Весь день парило, воздух дрожал и слоился, будто какой-то великан развел за горизонтом огромный бездымный костер и жар от него волнами расплывался по улицам, плавя асфальт и удлиняя очереди к лоткам с квасом и мороженым. К вечеру, когда от духоты дышать было нечем, заворчал вдалеке гром, небо потемнело, налилось густой угрюмой синевой и заполыхало редкими и далекими пока еще зарницами. Они вспыхивали все ярче, все явственнее; все ближе и длинней становились раскаты небесной канонады; и уже не оставалось никаких сомнений, что гроза, которую давно ждали, вот-вот обрушит на город свои боевые порядки.
Налетел ветер, с треском и грохотом разодралась надвое небесная синь, грянул ливень, и высохшие от зноя канавы, выбоины и лужи вмиг обратились в кипящие реки, пруды и озера. Город рухнул в мокрую слепящую тьму. И в этой тьме размылись и стушевались края неба и земли, а воздетый к облакам перст телебашни растворился в сизом клубящемся сумраке, точно и не было там ни скучных городских окраин, ни долговязой вышки с антеннами и шилом громоотвода, не было сутулых спин пригородных пятиэтажек, покорно подставивших дождю свои натруженные плечи, не было и самого города, ухнувшего куда-то вместе с потоками воды, клокочущими по улицам и мостовым среди ревущих на ветру берез и тополей, роняющих наземь обломки сучьев и ветвей...
Молнии метались одна за одной, то рассекая сумрак пополам, то наискось ветвясь по горизонту...
Сквозь пелену дождя, сквозь треск и грохот грома небесного беспечно шлепали по залитой дождем улице до нитки мокрые девчонки, зажав в руках раскисшие от сырости туфли-лодочки. Наверное, только им в целом городе было сейчас весело; они беззвучно хохотали, приседая от каждого трескуче-оглушительного залпа, со смехом подбирали упавшие туфли и, перебирая босыми ногами по выщербленному асфальту, бежали дальше, подставляя дождю мокрые счастливые лица и совершенно не понимая, чего им среди пустынных улиц следует опасаться...
И гроза, непоколебимая в своем праве карать и миловать, будто от жалости к неразумной младости, как-то вдруг сникла, притихла, ненадолго отойдя за реку, но вскоре вновь вернулась, сопроводив свое возвращение барабанным боем тяжелого, как шрапнель, града, сухо затрещавшего по окнам, заборам и крышам настороженно притихшего к ночи города.
Когда буря, вывернув из мостовой камни и побив градом огурцы и картошку, ушла, волоча за собой нищенские лохмотья туч, голубые россыпи небесного льда еще долго блистали в траве, как рассыпанные кем-то леденцы.