- Сметан, перожки… Сметан, перожки… - монотонно бубнит казах-буфетчик, проходя по вагону с корзиной, прикрытой несвежей салфеткой, под которой покоятся смертельно надоевшие нам черствые пирожки с рисом и яйцом, дребезжат, позвякивая, стаканы со сметаной, бутылки с минеральной водой.
- Минеральный вода, вода минеральный… - все тем же тусклым от жары голосом бормочет буфетчик. Он присаживается к нам, расстегивает изжеванную, давно забывшую, что такое утюг, белую куртку, надетую на голое тело, ставит на полку опостылевшую поклажу:
- Жарка, очень жарка…
И смотрит в окно, за которым, распростерши широкие крылья, парит степной орел…
Мы едем вторые сутки. Вторые сутки валяемся на жестких, комковатых тюфяках, застеленных измятыми простынями, укрываясь такими же простынями, серыми от частой стирки. В открытые окна, трепеща занавесками, бьет горячий, пахнущий степью ветер, не приносящий облегчения. Раннее утро, а дышать уже нечем. Пекло. Примерно так, наверное, ощущают себя в духовке «перожки», когда подрумянивается корочка. Пирожкам легче, они сохнут себе, черствеют, а мы, как глазурью, обливаемся липким сладковатым потом, который хочется смыть.
Прошлой ночью мне не спалось, и я слышал, как на какой-то станции в наш заполненный под завязку вагон сели два безбилетных пассажира, брат и сестра из города Лида.
- Мы брат и сестра… Из города Лида… - умоляюще проговорила она. – Возьмите нас… Пожалуйста! Нам ехать надо…
- Всем ехать надо, – зевая, равнодушно отозвался проводник.
- Ну, пожалуйста, я вас прошу…
- Ладно, садитесь где-нибудь в уголке и помалкивайте, что вы из города Лида. Студенты вы, из Новгорода, в стройотряд едете… Ясно?
Они обрадованно закивали, присели на краешек скамьи и сидели всю ночь тихо и бессонно. Как совы.
- О, у нас прибавление семейства! - Заорал, пробуждаясь под утро, Коля Добромыслов. – Кто такие, почему не знаю?
Он быстро сходится с новыми пассажирами и уже через минуту болтает с ними о чем-то.
Сестра, тихая, улыбчивая, больше молчит, нежели говорит, зато брат, смуглявый, похожий на индийского киноартиста, болтает без умолку, как муку мелет…
- Сметан, перожки, - в который раз бубнит, проходя мимо, старик буфетчик. – Сметан, перожки…
Рассказывая что-то, «артист» говорит «трапка, каструля…» И весь вагон вслед за ним, начинает, к месту и не к месту, повторять: «Дайте мне мою трапку…» «Братцы, а куда у нас подевалась каструля?»
«Артист» этого не замечает, подолгу разговаривает с каждым подвернувшимся под руку человеком, рассуждая о чем-то длинно, монотонно, нудно…