Боровичская одиссея Роберта Нобеля

Эммануэлю (Эммануилу) Нобелю было уже за пятьдесят, когда он затеял первое в России огнеупорное производство на реке Крупе в Боровичах. К тому времени он был крупным петербургским промышленником, разбогатевшим на военных заказах, полученных от правительства. Ему, владельцу большого завода с литейными цехами, кузницами, прессами, паровыми молотами и прокатным станом, срочно требовался огнеупорный кирпич. Поставки английского и французского кирпича, который прежде использовался в сталелитейном производстве, с началом Крымской войны резко сократились. Англия и Франция выступили в этой военной кампании на стороне Турции, воюющей с Россией. Надо было искать отечественное сырье, организовывать собственное производство. И делать это надо было быстро, решительно и твердо.

Решительности и твердости ему было не занимать. Эти качества юный Эммануэль выработал в себе, когда в четырнадцать лет по протекции деда со стороны матери поступил юнгой на торговое судно «Фетида». Три года, как легендарный Улисс, плавал он на этом видавшем виды паруснике по бурливому и неспокойному Средиземному морю. И часто рассказывал потом о необыкновенных приключениях на суше и на море сыновьям: Роберту, Людвигу, Альфреду и Эмилю. Что в этих рассказах было выдумкой, что – правдой, сказать трудно, но и детей он заразил необузданной страстью к авантюризму и приключениям.

«Гением без образования» позднее называли биографы старшего Нобеля. Он плохо писал, не знал иностранных языков, но был легок на подъем, легок в общении, хорошо рисовал, обладал склонностью к изобретательству… Почти все необходимые ему знания приобрел самоучкой. Природная любознательность невольно толкала его от одного дела к другому. Окончив механическую школу в Стокгольме, Эммануэль попытался сделать карьеру архитектора, но больших успехов на этом поприще не снискал и… с большим энтузиазмом взялся за производство каучука, увидев в нем большое будущее. Пытливый ум его и здесь нашел себе применение. Он изобрел резиновые ранцы для солдат, которые можно было при желании превратить в легкие, удобные понтоны для форсирования водных преград. Но шведское военное ведомство осталось глухо к этому его предложению, как, впрочем, и ко всем другим предложениям, в числе которых были морские и сухопутные мины, плавучие мосты, надувные матрацы, скорострельные винтовки… Среди его изобретений были и откровенно курьезные, такие, например, как гроб с вентиляцией для умерших летаргическим сном… Но сам Нобель относился к этому изобретению вполне серьезно, он даже получил на него патент – дело в том, что он, а впоследствии и его сыновья, опасались, согласно семейному поверью, впасть в летаргический сон и быть заживо погребенными.

Ни его опережающие свой век идеи, ни его поистине неуемная энергия не спасали семейство Нобелей от долгов и очередного банкротства. На это у Эммануэля Нобеля был своего рода талант. Он брал деньги под проценты, начинал дело, в которое горячо верил, и… прогорал. Загнанный в угол, страстно желал одного – уехать из родной Швеции куда угодно, в любую страну, пусть это будет «страна изгнания», - лишь бы не видеть кредиторов, не терпеть насмешек и ехидных взглядов друзей и знакомых…

Путешествовать Нобелю-старшему, правда, больше не пришлось, если не считать путешествием путь из Швеции в Россию и из России в Швецию. Первое такое путешествие он предпринял в 1837 году, оставив на родине сгоревший дотла дом, неоплаченные векселя и тень долговой ямы, которая не раз преследовала его в жизни. Оставленное в бедном пригороде Стокгольма семейство сильно бедствовало. Жена Андриетта с трудом «тянула» на себе семью, заведя молочную и овощную лавку. Малолетние дети – будущие основатели нефтяной империи Нобелей - Роберт и Людвиг – продавали спички на улице. Альфред – будущий «король динамита» - часто болел и редко вставал с постели. По вечерам мать читала детям полные оптимизма письма отца, сумевшего обосноваться в Петербурге и даже купить небольшую механическую мастерскую, всякий раз повторяя, что скоро все они переедут в Россию и заживут хорошо и счастливо в собственном доме с видом на Неву.

Так в конце концов и случилось, но не сразу, а через пять долгих лет, когда дела Нобеля-старшего, предложившего русскому военному ведомству чертежи и разработки сконструированных им морских подводных мин, или, как тогда говорили «взрывных машин для потопления военных, торговых и иных неприятельских судов», пошли в гору.

Под практическое осуществление этого масштабного проекта шведский подданный Эммануэль Нобель получил от российского правительства огромную по тем временам сумму в 25 тысяч золотых рублей на организацию дела. Этих денег хватило и на расширение производства, и на уплату долгов, и на покупку небольшого одноэтажного дома на Петербургской набережной, и на переезд семьи из Швеции в Россию.

Хорошую службу в этом ему сослужила разорительная привычка жить на широкую ногу. В качестве модного иностранца он стал завсегдатаем светских вечеров, где завязал полезные знакомства, поразив своих слушателей рассказами о западных технических новинках. Наверное, он временами лукавил, наверное, по своему обыкновению, обещал больше, чем мог сделать…

Но, как бы то ни было, инженеру Нобелю вскоре выплатили еще сорок тысяч рублей и разрешили основать на левом берегу Большой Невки неподалеку от Сампсониевского моста мануфактуру для производства разного рода вооружений, включая огнестрельное. В только что отстроенных корпусах «Литейных заводов и механических мастерских Эммануил Нобель и сыновья» вскоре закипела работа. На заводе изготовлялись и станки, и паровые машины, и различное оборудование, включая первые в России трубы центрального отопления. Здесь, кстати сказать, были отлиты декоративные пушки, которые по сей день украшают подходы к Литейному мосту. Труды шведского промышленника в 1853 году были отмечены «Золотой медалью за усердие в развитии русской промышленности», которую до Нобеля не вручали ни одному иностранцу.

Изготовленные на своих заводах мины (русское морское ведомство покупало их по сто рублей за штуку) Эммануэль Нобель, взяв в помощники старшего сына Роберта, лично устанавливал в зимних водах Финского залива по разработанной совместно с военными схеме в районе Кронштадта и Свеаборга. Сохранился сделанный его рукой рисунок, изображающий эту непростую и небезопасную процедуру.

Кроме легких пороховых мин Нобеля в борьбе с объединенной англо-французской эскадрой, вошедшей в воды Финского залива, использовались более тяжелые гальванические мины профессора Якоби, представлявшие собой металлические болванки с торчащими вверх «усами».

В первый раз союзники вошли в Финский залив 14 июня 1854 года. Обнаружив, что подходы к Кронштадту перекрыты минными заграждениями, а русские корабли укрываются под защитой береговых батарей и крепостной артиллерии, англичане и французы сочли за благо, не солоно хлебавши, покинуть негостеприимные пределы Финского залива.

Ровно через год они предприняли вторую, гораздо более решительную попытку взять Кронштадт, Ревель и Свеаборг. Но… на легких минах Нобеля (а их было установлено более тысячи штук) подорвались сразу четыре английских крейсера, на одном из которых находилось союзное командование, коему удалось избежать погибели лишь благодаря тому, что первые «взрывные машины» обладали сравнительно небольшой разрушительной силой. Психологическое их воздействие оказалось гораздо сильнее практического, и мощная, воинственно настроенная эскадра, состоящая из восемнадцати линейных кораблей и восьми фрегатов, с неделю в нерешительности «потоптавшись» на Кронштадтском рейде в пределах недосягаемости береговых батарей, повернула на Свеаборг. Но и там повторилось то же самое. Наткнувшись на грамотно расставленные минные ловушки, союзники ограничились беспорядочной бомбардировкой крепости, не причинившей ей, впрочем, почти никакого вреда, и отошли назад. Так, впервые в мировой истории, во весь голос заявило о себе это грозное, принципиально новое оружие, коим ни один флот в мире, кроме русского, на тот момент не обладал.

И оно не могло не заинтересовать противника. На северном фарватере союзникам удалось выудить одну нашу мину из воды. Исследования «адской машинки» закончились для них весьма печально: грянул взрыв и, как писали потом газеты: «Командир бригады кораблей Сеймур получил ранение в глаз и окривел».

Оборонительные минные заграждения с началом Крымской войны были выставлены, кстати сказать, не только на подходах к Кронштадту, Ревелю, Свеаборгу, и Усть-Двинску, но и в водах Дуная, Южного Буга и Керченского пролива. Но там уже не нашлось охотников исследовать убойную силу русских мин.

О существовании города Боровичи предприимчивый швед вероятнее всего узнал из «Горного журнала», в одном из номеров которого нашел интересующие его сведения о наличии в Боровичском уезде Новгородской губернии запасов бурого (земляного) угля и превосходных по качеству огнеупорных глин.

Образцы угля и глин по просьбе Эммануила Нобеля были еще раз дотошно проверены специалистами и признаны годными: уголь - для кузнечных работ, глины - для производства «огнепостоянных» кирпичей. Учел расчетливый промышленник и близость Боровичей к Петербургу и относительную дешевизну доставки продукции водным путем по действовавшей еще тогда Вышневолоцкой водной системе. Сюда он и отправился, а позже, изучив все на месте, прислал для организации производства старшего сына. Впрочем, подробностей этой важной для Нобеля стройки история не сохранила.

В Государственном архиве Новгородской области несколько лет тому назад были «обнаружены вид на жительство в Боровичском уезде, выданный инженеру Роберту Нобелю, и другие документы из переписки Канцелярии новгородского губернатора, содержащие следующую информацию: Роберт Нобель прибыл в Россию в 1840 году, а в Новгородскую губернию, согласно билету Санкт-Петербургского полицмейстера, - 14 декабря 1853 года на срок до 20 января 1855 года, он проследовал на завод отца Эммануэля, позже вызвал из Санкт-Петербурга бухгалтера Густава Барка, датчанина по происхождению, что является подтверждением того, что Нобели занимались производственной деятельностью. В документах дается внешнее описание Роберта Нобеля, есть его автографы» - так писали об этой находке «Новгородские ведомости от 7 апреля 2000 года, опровергая расхожее мнение о бесславной жизни старшего из сыновей Эммануэля Нобеля – Роберта. Вот как, согласно описанию, выглядел тогда сын шведского промышленника: «Росту среднего, волосы русые, глаза голубые…» А еще в документе было указано, что особых примет податель сего не имеет, что носит усы и бороду…

И не было там ни слова о том, что характером старший из братьев Нобелей пошел в отца, что решительности и настойчивости ему было не занимать, что к двадцати четырем годам он уже многое знал и умел, был вполне сложившимся инженером, хотя, как и его отец, университетского диплома не имел.

Учились братья дома, у лучших столичных учителей. Языки и историю им преподавал швед Б. Ларе Сантессон, химию, физику и математику - знаменитый ученый, основатель русской органической химии Николай Николаевич Зинин, занимавший кафедру химии в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. Предметом научных изысканий Николая Николаевича были взрывчатые вещества, интересом к которым он заразил будущего основателя Нобелевской премии Альфреда Нобеля. Братья были от природы талантливы, от природы склонны к изобретательству.

Но все их лучшие деловые, научные и профессиональные качества сформировались отнюдь не в Швеции, где они, по бедности и малости лет почти ничему не учились, а в России. Да и весь нобелевский бизнес по-настоящему состоялся именно в России. И называть их шведскими предпринимателями можно лишь с большой долей условности. Все трое прекрасно говорили по-русски. Для родившегося в Петербурге младшего брата Эмиля русский язык был вообще родным. Судьба его была самой печальной. Совсем еще юным (ему не было и двадцати) он погиб в отцовской лаборатории под Стокгольмом при очередном испытании нитроглицерина, ставшего, по сути дела, проклятием семьи. Эммануэля после смерти сына разбил паралич, и он до конца дней своих был прикован к постели.

В домашней библиотеке Нобелей рядом со словарями, трудами по химии, физике и математике соседствовали книги Пушкина, Гоголя, Жуковского, Лермонтова, Тургенева, Флобера, Бальзака, Гюго… Читать в доме любили. Самым неуемным книгочеем был слабый здоровьем Альфред. Начитавшись английских поэтов и французских романистов, он и сам стал сочинять пьесы, романы и поэмы, и даже всерьез помышлял стать писателем. С этим Эммануил Эммануилович смириться не мог, и, дабы отвадить сына от бесполезных, на его взгляд, занятий, отправил его на два года в Америку и Европу постигать премудрости химии, за которой, как он считал, большое будущее. «Так доверчиво я покинул в молодые годы родной очаг, чтобы увидеть земли, находящиеся далеко за морями», - не без доли литературного драматизма вспоминал потом несостоявшийся писатель. Годы эти не прошли для Альфреда даром. Он учился у выдающихся химиков своего времени Теофиля Пелуза и Асканио Собреро, которые хорошо знали и ценили его первого учителя Николая Зинина.

Уладив все формальности, связанные с документами, Роберт прибыл в Боровичи и взялся за строительство завода. О том, как идут дела, обстоятельно и подробно докладывал отцу в письмах, которые регулярно отсылал по почте. А в ответ получал подробные инструкции касательно того, как и что делать дальше. Наверное, Эммануил Нобель и сам не раз наведывался в Боровичи, но, удостоверившись, что строительство завода под руководством старшего сына идет полным ходом, со спокойной душой возвращался в Петербург, к делам, коих у него и без этой стройки хватало.

Итогом их трудов и усилий стало короткое сообщение в седьмом номере «Горного журнала» за 1856 год: «В 1855 году промышленник Нобель устроил обширное заведение на реке Крупе в Боровичском уезде для приготовления огнепостоянных кирпичей из находящейся там огнепостоянной глины».

Насколько обширным было оно, сказать трудно. Но от других «заведений» подобного рода завод Нобеля отличался внедрением механических приспособлений для смешивания массы, использованием специальных ящиков, в которых глину сперва промывали, а затем нагревали, ускоряя тем самым процесс сгущения глиняного раствора.

Промытая и сгущенная глина сбивалась в кирпичики, которые после обжига измельчались в порошок и вновь смешивались с равным количеством глины в тесто; из него и делались кирпичи, которые потом подсушивались и обжигались в специальных печах. Вполне возможно, что для их изготовления применялись закупленные в Англии станки Томаса, усовершенствованные инженерами Санкт-Петербургского технологического института. Одна такая машина могла одновременно формовать пять тысяч штук кирпича. Существовавшая веками «лапотная» технология изготовления кирпича постепенно отступала под натиском прогресса.

Готовые кирпичи грузили в барки, подходившие к устью реки Крупы, и большими партиями отправляли в Петербург. Барки эти назывались «гончарками», их ладили в Боровичах даже тогда, когда Вышневолоцкая водная система с развитием сети железных дорог стремительно теряла былое свое значение. Делались «гончарки», как говорили тогда, «на одну воду». В Петербурге их разбирали на барочные дрова и доски, из которых потом строились дачные дома в Полюстрове, на Черной речке и в Новой Деревне. Такой, переживший речную навигацию материал, обходился дешевле, а служил дольше.

Но сам завод, исправно работавший на берегу Крупы, к сожалению, прослужил недолго. С окончанием Крымской войны, поток военных заказов сперва ослабел, а потом и вовсе иссяк. Спрос на огнеупоры тоже упал. Перед Эммануэлем Нобелем опять замаячила знакомая тень разорения и банкротства. Он оставил дела на старших сыновей, а сам с женой и двумя младшими – Альфредом и Эмилем - вернулся в Стокгольм, надеясь поправить дела за счет производства взрывчатых веществ.

Рассказывая о сыновьях, отец однажды так охарактеризовал их: «Роберт больше наделен склонностью к спекуляциям, Людвиг – гениальностью, а Альфред – работоспособностью». Но именно Роберт, с легкостью рискующий семейными деньгами, рискнул в очередной раз и не прогадал. Однако, все по порядку.

Все началось с оружия. В 1870 году Людвиг и Роберт в компании со своим другом полковником артиллерийской службы Петром Александровичем Бильдерлингом взяли в аренду оружейный завод в Ижевске. Они обязались за семь лет поставить русской армии 200 тысяч ружей. Условия были перевыполнены в два с половиной раза.

Для того чтобы добиться таких фантастических результатов братьям пришлось полностью переоснастить завод, поставить новые станки и механизмы, большая часть которых была спроектирована Людвигом, и впервые в России наладить производство специальной стали для стволов. Старания не остались незамеченными: в 1875 году Людвиг Нобель был награжден орденом Святой Анны 2-й степени «за заслуги, содействие и особые труды по устройству в Ижевском оружейном заводе технической части».

Итак, именно Роберт, построивший под руководством отца завод в Боровичах (завод, который не только обеспечил литейное производство Нобелей качественными огнеупорами, но и стал первенцем отечественной огнеупорной промышленности), именно он, с его «склонностью к спекуляции», стал основателем нефтяной империи Нобелей.

Отправленный на Кавказ за ореховым деревом для ружейных прикладов, в нужных количествах он его там не нашел. И вместо этого, к негодованию семьи, купил у капитана корабля, на котором плыл из Астрахани, небольшой нефтеперегонный завод и нефтяную скважину на острове Челекен, еще не подозревая, что обрел на этом «острове сокровищ» настоящий, нешуточный клад.

Нефтяные промыслы Баку переживали тогда глубокий кризис. Нефть, хранившуюся в земляных ямах, вывозили бурдюками, на ишаках, как дешевое виноградное вино. Литр керосина из такой нефти обходился дороже коньяка. Богатство лежало буквально под ногами, и никто пока что не мог толково распорядиться им.

Столица Российской империи в те давние годы освещалась по ночам фонарями, которые заправлялись американским керосином. Мириться с таким позорным отставанием было нельзя. И оно было преодолено.

Уже через несколько лет братья Нобели создали целую нефтяную империю, в которой был свой нефтеналивной флот, свои железнодорожные пути, свои пакгаузы и порты, свои ученые, инженеры и механики… Возглавил товарищество «Братья Нобель» средний из братьев - Людвиг Нобель. Он собрал вокруг себя людей талантливых, неординарных, одержимых. Да и сам был одержим идеей создать образцовое производство, в развитии и процветании которого был бы кровно заинтересован каждый инженер, каждый мастер, каждый рабочий… И многое делал для этого. В предместьях Баку был построен целый городок с больницей, библиотекой и централизованной кухне, который называли «Виллой Петролеа». Утопающие в садах особнячки, спроектированные в византийском стиле, оснащенные кондиционерами и холодильниками, предназначались для семейного отдыха сотрудников. Это был первый в России, а возможно и в мире, ведомственный дом отдыха… Людвиг Нобель был вправе гордиться возглавляемой им фирмой.

«На всем лежит отпечаток порядка, системы и целесообразности… Дороги у нас выстланы камнем, мосты в исправности, все здания удобные и просторные, опрятные и красивые, а технические сооружения вообще потрясающи…», - так, не скрывая восторга, писал он… нет, не о великолепной «Вилле Петролеа», а об одном из своих нефтехранилищ в Царицыне.

Работать с людьми, ставившими перед собой глобальные задачи, всегда интересно. Талантливый инженер Владимир Шухов, которого вскоре стали называть «человеком-фабрикой», разрабатывал для фирмы насосы, позволявшие качать нефть с двух-трёхкилометровой глубины, нефтеперегонные установки, трубопроводы, нефтеналивные баржи, ставшие прообразом современных танкеров, цилиндрические резервуары… Многое из того, что он предлагал, было новым, не имеющим, как теперь говорят, аналогов в мире. Смелость и оригинальность его инженерных решений в сочетании экономической целесообразностью поражала воображение. Под заказы Людвига Нобеля молодым инженером был спроектирован шнуровой насос непрерывного действия для добычи нефти, эффективный и простой по конструкции, разработана система подъема нефти с помощью сжатого воздуха, ставшая основой современной технологии добычи нефти. Он изобрел резервуары большой мощности с утончающимися кверху стенками и гибким днищем на упругом земляном основании. За короткий срок их было изготовлено более 35 тысяч. По всей России от края до края, как Геркулесовы столбы, стояли эти выкрашенные серебристой краской резервуары, на каждом из которых аршинными буквами было написано: «НОБЕЛЬ». Шухов разработал для фирмы «Бранобель» систему транспортировки нефти, которая включала в себя и нефтепроводы, и танкеры, и железнодорожные цистерны, и хранилища, попутно создав теорию вяжущих жидкостей, систему перегонки нефти, которую потом назовут «процессом Шухова» или крекинг-процессом. Все это было новым, необычным и, как все новое, воспринималось с недоверием и опаской, что, впрочем, не мешало дельцам от науки (главным образом американским) беззастенчиво присваивать изобретения русского инженера без всякой ссылки на него.

«Товарищество нефтяного производства братьев Нобель» («Бранобель») стало самой крупной в России нефтяной компанией, в которой трудились более 30 тысяч человек, среди которых немало было талантливых россиян и иностранцев. Так, с 1885 года на фирме работал техник по бурению скважин Рихард Зорге-старший (отец советского разведчика), первым выполнивший расчет обратной промывки скважин при бурении.

А еще товарищество занималось строительством железных дорог, морских портов, складов, магазинов, многие из которых действуют поныне. Нобели умели привлечь к участию в своих делах лучших людей своего времени, умели создать условия для всех, кто работает на них, не скупились на внедрение всего самого нового и передового, что появлялось в нефтяной отрасли. И вытеснили, благодаря этому, безраздельно господствующих на российских нефтяных рынках американских нефтяных магнатов Ротшильдов. И вскоре уже не пенсильванский, а бакинский керосин горел в фонарях уличного освещения, в семилинейных и десятилинейных лампах, при свете которых наши прабабушки и прадедушки учили уроки, читали Тургенева, Достоевского и Толстого.

Мало кому известен тот факт, что задолго до всемирно знаменитой премии, учрежденной Альфредом Нобелем, в России уже существовала своя «Нобелевская премия» (премия имени Людвига Иммануиловича Нобеля при Императорском русском техническом обществе), вручавшаяся за выдающиеся достижения в области металлургии и нефтяной промышленности. Первым лауреатом этой престижной премии стал русский инженер Алексей Степанов, получивший ее за работу под названием «Основы теории горения керосиновых ламп».

Выросший на Выборгской стороне Альфред Нобель, покинув Россию, в родной Швеции жил затворником. Все свое время в Стокгольме он проводил в оборудованной по последнему слову техники лаборатории, которую покидал только за тем, чтобы отправиться в очередное путешествие или запатентовать очередное изобретение. За год он получал до десятка патентов. А всего за ним числится более 350 защищенных патентами изобретений, среди которых бездымный порох, бесшумная машина для самоубийц (прообраз электрического стула), алюминиевая лодка, газовый счетчик, расходомеры, барометры, манометры…

Человеком Альфред был недюжинным. Был завзятым театралом, любил музыку, знал пять языков, интересовался литературой, водил знакомства с Сарой Бернар, Виктором Гюго, Иваном Тургеневым и Эмилем Золя, которого, правда, осуждал за грубый натурализм… И сам не бросал литературных занятий, от которых еще смолоду его пытался отвадить отец. Сочинения свои, правда, никому не показывал и за всю жизнь (незадолго до смерти) опубликовал одну-единственную пьесу - четырёхактную трагедию «Немезида», весь тираж которой, за исключением трёх экземпляров, был уничтожен, так как пьеса была сочтена скандальной и кощунственной. В Швеции она была издана на двух языках (шведском и эсперанто) лишь в 2003 году.

Альфред не любил шума, суеты, не выносил сутолоки больших городов, и по натуре был более спартанцем, нежели эпикурейцем. Он не пил вина, не курил, не играл в карты… Единственной его страстью было изобретательство. Главным его изобретением, принесшим ему богатство и славу, стал динамит или «безопасный взрывчатый порошок Нобеля».

Но слава была скандальной, а богатство - с привкусом горечи… Оно не принесло ему счастья. Самый завидный жених Европы так и остался бобылем. Женщины, в которых он влюблялся, принимали его ухаживания, не отказывались от денег и дорогих подарков, но… оставались к нему равнодушны. И в конце концов бросали богатого жениха ради молодых любовников.

На волне промышленного бума Альфред открыл более 90 фабрик по всему миру. Жил большей частью в Париже, но постоянно переезжал с места на место, за что газеты того времени окрестили его «богатейшим бродягой Европы». Благодаря «взрывчатому порошку Нобеля» удалось осуществить такие масштабные проекты, как прокладка Альпийского туннеля на Сен-Готардской железной дороге, удаление подводных скал в Ист-Ривер (Нью-Йорк), расчистка русла Дуная в районе Железных Ворот или прокладка Коринфского канала в Греции…

Альфред Нобель управлял своей разбросанной по всему свету промышленной империей при помощи целой «команды» директоров независимых друг от друга компаний. Но основные решения всегда принимал сам. По свидетельству одного из его биографов, «кроме научной и коммерческой деятельности, Нобель затрачивал много времени на ведение обширной корреспонденции, причем каждую подробность из деловой переписки копировал только сам, начиная с выписки счетов и заканчивая ведением бухгалтерских расчетов».

Как промышленник и наниматель сотен и тысяч рабочих, Альфред Нобель проявлял прямо таки отеческую заботу об их здоровье и благополучии. Он был убежден, что «рабочая сила с более высокими моральными качествами более производительна, чем грубо эксплуатируемая масса».

Бывал он и в Америке. Но ощутив холодный интерес американских бизнесменов, жаждавших разделить с изобретателем прибыль от деятельности компаний, производящих взрывчатку, записал для себя: «По зрелому размышлению жизнь в Америке показалась мне чем-то неприятной. Преувеличенное стремление выжать прибыль – это педантизм, который в состоянии омрачить радость общения с людьми и нарушить ощущение уважения к ним за счет представления об истинных побудительных мотивах их деятельности».

В 1888 году после тяжелой, изнурительной болезни умер самый энергичный и деятельный из братьев – Людвиг Нобель. Он, единственный из братьев, никогда не покидал Россию и считал себя русским гражданином. Весть о его смерти застала Альфреда в Париже. Открыв одну из утренних газет, он обомлел, увидев некролог… на самого себя. Какой-то ушлый газетчик, не разобравшись в чем дело, поспешил известить мир о смерти «короля динамита». Но дело было даже не в том, что речь в некрологе шла о живом человеке, а в том, что там было написано. Самые скромные эпитеты, которыми неведомый автор наградил бедного Альфреда, были «торговец смертью» и «проклятье рода человеческого».

«При жизни» Альфред Нобель видел в печати лишь благодарственные отклики на свои изобретения. Как настоящий ученый, он искренне верил в то, что его динамитом пользуются только в горнопроходческих и строительных работах. Он никогда не думал о том, что созданный для технических целей динамит будет нести смерть, горе, ужас и почти на целое столетие станет самым разрушительным веществом в мире.

С «покойным» случился сердечный приступ. Оправившись от болезни, он попытался запретить использование динамита в военных целях, но безуспешно. Тогда-то и созрела у него идея об учреждении «премии мира». В один из дней он набросал на листке бумаги не заверенный нотариусом текст завещания, согласно которому все его состояние после смерти должно было перейти в распоряжение Стокгольмского университета для учреждения специальной премии, выплачиваемой раз в год тому, кто «в течение предшествующего года принес наибольшую пользу человечеству». Премия должна была вручаться «за важнейшие исследования в области физики, химии и физиологии или медицины, за лучшее произведение изящной словесности идеалистического направления и за труды, ведущие к осуществлению идеи мира и к сближению народов». Категорически было отказано в присуждении премии лишь журналистам и математикам.

Через год Альфред вновь пережил горечь утраты - умерла горячо любимая им мать, понимавшая и жалевшая сына. И все как-то разладилось в его жизни. Сорвалась попытка прокладки Панамского канала, в которой он собирался принять участие. Пытаясь поправить пошатнувшиеся финансовые дела, патент на бездымный порох продал итальянцам, что привело к конфликту с французскими властями. Парижская полиция выдвинула против него обвинение в... воровстве и шпионаже.

Вынужденный покинуть Францию, Альфред Нобель нашел свое пристанище в итальянском городе Сан-Ремо. В роскошном особняке на берегу Средиземного моря устроил лабораторию, где пропадал целыми сутками, работая над проблемой получения синтетического каучука и искусственного шелка. Здесь, как ему казалось, он обрёл, наконец, долгожданный покой. Но здесь, в этой благодатной тиши, среди апельсиновых садов, его стали мучить нестерпимые боли в сердце. Врачи признали грудную жабу, по нынешнему – стенокардию, и прописали отдых и абсолютный покой, что для его деятельной натуры было равносильно смертному приговору.

Здесь он узнал о кончине старшего брата Роберта. Кольцо одиночества стало еще теснее, еще безжалостнее. Оставались племянники и племянница. Но у каждого из них была своя жизнь. И он не хотел обременять их своими страхами и проблемами. Он чувствовал, как медленно и неостановимо уходит жизнь, полная радостей и разочарований, иллюзий и надежд. И был готов ко всему. Страшился он только одного – умереть в одиночестве, среди чужих людей…

Так и случилось. Круг его жизни замкнулся поздней ночью 10 декабря 1896 года. И не было рядом никого, кроме слуг-итальянцев, ни слова не знавших ни по-шведски, ни по-английски, ни по-французски, ни по-русски. Он что-то горячо и страстно говорил им перед смертью… Но хозяина своего слуги не поняли, и последние его слова остались безответны.

Каждый год, 10 декабря, когда во всех газетах мира печатают имена очередных Нобелевских лауреатов, а по каналам теленовостей показывают чопорную церемонию вручения премий, в музыке, исполненной королевским оркестром, в речах коронованных особ, в аплодисментах зрителей и гостей, еле слышно звучат отголоски мстинских порогов, отзвуки шума заводского.

И никому из этой праздничной толпы невдомёк, что, может быть, и не было бы этих высокоторжественных речей, не было бы вечерних платьев, черных фраков и золотых медалей лауреатов, если бы полтора столетия тому назад Эммануил Нобель не построил в провинциальных Боровичах первый в России завод огнепостоянных изделий…

2007

Опубликовано в книгах: