Дневник. Тетради 42-43. Март 1992

1 марта 92 года
Приходила Таня Анфимова. Подарила Виктора Некрасова и прекрасно изданный томик Козьмы Пруткова. Ира почему-то не пришла. Посидели скучновато за столом, поговорили, как всегда, о воспитании, о политике, о школе… Проводили Таню уже в десятом часу вечера. Шёл мокрый снег с дождем. На дорогах было много луж.
Сегодня Валере Сытову исполняется 41 год.

2 марта 1992 года
2:50 Не сплю. Через два часа мне исполнится 42 года. Мама говорила, что родился я около пяти часов утра, меня завернули в новые байковые офицерские портянки и взвесили на рыбном безмене. Младенец потянул на четыре с лишечком килограммов.
Начинаю сорок третью по счету тетрадь и сорок третий по счету год своей жизни.
9:40 Проводил Костеньку на автобус. Тусклое, сырое утро.
Вечером приходили Зиминовы. Миша подарил дневники Гумилева, миниатюрное издание стихов Набокова и книжку из серии «Забытая книга»
Утром принесли телеграмму от Сашки и Марины. Мама с Наташей звонили, поздравляли.
Масленица сегодня началась. От Гены Васина открытка и фотография сына с надписью: «А это наш Володя Васин.»

3 марта 92 года
Сегодня я должен быть в Новгороде, но никуда не поехал – Славик утром позвонил и сказал, что приедет. Выпили по рюмке азербайджанского коньяка за мои именины. Обошли по случаю все магазины, но ничего так и не купили, кроме пустяков.

4 марта 92 года
Новгород. Ну вот и все: теперь я обозреватель «Земли новгородской» и к «Новгородским ведомостям отношения не имею. Отпустили меня с Богом и в общем-то по-доброму, без зла
раскланялся со всеми, кого встретил. Отдал долг Светлане. Занял у Вити Селиверстова бутылку сухого вина, заехал в лицей, но Костю на застал, он еще не приехал из Питера, оставил у дежурной пакет для него и 35 рублей денег и отправился к Руслану. У него и пишу бегом эти строчки. Завтра собираемся ехать в Боровичи, а оттуда в Опеченский Посад.

5 марта 92 года
Опеченский Посад. Доехал до дому с небывалым комфортом на редакционном «Москвиче» с молчаливым краснощеким шофером Олегом. Руслан остался в Боровичах дожидаться Денисова, встретившего нас чрезвычайно холодно. Маленький, с лицом сморщенным и угрюмым, он вышел из туалета и прошествовал мимо нас, будто мы безсловные истуканы
Умерла Нюша Щербакова. Лида Чечина из Тараторина взялась собирать на похороны деньги. Собрали 600 рублей и… пропили. Гроб заказать не на что, обмыть покойницу некому, три дня лежала она на веранде, неприбранная, забытая. Володя Глездунов нашел семь досок посуше, отнёс в Прогресс, Глебов и Вадим по распоряжению Румянцева сколотили гроб и Володя же на четвертый день к вечеру отвез Нюшу в Горбино, у племянницы она ночь пролежала на крыльце и на пятый день наконец-то была похоронена. Детей у Щербаковых было много: Коля, Толя, Ваня, две девицы (одна сидит в тюрьме за убийство – голову отрубила подруге) другая – невесть где, и еще был, кажется, один сын, пропал без вести, сгинул. Вы…ая (неразб.) жизнь. Нищета, глупость, один паркинсоник, другой – эпилептик, третий алкаш…

6 марта 92 года
23:00 День выстоял как на праздник. Но мне от этого не легче – болела голова и сейчас болит немилосердно. Опять, наверное, давление. Опять долги и заботы. Наташа оставила у Надежды свитер за 80ш рублей и убедила меня, что надо его брать. Деньги заняли, надо вскоре их отдавать. Снова залезать в долги. Чувствую себя нездоровым.

7 марта 92 года
14:05 Окуловка. Грязно и неуютно в городе. Обежал впопыхах магазины. Торговать лучше не стали. За 15 минут до обеда продавцы уходят, заматывая запретительные веревочки, покупателей, как и прежде, в упор не видят. Горбатого только могила исправит. Все ей трын-трава
В Боровичах с трудом втиснулся в переполненный Окуловский автобус и полдороги держался за воздух
14:30 Скоро тронемся. Пора бы, но почему-то стоим. Устал я за эту неделю, хотя ничего пока не сделал полезного, разговаривал, ездил, снова разговаривал, опустошив себя этими разговорами до такой степени, что впору бы мне теперь надолго замолчать.

8 марта 92 года
23:50 Прощенное воскресенье. День с утра был синий и солнечный, левитановский день, но часам к двенадцати захмурилось и поблекло небо и лужи на дороге (приняли) налились свинцом. Сходили с Людой на кладбище, зашли в церковь, купили две свечки и поставили их перед иконой Богородицы и иконой Иисуса Христа. Церковь маленькая, уютная и на церковь мало похожа. За барьерчиком при входе две старушки в черных платках торгуют иконами, крестиками, свечами. Мальчик лет восьми, шмыгая носом, попросил крестик за полтора рубля.
– Куда тебе за полтора? Спросила одна из старушек. – Это большой, для взрослых. Возьми лучше за рубль.
– А может ему такой нравится? – Возразила вторая. Пусть берет, если нравится.
– Мало ли что нравится. Большой он для него. – Упрямилась первая. – Вот тебе, мальчик, крестик.

9 марта 92 года
Погода была сырая, обычная мартовская погода. Народу на автобус было, как никогда, много. На обратном пути я набрал пучок веток: вдоль железнодорожного полотна обрезали деревья и ветки валялись на снегу без дела.

10 марта 92 года
Полдня просидел в редакции. Разговаривали с Валей, я некстати разболтался, разоткровенничался. Это всегда похоже у меня на вспышку болезни: говорю я с жаром и увлекаюсь настолько, что не в силах бываю остановиться. Купил в магазине «Последние дни Романовых», зашел за Людой на работу. Вечер провел за чтением и разговорами. Ничего не писал, что меня очень угнетает. Вторую неделю я числюсь в «Земле Новгородской», но пока ей от меня толку мало.
– Словесный бурелом.
– Город мерцает огнями, как огромный затухающий костер.
– Утро встало заспанное, мглистое.

11 марта 92 года
18:35 Получил письмо от Виталия Алексеевича Павлова. «Здравствуйте, Владимир Павлович. Прочитал «Твердь земную». Володя, это успех. В миниатюрном очерке алмазом сверкнула душа народная. Не упусти своего времени. Попробуй себя в прозе. Рассказ, повесть, роман – суть не в этом. Суть в том, чтобы сотворить эту прозу. Вы можете это сделать. Вы обязаны это сделать. Учтите, время летит быстро. На фотоснимке в газете памятник старины. Видимо, причальная тумба. Ошибся я, да? Но дело не в этом. Я хочу сказать о том, что Вам не отвертеться, как бы Вы не вертухались (так и написано). Вы должны окончить свой памятник. Памятник своего поколения. Вы кабальный, Володя, человек. Вот так!»
Вот так оценил мой скромный и, к сожалению, так и не оконченный, труд Виталий Алексеевич. Конечно, он хватил через край, конечно он слишком добр ко мне, но… читать такое хоть и неловко, но приятно.

12 марта 92 года
Написал письмо Виталию Алексеевичу, но пока не отправил, мне показалось, что мысли, пришедшие на ум, пока я это письмо сочинял, интересны.
Читал дневники Корнея Чуковского. Как похожи все дневники, независимо от времени их написания, независимо от того, кто их писал в томлениях ли души, или совершенно спокойно. Те же обвинения в лени, в глупости, малообразованности, те же сомнения, колебания, та же бытовая чепуха… Жизнь отдельного человека во все времена наполнена в сущности одним и тем же.
{Выдержки из Козьмы Пруткова}

13 марта 92 года
18:50 Приехал Костя. Весь день ждали его, поглядывали в окно, а за окном бушевала настоящая буря: ветер гнул и ломал ветки, подгонял прохожих и рвал на веревках забытое белье. На улицу я так и не выбрался, весь день просидел дома. Получил от Ольги Лавровой еще одно письмо, написанное с такой тоской и страстностью, что мороз продрал меня по коже.
{Письмо Ольги}
Я долго думал над ответным письмом, отпечатал на машинке страничку, и еще немного приписал от руки.
Письмо я пока не отправил.

14 марта 92 года
20:55 Приходил Володя, мокрый с ног до головы – весь день сегодня льет дождь. Он и сейчас хлещет. На улицу не хочется выходить. Но все-таки вышли, заглянули в библиотеку

15 марта 92 года
Воскресенье. В одиннадцатом часу приехал Славик Тараскин. Вечером пришел Володя Михайлов. Рассказывал как разговаривал с немцами из «Новгородлеспрединга», так теперь новый директор из восточных немцев и главный инженер из них же. Их там уважают за справедливость

16 марта 92 года
У Кости сегодня зачет по истории. Утром его не проводил – просидели со Славиком до пяти утра и еле встал около десяти. Выговорился сверх всякой меры
Устаю от избыточного общения, впадаю в грех многоговорения и наутро, как выжатый лимон: сказать нечего. Не от того ли ничего не пишу? А не пишу я давно. И чем дальше это длится, тем глубже пропасть, отделяющая меня от собственных же, пусть и весьма скромных, но достижений. Это тупик из которого трудно вырваться. Я не знаю о чем писать. Сажусь за машинку, пустыми глазами гляжу на книжные корешки в шкафах, трогаю клавиши, выстукиваю какую-то первую попавшую на ум фразу и, не успев закончить ее, стыжусь ее беспомощности, невразумительности, будто не я ее придумал, а кто-то очень мне неприятный.

17 марта 92 года
10:50 Окуловка. Еду в Мошенское. День солнечный, яркий. С утра был мороз градусов 6. Сейчас уже подтаивает и дороги маслянисто блестят.
19:10 Мошенское. У Ефима Павловича Веселова недели три назад умерла жена. А я вспоминаю раскрытое окошко, лепную, узорчатую тень большой березы, крупнолицую пожилую женщину, веселую, улыбчивую, говорливую. Странно было слышать от нее, что она болеет, что ноги не ходят и много лет она нигде не бывает, только дома… О болезни она говорила легко, как о чем-то незначительно и пустом. Птицы ее не боялись, слетались на подоконник поклевать крошек, а галка по имени Кузя отзывалась на зов и безбоязненно влетала в распахнутое окно. Костя сфотографировал хозяйку прямо в проеме окна и отвез потом фотокарточки.
В Мошенском накупил книг: двухтомник Сергея Есенина, два тома писем Некрасова, подписался на Кнута Гамсуна (чему особенно рад) и выкупил две первых книжки с «Голодом», «Мистериями», «Паном» и т.д. А кроме того купил сборник стихов Бенедиктова, книжку о первых актерах Петербургского театра

18 марта 92 года
23:50 Лунная ночь. Лают собаки, возбужденные необычайно ярким лунным сиянием. Может они видят и чувствуют что-то недоступное людям?
«Искренне ваш Иванов-Прижим» – так заканчивается записка, адресованная Тихомирову с просьбой о выделении коня и насмешившая нас до слез. Вошел небезызвестный Прижим в кабинет к Леденцову и, сказав: «Доброго здоровьечка», добавил «Чувствительная компания. А я тут к вам по делу. Опять собираюсь в президенты. Мне только выступить в большом городе и все проголосуют за меня. Вы же знаете. Я ведь непревзойденный изобретатель и политический деятель. Еще четверть века назад я предсказал то, что происходит теперь. У меня разработаны подробные планы как за год навести дисциплину-порядок, а за три месяца накормить трудящихся. Я предлагаю объявить соревнование с народами мира кто кому добра больше сделает.»
Ездили с Володей и Петровой Раисой в «Пример», зашел к Ивану Евдокимовичу Михайлову и к Якову Николаевичу Гаврилову. Оба живут в Морозове, у обоих я был лет десять, если не больше, тому назад, про обеих писал в районной газете. Постарели несколько герои моих наивных беспомощных очерков, но держаться еще крепко, молодцом. У И.Д. умерли сын и дочь, из четверых детей остались двое, да внуки осиротевшие. Я.Н. ходит уже с палочкой, не спеша и семеня подшитыми валенками.

19 марта 92 года
16:30 Озеро Великое. Стол из толстых осиновых плах с прилипшей к столешнице чешуей. Рыхлый ноздреватый снег слепит глаза. Тихо. Только глухо прошумит ветер в верхушках берез, качнет высокие меднотелые сосны и снова все стихнет.
Устал от ожидания. Хозяина нет. Приехали около двенадцати – дом закрыт на замок, сени – на завертыш. Владимир Васильевич с молодым пареньком остались на озере, а я отправился в Городок. Дорого разъезжена лесовозами и солнечной стороне блестит от растекшейся грязи. За полчаса, не торопясь, я дошел до деревни, расположившейся на холме, но Пушкина Константина Ивановича и там никто не видал. Поговорил с двумя бабушками Матреной Николаевной Скобаревой и Анной Васильевной Бойцовой. Бабушки оказались разговорчивые, особенно Матрена Николаевна, назвавшая здешнюю глушь заячьими забегами. Молодая красивая телятница Иванова Вера Павловна накормила меня гороховым супом, пловом с тушенкой и молоком, а заодно посадила за стол и некую Лизаньку – старушку лет семидесяти. Лизанька, вязавшая носок, отказываться не стала, взяла ложку и бочком присела к столу
17:35 Стало холодать. Лес нахмурился. Пришел какой-то мужик в галошах и в фуфайке и ушел на озеро. Все, что я тут увидел никак не складывается в цельную и стройную картину. За мной едут.
23:20 «Существует поверье, будто черт летел с кузовом помещиков, а над Уверью кузов лопнул и помещики посыпались и захватив землю, расселились по берегам Увери
Церковь сгорела в 1945 году. Возможно, что было ей около 250 лет.
До 1917 г. в Мошенском не было ни одного крестьянина (?). Жили купцы, помещики и попы. Население вместе с прислугой было 249 человек, всего было 29 домов и 3 церкви. Первая была выстроена в 1875 году земством. Было 2 школы.
8% хозяйств Николо-Мошенской волости обладали 65,2% пахотной земли. Много хуторов и кулацких хозяйств. Лучшие участки по р.Уверь принадлежали помещику Рейхелю. 21,8% хоз-в были безземельники.
1930-33 г. Повальная коллективизация. Ликвидированы кулаки. В 1930 г. из 4724 хозяйств р-на было коллективизировано 87%. На 1 сент. 30 г в р-не было 23 колхоза. В Мошенском и Шастове образованы коммуны, но быстро распались. Убит активист Солдатов из Лыткина, его именем был назван к-з в Лыткине
В Поздехове хлеб прятали на деревьях
Помещик Рейхель в Дорохове был очень богат. Кроме земли имел мельницу, лесопильный з-д, дом в Дорохове, усадьбу Петрово около Ореховна, дома в Боровичах, Новгороде и Пестове. У него было 80 коров, 15 выездных лошадей. Имел 30 пост. работников и 80 сезонных. За размол муки брал гарцы. До 4х возов хлеба в лень выходило на гарцы.
В Хирцове проживала барыня Сорохтина.
В Меглецах учительствовала Софья Александровна Лешерн, подруга Софьи Перовской
В сент.17 г. на помещика Рейхеля напали крестьяне, в Петрове. Ранили его, выстрелив через окно. Захватили скот и оружие. Послал со старостой искать скот. Абакум Задорин смертельно ранил его из ружья. Арестован. После окт.рев. освобожден.
Агит. рев. работу вел в Городищах кр-н Серебряков Петр Фирсович. Был членом Петербургского маркс. кружка.
Учитель Лебедев Георгий Ив. (?Ореховская школа) Распр. нелег. лит-ру. Был арестован.
В Мошенском, Голубках, Мельнике, Филистове были маслобойни. Масло сбывали в Боровичи
Около 1000 кустарей были бондарями, сапожниками, изготовляли телеги, дровни, шорничали, плотничали. На лето шли в извоз или скотогоны
На тер. Мош. р-на было 14 школ или церковно-приходских, или земских
В д.Овинец школу до рев. открыл студент Петр Михайлович Ледерн на деньги, собранные в Петербурге среди друзей.
В р-не было 15 церквей
Рерих был в Меглецах, осмотрел жальник, но раскопки проводить не решился. Местные жители справили там панихиду. Изучал сопку во дворе земской больницы в Мошенском, а также кладбище старинного происхождения. Осматривал жальник в Александрове, сопки во Львове и Фалалееве, был в Ульяновке. В Устреке делал раскопки кургана. Сделал раскопки 5 курганов у д.Столбово, двух – в Тумашеве
Курганы – до крещения Руси появились. Сжигали и хоронили останки
Софья Лешерн фон Герцфельд сослана в Забайкайлье
Владимир Васильевич Трувешер, юнкер за распр. герценовских изданий лишен воинского звания и сослан на каторгу
{О Засодимском}
Библиотека для крестьян. Около 30 читателей. Школа в М.была открыта на средства С.А. дочери генерал-майора Лишерн-фор-Герцфельд, усадьба кот. находилась в Боровичах.
В 1955 г. в р-не было 270 р/приемников
В 61 г. – 496 штук.
Телефонов в 55 г. – 234, в 61м – 304
Спасская церковь сгорела в 1945 г.
Никольская церковь

20 марта 92 года
Никуда не поехал. Поговорил с Володей Захаровым, он возился с машиной, и был занят сверх всякой меры, но от разговора со мной не отказался. Показал картины (они и впрямь интересны), разговорился… Маленький … он не выглядел смешным в святой вере в свои силы. Нет у него необходимого минимума образованности, чтобы наново не изобретать велосипед, но еще неизвестно: хорошо это или плохо. Художников он не знает или знает понаслышке. О Звереве ему кто-то сказал и он сразу им заинтересовался. Как это он мог рисовать метлой на асфальте, как мог поверх одной картины, залепив ее газетой, рисовать вторую, как не гнушался любого подручного материала. Я сказал, что в журнале «Слово» была статья о нем и он загорелся найти журнал.
Он ездил в Новгород специально посмотреть выставку Константина Васильева, взял с собой детей и Татьяну. В Михайловском вставал пораньше, чтобы застать зыбкую грань перехода ночи в день. (неразб.)

21 марта 92 года
Суббота. Доехали на редкость удачно: в Окуловке успели на адлеровский поезд, опаздывавший на полтора часа. Около двенадцати были в Малой Вишере, встретившей нас грязью и лужами.
Костя приехал на пятичасовой электричке. Уезжать ему завтра, в семь двадцать вечера. Историю он сдал на «пятерку», хотя и досталось ему то, что он не учил – второй съезд советов.

22 марта 92 года
Воскресенье. Костя со Славиком как привязаны к компьютере. Славику м.б., он и надоел, но Костя его теребит, мучает вопросами, и он поневоле загорается его азартом.

23 марта 92 года
«Жизнь все время отнимает у нас возможности. Возможности выбора сокращаются. Чем дольше человек живет тем больше он предсказуем. Искусство дает выбор там, где жизнь выбора не даёт»
Из беседы Ю.Лотмана
«Блок впервые пошел в кино после революции когда осваивал демократические формы жизни. Впервые сел в трамвай
«Имитация вместо подлинного. Массовость искусства всегда опасна. Не растет искусство из сора. Кинематограф, киношка… В конце прошлого век это была опера, бывшая до этого на периферии. Пошлость – это яд, необходимый для возникновения новых форм искусства»
{Выдержки из беседы с Ю.Лотманом}

24 марта 92 года
12:05 Вчера папе исполнилось бы 74 года. Весь день думал об этом, но так ничего и не написал, хотя и собирался. Вечером поужинали с Людой, выпили по рюмке разбавленного спирта за упокой его души и меня неудержимо потянуло в сон. Уснул я в одежде и спал не раздеваясь до половины седьмого утра и так крепко, будто отец погладил меня перед сном по голове.
Позвонил вчера вечером маме. Корова еще не отелилась. В библиотеке большое списание, а мне уехать некогда – первого апреля отбываю в Москву. Володя дозвонился до Стовбы, меня отправляют в командировку на неделю. Со съезда в номер на 11е надо сделать репортаж и два-три куска о жизни Белого дома
14:00 Нет света. Брился безопасной бритвой, кривясь от неприятных ощущений. Кажется, что вместе со щетиной сдираешь кожу с лица.
Работа не идет. Тупо сижу за машинкой, бессмысленно смотрю в окно, и вижу, что осина в сережках, точно девица, принаряженная к празднику, снег лежит комьями, лужи синеют подтаявшим льдом, а на железной дороге все те же черные цистерны, от одного вида которых делается тошно. Работа не идет, настроение все хуже и хуже, тают надежды на хорошую,
20:50 Зашел в редакцию, а там в вальяжной позе, восседает Саша Власов. … он ругал журналистскую братию, походя обвиняя все в бездарности, нахальстве и небрежности. Особенно доставалось Трояновскому.
Получалось так, что Саша, чуть маленько, отчитывает его и тот терпеливо его выслушивает. Мне в его компании сразу почему-то делается неловко и хочется уйти. Разговор выходит глупый, натужный и пошлый. И почему-то никак его не закончить

25 марта 92 года
23:50 Спать хочу. Позвонил Витя Крутиков – завтра он приедет, пришлось наводить порядки в моем довольно-таки захламленном кабинете. Вынес в сарай пудов пять газет, в комнате сразу стало просторнее
Провозился с уборкой часа два, устал, измучился, в левый бок закололо, и сейчас, кстати, колет, сидеть даже больно.

26 марта 92 года
18:20 Жду Витю Крутикова. Весь день сломан ожиданием
Сбегал в книжный магазин, извел около сорока рублей на книги. Купил для Руслана Бориса Зайцева (себе вчера купил) и для себя двухтомник мемуаров Сен-Симона, написанных весьма фривольно. В редакции провел час с хвостиком за разговорами с Валей и Верой Михайловной Сироткиной.
Погода мерзкая: холодно, неуютно, ветер сырой, точно мокрый тряпкой по лицу хлещет. А сейчас ветер усилился и дождь пошел. Витя позвонил, сейчас придет.

27 марта 92 года
11:55 Просидел с Витей до трех часов, в четвертом разошлись по кроватям. Я – в большой комнате на диване устроился, стараясь не шуметь, а Виктору постелил на своем лежаке. В голове легкий звон от недосыпа, сигарет и водки. Выпил я немного, грамм, может быть, 150, Витя – все остальное. Пьянея, он покраснел, пообмяк телом и заговорил, почти не слушая меня, да я и не лез с разговорами, чем очень доволен.
В седьмом часу приехал Костя. Я думал о нем весь день, беспокоился и, как бабушка когда-то, молил за него Бога. Теперь-то я понимаю её, понимаю родителей, их тревоги так меня раздражавшие… «Мне отмщение и аз воздам» Все возвращается на круги своя и свою чашу каждый выпивает до дня вместе с горькими, неотцеженными остатками.

28 марта 92 года
21:40 Несколько раз принимался за работу, но дольше первой страницы она не продвинулась. Написанное вчера кажется чужим в который раз переиначиваю все, кромсаю, точно не статью пишу, а повесть или, по меньшей мере, рассказ. Рассказ, пожалуй, написался бы быстрее, там я не связан реальностью, от которой не могу отойти ни на шаг. Это противно душе моей – врать даже из самых лучше побуждений.
Приехал Володя Михайлов. Перелезал пару раз под вагонами, вымазался, пришел сердитый. Прусак усердно звал его в свою команду, предлагал любые должности, квартиру. Но он отказался, сказав, что у него другие принципы, что ему, в сущности, ничего не нужно… А тот ему даже редактором «Ведомостей» предлагал стать. Володя Дмитриев почему-то Прусака не устраивает.

29 марта 92 года
20:10 День сегодня на час короче – ввели летнее время. И хоть проснулся я рано, но вышло, что не очень рано. За окнами шел дождь со снегом пополам и мне казалось, что работа у меня пойдет, я был полон мыслей, неясных, неотчетливых, но живых. Только бы сесть за стол и писать. Но позвонил Володя, и я побежал к нему в райисполком. Было мозгло, сыро и грязно. Зашли в библиотеку, к чопорной, прыщавой Ольге, бросавшей на Володю томные взгляды, покопались в книгах, приготовленных на продажу, я купил две книжки, Володя больше.
Читал от отношениях Маяковского и Лили Уриевны Брик (Каган). Темных и роковых для М. отношениях. Любви там, похоже, не было, была болезненная страсть.

30 марта 92 года
3:50 Утром рано вставать – пойду провожать Костю на автобус. Отпечатал две с лишним странички, дальше пока ни с места.
«Дуэль» чеховскую не успел вслух дочитать, застрял на середине.
17:30 Костя уехал без меня. Меня хватило только на то, чтобы встать и пожелать ему счастливого пути. «С Богом!» – сказал ему вслед, снова лег и тут же заснул. Снилось мне что-то неясно, но шумное и бестолковое, какие-то разговоры, толпы людей… Проснулся около одиннадцати, вымыл посуду и сел за машинку, пугаясь в глубине души что не успею к сроку.
21:20 Целые день сижу безвылазно за машинкой, ноги затекли, шею ломит от малоподвижности и хочется мне одного: плюнуть на свою писанину и навсегда забыть ее, как дурной сон. По десять раз перечитываю одни и те же фразы, временами они вызывают у меня беспомощность и я с трудом удерживать себя, чтобы не разорвать на мелкие кусочки с горем пополам написанные листки.

31 марта 92 года
0:05 Прочитал написанное и понял, что все зря, все напрасно, по крайней мере со второй страницы надо начинать все сызнова
9:10 Встал, отдернул занавеску: за окном все бело от снега, выпавшего, по-видимому ночью.
17:30 Отпечатал пять машинописных страниц. История Воеводина с горем пополам закончена, осталось разобраться с настоящим Воеводиным. И все, можно ставить точку.