Дневник. Тетрадь 42. Октябрь 1991

1 октября 91 года

9:45 Сосновка.  Саша Кочевник ушел снимать, а я остался сторожить «Форд».  Усадьба «Заветное» в сотне метров от Окуловской дороги.  Ворота с башенками, стилизованный под готику замок игрушечных размеров, винтовая лестница на второй этаж, прекрасный обзор на все четыре стороны… Все сделано из железобетона.  Кочевник сказал, что это имение изобретателя бетона

2 октября 91 года

Заболел.  Давление 140/90.  Голова трещит, как овин.  Глаза красные, лицо горит.  Таблетки не помогают.

3 октября  91 года

Приехал больным и разбитым.  Повезло, правда, с дорогой, во искупление моих страданий – у столовой сел на попутку, следующую до Малой Вишеры.  Костистый малословный шофер Сергей Игнатьев со Мстинского моста довез до подъезда.  Заплатил десятку и это показалось ему много

{Вклейка Планеты в октябре}

4 октября 91 года

Пятница.  Звонил Маликов, сказал, что сегодня редакция переезжает в дом печати.  Представляю, как делят он кабинеты, как гребут под себя чужое добро.

5 октября 91 года

23:25 С утра сбегал в книжный магазин, повидались на автостанции с Володей.  Он сошел ночью с Московского поезда и в 11:40 уезжал в Новгород.  Володя выглядит совсем по-столичному: джинсовый костюм, сумка через плечо… И разговоры, и манеры уже давно не те, что были

Костя приехал в четыре часа утра на ленинградской электричке.  Ехал он через Чудово на каком-то пригородном поезде.  А вчера он был в церкви, отстоял почти целую службу, поставил две свечки распятию и Богородице

6 октября 91 года

Воскресенье.

11:30  Имение Заветное в Окуловском районе.  Самое заветное.  Что было и что есть.  Одни и те же руки могут и сокрушать и созидать.  Бес разрушения

18:10  Как скоры и поверхностны бывают мои суждения, высказываемые со всей категорической лихостью, на какую только способно воинствующее невежество.

21:20  Только что передали по «Маяку»: сегодня во время концерта убит выстрелом в сердце певец и композитор Игорь Тальков.  Убили его за кулисами, убийца, конечно же, скрылся.  Сдается мне что в этом убийстве замешаны политические силы.

7 октября 91 года

17:55 Догорает за окном тихий малиновый закат, расчерченный по горизонту линиями электрических проводов, изрезанный причудливой вязью голых древесных крон.  Рериховские перепады красок от малинового до синего с нежнейше-голубым посредине

{Записи по Р.К.Мейсон «Николай и Александра»}

8 октября 91 года

21:55 Утром проводил Костю на автобус.  А утро какое было!  Белый от мороза дощатый настил сиял, в инее, трава закидана палым листом, застоявшаяся в сизом тумане тишина отступает перед шумливой безалаберностью нарождающегося дня, колеблется и тает в шорохе шагов, в свистке электрички, подкатившей к вокзалу, в деловом шуме железной дороги.

День ухайдакал впустую.  Жалко его до слез, обидно, вечер воспринимается как расплата, как наказание за грех бездействия.  Так хорошо, так славно начал день, проводив Костю и вернувшись домой бодрым с морозу… Но пока плескался в душе, пока завтраках, уткнувшись в газету и рассеянно слушал радио, хорошее настроение рассеялось и я, как обычно, впал в столбняк праздного безделья.  По радио передавали отрывок из романа Юрия Стрижака «Мальчик», чудная, великолепно сработанная проза вызвала ответное желание сесть за стол и что-то свое отписать, адресуя письмо неизвестному читателю, облик которого ближе всего сливается в моем сознании с милым обликом Коли Лаврова.  Я так и представляю его внимательный, с прищуром, взгляд, размытый стеклами очков…

Ничего я не написал, конечно.  Даже письмо Сашке и то не дописал, запнувшись за собственное косноязычие.  Тошно стало от своей писанины, и сейчас, когда пишу превозмогая брезгливость к письменной речи собственного изготовления, тоже тошно до чертиков.  Но надо как-то ломать себя, надо работать, выходить на простор, на край поля, за которым лес.  Просто писать не умею, а начну усложнять – пропадаю в словесных буреломах

Звонил Маликов.  Утром сообщил номер своего телефона и сказал, что материал мой (вспоминать о нем не хочу) отметили на летучке, что завтра пойдет Костин снимок.  Вечером (принесло меня некстати из города) сказал, что надо написать о ЦРБ.  Что ж, сам виноват.  Надо было завалить его материалами, тогда бы не было этих заданий, науськиваний.

Утром звонили мама с Наташей, спрашивали как мое самочувствие, домой звали.

9 октября 91 года

1:40 Дочитал «Дар» Набокова.  Великолепные страницы о Чернышевском переплетены с тягостными манерными длиннотами

19:15 Удивительно теплые, тихие стоят дни.  Они похожи друг на друга как близнецы.  Жалко в такую редкую для наших мест погоду сидеть дома

27 сентября 1807 года умер Некрасов.  По старому стилю сегодня 27е.  В старых русских календарях указывалась дата смерти.

Михаил Матевеевич Некрасов – директор Московского университета

Автор первого русского романа, водевиля

Был он человеком важным, напыщенным.

В юности его украли цыгане.  Рыдала публика, рыдал император на его трагедиях

В этот день умер Петр Андреевич Каратыгин.  Написал 70 водевилей.  Император Николай I любил бывать на его спектаклях

Историк Арцыбашев Николай Сергеевич скончался тоже 27 сентября

Легкий на ногу Ефим Павлович успевает и за грибами, и за ягодами сбегать и сена накосить, и стог сметать… «Бойкий он у меня» – говорит Нина Ивановна.  «Мы с ним бывало все бегом.  Я ему массу замешу, кирпичи поднесу, а уж он кладет.»

10 октября 91 года

13:05 Печка, как город, в котором с утра до вечера не затихает жизнь

Как неуютно становится в дома, когда разобрана печь, и мертвый запах гари висит в кирпичной пыли.  Печник замешивает глину, на глазок разбавляя ее водой и песком, он нетороплив в движениях, спокоен и мудр.  Сколько чего добавить и не густ ли раствор знает только он.  Перетирая заскорузлыми пальцами комочки глины он прищуривается

Звонил Костя.  Хочет купить компьютер у какого-то парня.  А это 1000 рублей.

Люда завтра уезжает в Мошенское.  Наверное и я тоже уеду….в Новгород.

Говорил по телефону с Васей Пилявским.  Он сказал, что меня собираются пригласить в «Землю Новгородскую».  Редактором там утвержден Стовба, заплата, по словам Васи, под тысячу… Но Киселева, ни Василия Яковлевича туда не берут.  Из стариков только Нарышкин удостоен такой чести.

11 октября 91 года

2:35 Ефима Веселова пока не кончил, запнулся на второй странице.  Чуть-чуть свернул с настоящего пути.

18:35 Люда уехала.  Проводил ее на «Юность», посадил в хвостовой, 15 вагон и, как всегда в таких случаях, с тревогой на сердце пошел в книжный магазин.  Полистал там книжку о Николае Втором, дорогая – 12 рублей.  Не купил.  Зато купил новое издание «Домостроя» и десяток общих тетрадей в черных клеенчатых обложках.

В редакции по телефону меня разыскала Л.Б. и железным начальственным голосом спросила, когда я завалю их информацией.  Я сказал, что хоть сейчас, сию минуту.  Взбесил меня этот начальственный тон, эта безаппеляционность.  Как легко был начальником, приказал, распорядился и все дела

2% участвовали в гражданской войне с той и другой стороны.

12 октября 91 года

23:40 Приходил Володя.  Говорили с ним долго и обо всём.  Я сказал, что чувствую в себе силы написать книгу о самом себе, тоже о своей жизни, как она у меня есть.  Это будет странная книга без начала и конца, без какого-либо сюжета, если не считать сюжетом течение моей жизни

13 октября 91 года

Ходили с Володей и Антоном в Парихалово, а оттуда в Оксочи.  Вышли в Луке, спустились с высокого откоса к Веребушке, спрятанной в длинный каменный тоннель идеально округлый со следами минеральных подтеков на гранитных стенах.  Темная река равнодушно текла внизу, мы прошлись под нею по дощатой террасе,  прилепленной к правому берегу тоннеля.  Идешь по источенным жучком старым доскам и делается не по себе, будто внизу не темная вода безобидной Веребушки, а жутковатый Стикс в царстве Аида, и вот-вот откуда-то выплывет седобородый Харон на своей утлой лодке…

Прекрасный вид, английский луг, перерезанный новой дорогой, уже изрытой, испорченной.  Издалека луг выглядит идеально ровным, полого спускающимся вниз, к Веребушке.  А вблизи он безобразно вспахан, еще хуже – сжат, стерня чуть не выше колена.  Все поле в рытвинах и каменьях.  Дачные дома на краю деревни.  Впервые после войны деревня стала расти, пока, правда, за счет дачников.  Несколько домов частью построенных, частью – нет  Лес, ошкуренные, на катках, лежит то там, то здесь.

Слияние двух речек? Веребушки и …  Болтливый разговор реки, огромные валуны, круглые черные камни.  Пансионат Сосновая роща.  Раньше это была дача не то Коловцева, не то какого-то Брунса.  Володя не помнит.  Очень живописный, в катайско-византийских выкрутасах, дом у подножия высокого крутого холма.  Сумасшедшие с отрешенными лицами, бойкая компания молодых людей…

14 октября 91 года

Покров Пресвятой Богородицы, если я правильно все записал.  И день сегодня неожиданно холодный.  Ходил в баню, и когда возвращался, даже замерз на ветру.

Написал все-такие о печнике Веселове Евдокиме Павловиче.  Не очень, много фальши, но несколько строк вполне приличных.  Название не ахти: «Будет больше тепла и света»

15 октября 91 года

7:50 Встал сегодня необыкновенно рано – разбудил Сергей Игнатьев – тот самый шофер, который привез меня в прошлый раз из Опеченского Посада, больного и разбитого.  Трижды требовательно звякнул звонок.  Люда открыл (мы еще спали, было около семи утра), на пороге в утреннем сумраке стоит незнакомый мужик и спрашивает: «Владимир Павлович здесь живет?»

Я вскочил с постели, ничего спросонок не соображая… «Да я ненадолго, мне ехать надо.  У меня машина за мостом на площади стоит»  Написал на бумажке мамин адрес, позвонил в Посад, сказал, что едет гонец за картошкой и капустой.  И сам уже больше не уснул, принялся звонить то туда, то сюда, шелестеть газетами, читать с нетерпеливым удовольствием «Мастера и Маргариту.»

Погода с Покрова испортилась, второй день не стихает дождь, сегодня он висит в воздухе едва заметной мокрой пылью.  Утром к форточке подлетела синица, чирикнув, постучала клювом в стекло, и зацепившись за лапу вниз головой хитро и укоризненно посмотрела на меня: когда, мол, повесишь кормушку?

16 октября. среда

01:40 Только что прибыл Сергей с картошкой, капустой, морковью, свеклой и луком.  Выгрузил все, напоил гостя крепким кофе.  От выпивки и ужина он отказался…  Живет он в Сурешах (неразб.), второклассница дочка ходит за полтора километра на Мстинский мост в школу.  Кажется зовут её Олей.  «Говорит: не пойду больше в школу, с тобой поеду.»  А я ей говорю, что надо учиться, нельзя неграмотной ходить.»

***Огромная, в три обхвата, сосна день и ночь стережет бойкий, беспокойный ключ бьющий откуда-то из-под её корней

17 октября 91 года

12:35 Тяжелая, в затылке, голова.  Со сна не проходит это состояние.  До одури начитался набоковской «Лолиты»  Это самая нерусская из всех русских книг.  Довольно мерзкая, надо сказать, беспросветность и тоска – все что он нее остается.

Вечером звонил Стовба, звал в «Землю Новгородскую».  «Это будет газета читателя.  А без такого журналиста, как ты, я ее не мыслю.  Будешь работать без погонял.  Один-два напечатанных материала в месяц- уже хорошо.  А разницу в гонораре будет покрывать более высокой платой за строчку.  Оклад ориентировочно 700-750 рублей.  До апреля будем выходить как 16-ти полосный еженедельник, а дальше ежедневно.  Номер будет стоить 1200 рублей.  Из «Новгородской правды» почти никого не беру.  Журналист такого класса, как ты, украсит любую газету.  Думай.  Будешь работать, как хочешь.

Звонил Руслану, сказал ему это этом.  Он сказал, что и его Стовба смутил этим предложением.  Но ему неудобно уходить из «Русской провинции».

18 октября 91 года

3:25 Сделал две информации, завтра надо передать.  Одну, на сто строк – «Двойка по теплотехнике», отправил по почте.  Ходили с Людой к почтовому ящику уже в потемках.  Холодно

Утром звонили мама с Наташей.  Купили мне джемпер за 140 рублей и шапку за двадцать.  Поговорил с ними и так захотелось домой.

Корову (она заболела) сдали за 2 тысячи рублей, обещают взамен нетель из совхоза

Доктор Тааз Федор Петрович похоронен на полицейский счёт в 1853 году. «Спешите делать добро» – девиз его жизни.  Скульптор Андреев сделал памятник бескорыстно.  Похоронен на Введенском кладбище.  Изобрел кандалы (газовские) более щадящие

В 1805 г. приехал из Германии, разбогател, купил дом, белые лошади, суконную фабрику.  Назначили попечителем тюремных заведений.  Потрясение

19 октября 91 года

Начал писать книгу.  Да-да, книгу о своей жизни.  Какой она будет – можно только догадываться, но то, что будет – это несомненно.  Каждый новый день может стать новой страницей для нее.  Там будет все, как большом, несколько бестолковом доме: множество гостей (одни уезжают, другие – приезжают), множество комнат, потайных углов, кладовок, чердаков с мансардами, лестниц, переходов, всякой домашней чертовщины с хлопаньем дверей, быстрым топотом ног, шорохом крыльев… Там все будет поминутно меняться, время обретет способность двигаться назад и как ему вздумается.  Все, что было сбоку, выступит вперед

Звонил Витя Селиверстов.  Оказывается он живёт уже на улице Горького в доме номер 5 в двухкомнатной квартире с телефоном.  Машину Витя все же купил и даже предлагал заехать за мной

Костя приехал, похудевший, осунувшийся лицом, но, тем не менее, похорошевший, бодрый

20 октября 91 года

19:15 Сходил в баню, попарился, воспользовавшись чужим веником.  И это все, что я успел за день, если не считать мелких домашних дел вроде мытья посуды.  Воскресенья на редкость быстро истаивают, оставляя после себя тень недовольства и глухую тоску оттого, что ничего не сделано, время ушло зря, впустую…

Руки чесались писать (в кои-то веки!), но все было недосуг и я, кроме нескольких случайных фраз, скорее всего их придется переделывать – ничего не добавил к повествованию.  Надо мне его как-то назвать, определить хотя бы жанр – записки, предположим.  «Записки сорокалетнего», например.  Что-то подобное уже было.

Когда мне тошно и жизнь кажется досадной обузой, я стараюсь делать себе небольшие подарки: трепет последнего листа на облетевшей осине, детское лицо, приплюснутое к мутному стеклу, удивленно выпученные глазенки… Что они видят?  Грязную, в разводах луж, улицу, ужимки прохожих с кошёлками, низкое серое небо?  Нет они замечают как крадется по карнизу соседнего дома кот, как голуби растворяются в сизых, клубящихся тучах, исчезают из глаз и вновь появляются, кружатся трепещущей, тревожной стаей и пропадают где-то.  Вот проехала груженая бетонными блоками машина, у шофера в кабине смешной чертик на веревочке

21 октября 91 года

2:10 Пора спать.  Завтра ехать в Новгород.  Зачем нас собирают, не знаю.

23:25 Новгород.  Устал от бестолковости, от суеты, в которой провел весь сегодняшний день, начиная с раннего утра и кончая поздним вечером.  «Ведомости» представляют собой пародию на «Новгородскую правду».  Те же тяжеловесные разговоры на летучках, та же похвальба без стыда и без меры того, что не то что хвалить, но и ругать не за что, та же начальственная спесивость (одна Лёля Большакова чего стоит: «Я не устала от ваших материалов.  Пора включаться в ритм…»), словом, все то же, только хуже, смешней, несуразней.  Бардак в кабинетах, никто не знает ровным счетом ничего, все куда-то с деловым видом бегут, никого на своем пути не замечая, коридоры загромождены мебелью, в туалетах нет мыла, телефоны не работают…  Все кувырком, все наперекосяк, и всюду чувствуешь себя дураком.

Чувствовал я себя в этом муравейнике хуже некуда, слова не с кем вымолвить, кроме Василия Ивановича Пилявского, никого там толком не знаю, да и знать, если быть откровенным, никого не желаю.

Сброд, как на балу у Воланда.  И я в этой компании, ничем не лучше каждого из перечисленных.  Никому я там не нужен, плевать всем с высокой колокольни на мои деревенские заметки, с меня будут требовать все, что угодно, только не это.

Встретил Валеру Стовбу…  В автобусе (мы ехали с Костей к Вите Селиверстову) увидели Руслана, пробрались к нему и он сказал, что у Стовбы работать не будет потом, что разглядел за ним социальный заказ совершенно определенного свойства, что хотел звонить мне сразу после разговора с ним, да закрутился.  Ехал Руслан на вокзал к Псковскому автобусу и сейчас он наверное в дороге

22 октября 91 года

0:15 Пишу все это на новой Витькиной квартире по улице Горького, дом 5.  Пятый этаж, окна выходят во двор, тихий и тенистый летом, а сейчас просто голый, грязноватый, как все новгородские дворы в старой части города.  Две комнаты.  Та, в которой определили меня, еще не отремонтирована.  Здесь ободранные стены и некрашеные полы еще хранят следы прежних хозяев.  Говорят, что здесь жил какой-то старичок, запо..вший за свое двухкомнатное жилье 15 тысяч (15 штук, как выражается Витя)

Утром поедем в Опеченский Посад, где нас наверное не ждут, да еще такой странной компанией: кроме нас с Витей поедет красивая, с выбеленными волосами, Людмила, о которой друг мой говорит с необыкновенной нежностью.  «Это было как удар. Мы познакомились в Германии, когда ездили туда по турпутевке»

– Как у Тургенева, – вставил я.

– Да, как у Тургенева.  Я увидел ее еще в поезде и понял, что люблю её.  То же самое было у нее.  В Ляйпциге все было как сон.  С тех пор все и тянется.  Света знает и это так тяжело.  Тупик.  А что делать – не знаю.  Если я ее не увижу, я сам не своей.

Говорил это Витя отрывисто, ремарками, как кино, снятому в шестидесятые года по мотивам Ремарка или Хеменгуэя.

Вечером, уже впотьмах, поехал к Косте в лицей.  Он мне ждал целый день, с двух часов.  Витя обещал подбросить нас в «Электронику».  Возил нас молодой симпатичный инженер Леша на красных «Жигулях»  Съездили зря – выходной  Долго потом колесили по городу, по каким-то пригородным трущобам, мокрым и мрачным в этот дождливый тусклый вечер.  Гаражи, линии электропередач, какие-то бараки, будки, груды искореженной земли… И все это сквозь сетку частого и нудного дождя.  Бр-р-р.  Я ничего не понимал: куда, зачем мы едем, и где сейчас находимся: на той стороне реки или на этой.  Витя с Лёшей куда-то выходили, что-то смотрели, заглядывая в пустые, без дверей, гаражи, я мы с Костей и Света (она поехала с нами) терпеливо ждали их в машине.

1:30  Пора бы уже ехать, утром рано вставать.  На сегодняшней летучке, забыл сказать, ни слова не было пропущено о моем печнике.  Похвалы я и не ждал, но чтобы так, ни слова – я не ожидал.  Будто и не было ничего, будто это рядовая, кондовая работа.

14:00 Все еще в Новгороде.  Витя с утра весь в делах.  Я сходил в сберкассу, заплатил за лицей, а потом разговаривал со Светой.

23 октября 91 года

М.Вишера.  Электричка на Окуловку.  В Опеченский Посад вчера так и не попал.  У Виктора появились новые дела и в результа

21:45 Опеченский Посад Мама.  «Ст.Хадабулак.  Домик дан был ему.  Поехали регистрироваться на ст. Борзя.  «Вы не нашего района».  Поехали в Ширлогорск (золотые прииски)

Сошлись 3,15

9 октября 45 года

В Окуловке ходили молчаливые и серьезные спецназовцы в бронежилетах и с автоматами – искали сбежавших из Боровичей двух солдат внутренней службы

24 октября 91 года

17:15 Снег шел, медленно и плавно кружась, точно ненастоящий, когда мы с Наташей проходили по первой линии.

День прошёл в разговорах да в суете, без которой не обходится ни одна поездка в Опеченский Посад.  Писать было совершенно некогда.  Купил для Кости свитер за шестьдесят с лишним рублей.  Это самое дешевое из того, что было на сегодняшний день в магазине.

Утеплил дверь в подвал, навесил замок на жиденькую, рассчитанную на честного человека, щеколду.

25 октября 91 года

9:25 Электричка на М.Вишеру.  Снег идет.  Морозит.  Погода уже предзимняя, я люблю такую погоду.  Лес сейчас пустой и притихший.

М.Вишера.  Холодно и неуютно в природе.  Застылая, неприятно голая тишь.  Тяжело на душе.  В соседнем подъезде мертвый мальчик – Саша Сысоев, отмучавшийся отрок.  Как долго он страдал, отмаливая своим страданием чьи-то грехи как долго умирал… Года три назад выяснилось, что он обречен белокровием на тяжелую мучительную смерть, и вот его нет.  Царство небесное безгрешной его душе.

Сегодня его похороны.

К ночи похолодало, повалил снег, побеливший крыши и пригнувший пожухлую траву.  Сделалась зима.

 

26 октября 91 года

Утро прошло в суете и весь день вышел путаным, рваным, точно отсыревшее сукно.  За дело не зацепиться: то одно, то другое, то третье… Накапливается усталость и недовольство собой, раздражительность.  Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не сорваться.

Не о чем писать.  Дня словно не было.

Костя приехал раньше обычного, в двенадцатом часу, узнал про Шурика, расстроился.

Та неделя у него зачетная, в субботу начинаются каникулы.

Очень морозная погода.  Снег почти что не тает, но мороза нет, сыро.  Ночью на Красноармейской, это по соседству с нами, дотла сгорел дом.

 

27 октября 91 года

1:45 Более-менее привел дела свои в порядок.  Завтра возьмусь за работу.  Вот схожу с утра в баню, попью чаю и сяду за машинку.  А пока спать.

Поздно вечером.  Сходил в баню, но вместо неторопливого и радостного времяпрепровождения разнервничался: тазов не было.  Пришлось стоять и ждать пока кто-то вымоется.  Долго я так стоял, более шустрые обзавелись тазами гораздо раньше меня.  Но в конце-концов дождался и я своей очереди, попарился, благо пар сегодня был, и постепенно душой отмяк, оттаял.

28 октября 91 года

Сделал для Васи Пилявского сто с чем-то строчек об овощах, для чего пришлось обойти все овощные лавки на улице Революции, да еще сбегать к старому рынку.  Никаких америк не открыл, все очень обыкновенно

Звонила Вепрева Галина Васильевна, наговорившая много приятных слов в мой адрес.  Уши развесил – приятно слушать похвалу.  Но, главное, надо работать.

Звонила она по поводу моего печника.  Говорит, что мне надо садиться за книгу, надо печататься, что то, что я пишу – это зрелая проза, а газета живет один день и все умирает

Думаю об этой книге (буду называть её просто «Записками») представляю что напишу потом, что вставлю из уже готового, но за машинку пока не сажусь.  Страшно.

29 октября 91 года

4:00 К ста строчкам прибавил еще строк шестьдесят об авторе песни «Там, вдали, за рекой…» эстонце Николае Кооле

13:15 С утра «Там, вдали…» переделал, «Хмурень квасит капусту» передал, запинаясь и спотыкаясь, на магнитофон.  Дважды мне потом звонили из редакции, уточняли невнятно произнесенные словаю.

Вася Пилявский в сомнении: уходить или оставаться в «Ведомостях».  «Знающие люди не советуют, говорят, что агропром может в любой момент покинуть, а фермерам газета не нужна – куда потом податься?

 20:50 Сходил в «Союзпечать», выписал на семьдесят пять рублей газет и журналов, «Русский архив» – новый альманах, очень дорогой, тоже выписал.  Занял у Вали Базановой 125 рублей на журнал «Вопросы истории» и приложение к нему.  Завтра надо сбегать и выписать

30 октября 91 года

День канул в лету, не оставив о себе заметного следа.  Никуда не ходил, сбегал только в «Союзпечать» и выписал на Валины деньги «Вопросы истории» и приложение к ним.  Дорого, конечно, но удержаться было выше моих сил.  Успокаиваю себя тем, что и журнал и семь книжек к нему пригодятся Косте.  Обещают напечатать «Династию Романовых», мемуары и дневники царского министра Поливанова, «Из истории русской интеллигенции» Милюкова, воспоминания Кизеветтера, «Очерки по истории русской смуты» Карташова, учебник русской истории С.Ф.Платонова.

Люда заболела.  Пришла домой около двух часов с жесточайшим насморком и головной болью

31 октября 91 года

19:10 Растрепанный красный закат, клочьями зависший над путаницей электрических проводов.  Холодно.  Заметно морозит.  Сбегал на вокзал, бросил в почтовый ящик информацию для «Ведомостей» и письмо в Свердловск то бишь – Екатеринбург.  Наконец-то собрался написать Сашке

Надежда смотрела по телевизору какой-то турецкий душещипательный фильм, рассказывала: «Она такая красивая, ее звали не по-русски, не поймешь как, кажется – Зюзя.  Ну так вот он ей и говорит: «Зюзя!…»

Очереди.  Дежурства у магазинов.  Новая историческая общность советских людей – очередь.  В очереди разговаривают, обсуждая последние политические события, вспоминают молодость, ругаются и смеются, читают газеты, устают и отдыхают.  В очередь идут, как на работу.