«Мне улыбка твоя, как звезда полуночная, светит…» Строчка эта, возникшая под стук вагонных колёс, когда, измученный тоской по тебе, я уезжал из золотой осенней Москвы, не нуждается в продолжении… Добавить тут нечего.
Ты бродишь по Гостиному двору, где когда-то, очень давно, бродил и я… Зачем бродил, я и сам не знаю. Ничего там мне было не нужно. Я поднимался по мраморным лестницам, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Длинный, худой, испуганный и упрямый отрок смотрел на меня из Зазеркалья. Смотрел и не узнавал себя. Не таким, совсем не таким, хотелось мне себя видеть.
Но я был таким, и таким бродил по лабиринтам Гостиного двора, останавливаясь, да и то ненадолго, в отделе, где продавали рыболовные снасти, маски, ласты и сияющие хромом и никелем подводные ружья… И я мысленно примерял на себя подводное снаряжение, мысленно погружался в голубую морскую воду, доставал со дна морского жемчуг, целые россыпи жемчуга и дарил их тебе, милая моя…
Я ещё не знал, кто ты, как ты выглядишь, не слышал милого твоего голоса, не видел сияющего твоего взгляда… Но уже тогда я знал, что ты, конечно же, хороша собой, умна, мила и добра… Я видел тебя иногда в любимом твоём платье, красном, в белый горошек… Оно очень шло тебе, и ты знала об этом. Ты легко поводила плечиком, когда проходила мимо меня, и как бы ненароком оглядывалась, поднимаясь на ступеньку трамвая… Я вскакивал за тобой следом и ехал вместе с тобой, не имея ни малейшего понятия, куда идёт этот старый, дребезжащий деревом и железом, трамвай…
Я не решался смотреть на тебя пристально и поглядывал в твою сторону искоса, то и дело поднимая глаза от книги, которую читал тогда… Это была «Дорога никуда» Грина. Книга нравилась мне своей мрачноватой таинственностью, которую я примерял к собственной жизни, совсем не похожей на жизнь Орта Галерана, «человека лет сорока, прямого, худого, крупно шагающего…» В Галеране меня смущала трость чёрного дерева и широкополая белая шляпа. Я не мог представить себя в белой шляпе с чёрной тростью в руке. Но он, как и я, любил книги, он много читал…
Сказать, что я читал много, значит, ничего не сказать. Я читал всюду, везде, погружаясь в сладостный и прекрасный мир приключений, в мир погонь и перестрелок, в мир неведомых мне запахов и звуков… Скрежет якорной цепи и портовой лебедки, резкое, как удар бича, хлопанье парусов, журчанье воды под килем, шум прибоя… А запахи, какие запахи источал этот таинственный мир! Запах дорогого трубочного табака (Галеран курил трубку), запах пеньки и манильского троса, запах ямайского рома и настоящего шотландского виски… Я не имел ни малейшего понятия, как пахнут эти восхитительные вещи, но запахи эти будоражили моё воображение…
Я принимал за них запах булыжной мостовой, бакалейный запах кофе и жареных в масле пирожков, которыми, равно как и мороженым, тогда торговали повсюду. Обычно я покупал один пирожок, без пересчета наличности зная, что на второй у меня не хватит…
Безденежье не тяготило меня. Я искал работу и мечтал о тебе. Я вглядывался в лица, ловил мимолётные взгляды, запоминал поворот головы, и лёгкий, как полет ночной бабочки, взмах ресниц… И однажды этот взмах, этот ясный внимательный взгляд остановился на мгновение на мне…
Глаза у тебя были серые и печальные. На коленях ты держала книгу. «Джесси и Моргиана» - прочёл я на тисненом корешке. Ты тоже читала Грина и тоже ехала куда-то без ясной цели, вперед и вперед! Ты никуда не спешила. И я никуда не спешил. Трамвай, как старый одноногий инвалид, долго ковылял по городу, долго позвякивал звоночками и шипел дверными механизмами… Ты читала книгу, смотрела в окно, поглядывала на меня… И я, растерянно улыбаясь, смотрел на тебя…
До сих пор не могу понять: почему я не подошёл тогда к тебе, милая моя, звезда ты моя полуночная?