И музыка колес, как повесть беглеца…
Владимир Набоков
Я не знал ещё ни этих строк, ни имени человека, сочинившего их вне России, в изгнании. Я тоже был вне России, но не в изгнании, я служил в одном из её бесчисленных гарнизонов «на ближних подступах к нашим границам», которые, как нам говорили тогда щеголеватые политработники, мы охраняли самим фактом своего здесь существования. «В случае войны, наши войска должны сыграть роль ситцевой занавески, в которой противник должен запутаться, дав возможность основным силам подготовиться, чтобы дать достойный отпор агрессору!»
Грассирующее слово «агрессор» подскакивало, как целлулоидный шарик на теннисном столе, утащенном однажды ночью из дивизионного госпиталя, перекрашенном и спрятанном на чердаке нашей казармы, под крышей которой располагались рота связи, химвзвод и комендачи (комендантский взвод). Сытые, круглощекие комендачи щеголяли в офицерских хабэ, самодовольно поскрипывая неуставным хромом офицерских сапог…
***
Декабрь, восемнадцатое… До нового года остаётся тринадцать дней. «Рота, в ружьё!» «Боеготовность номер один!» Накрылся, значит, долгожданный отпуск…
Топот ног, тяжёлый запах смазки в ружейной комнате, автомат, штык-нож, брезентовый подсумок, два жёлтых целлулоидных рожка с боевыми патронами… Построение в коридоре… «Бе-гом! Марш!»
…Автопарк. Мы выгоняем из боксов машины, разворачиваем антенны, настраиваем радиостанции на «боевые» частоты… Мы ждем приказа выступать. Куда? Зачем? Этого не знает никто…
Но вместо этого приказа приходит другой, неожиданный и желанный для меня – приказ отправляться в отпуск. Причём немедленно, сию секунду… Я бегу в казарму, сдаю автомат и патроны, влезаю в парадный мундир, подогнанный ротным умельцем по моей худощавой фигуре, надеваю шинель, перекидываю через плечо вещмешок с подарками для родни и бегу к полковому штабу, где уже толпятся экипированные так же, как я, отпускники…
И вот мы уже в городе Щецинеке у коменданта, который проверяет нас на наличие неуставных вставок в погонах, неуставных значков и наставляет, как вести себя в пути: с поляками (и особенно с полячками) не разговаривать, не вступать с ними ни в какие отношения, не пить спиртного, словом, не ронять светлого облика советского солдата… Мы выслушиваем многословную, пересыпанную солдафонским матерком инструкцию молча и, ведомые старшим нашей группы, строем отправляемся на вокзал.