Книга талантлива. Есть в ней главное качество подлинной литературы – правдивость. Она во всем: в темах, эпизодах, в мимолетных, но отчетливо выписанных сценах и картинках, в деталях – бытовых и психологических, в языке, в строении фразы. И по этой причине происходит узнавание собственного душевного читательского опыта – по принципу: да ведь и со мной так было! И я это чувствовал (как в миниатюре «Пепел и алмаз»: она сейчас танцует с другим, а я по собственной дурости, по непонятному самому себе упрямству, по необъяснимой застенчивости сижу один).
Книга Владимира Краснова - не частый теперь образец честной литературы, - нераскрученной, некоммерческой, не коньюнктурной, она создана без оглядки на «масскультуру». Её отличие в том, что она выросла из искренней внутренней потребности сказать правду, из лирического волнения, из удивления перед сложностью, красотой и драматизмом жизни. Можно сказать и иначе: автор, слава Богу, душевно самостоятелен. Он независим ни от какой моды, вообще ни от чего, кроме собственной потребности писать, стремясь к правде. И уже по одному этому создает подлинную литературу. Не раз было сказано, что настоящая словесность вызревает сейчас в российской глубинке…
Далее – остальные мои наблюдения, не претендующие на категоричность и окончательность.
Вижу истинно писательскую способность: сквозь мелочи увидеть главное, существенное – состояние человеческой души; создавать цельный, внутренне законченный рассказ вроде бы «из ничего», из описания частностей, пустяков («Колесо», «Падал снег», «Свет лампы» и др.), где если и есть сюжет, то это сюжет лирический, пересказать который никак не удастся, разве что повторить всё слово в слово и, как в стихотворении, пожалуй, и переставить-то слова нельзя. Но в этом-то и состоит особенность и обаяние рассказов и своеобразие авторского дарования. В. Краснов «лирик по складу души, по самой строчечной сути» (Н.Асеев).
Еще: перед читающим – рассказы, где внешне ничего (или почти ничего) не происходит, но их смысловая ёмкость значительна. Это не только в русле Пришвина, Бунина, Б. Зайцева, как писал критик Р. Дериглазов, но, думаю, больше всего в традиции зрелого Чехова, традиции единственно плодотворной на фоне нынешних изысков и крайностей её жизненность особенно заметна. В литературе, если к ней относиться серьёзно, вся трудность – говорить человеческим голосом, без крика, от чего нынешнее искусство быстро отвыкло. В. Краснов не то, что умеет это, он по-другому и не может, это, повторюсь, в природе его дарования: сколько он будет писать, настолько это с ним и останется. Счастье его в том, что он нашёл свою манеру самовыражения и уже много лет верен ей.
Насчёт того, что в рассказах ничего не происходит. Происходит. Иногда. Такое, что могло встать в центр рассказа, стать его темой. Но не стало. Это чеховская манера изображения….
… прошлого опосредованно, как почву, на которой произрастает его обострённая творческая индивидуальность.
Вот рассказ «Встреча». Девочку укусила змея, и она долго находилась между жизнью и смертью, металась и бредила, «но однажды (и тут автор не в первый раз удивляет убедительной, талантливо найденной, замечательной в своей жизненной простоте деталью) открыла глаза и еле слышно попросила бабушкиных щей. Потом все говорили, что это был перелом, что с этого момента она пошла на поправку». Но к читателю рассказ повёрнут не этой стороной, в нём главным стал не исключительный случай, а собрание обыденных частностей, каждая из которых раскрывает душевное движение малого человека, подростка, правду чувства, и частности эти в финале рассказа имеют итог: «Санька, обжигаясь, пил терпкий, отдающий горечью чай, уписывал пироги и скупо отвечал на вопросы. Он почему-то вспоминал незнакомую девчонку с полотенцем. И было ему не по себе, точно он озяб». Почему пил чай обжигаясь? Почему уписывал пироги (видимо, механически, рассеянно, не ощущая вкуса)? Почему «было не по себе»? Суть в том, что все подобные частности тонко сбалансированы: волнение Саньки, смутно почувствовавшего во встреченной девочке женщину, ничуть не менее значимо, чем история с укусом змеи.
В рассказе «Горький дым памяти» случай еще драматичней – намеренное убийство и затем самоубийство. Но только к ним повествование не сводится: автор, как и в других случаях, берет цельный кусок жизни, где место есть всему – и необычному, и, в еще большей мере обыденному, характерному: как пацаны приучаются к куреву, как обувают «канады» и «снегурочки», прикручивая их к валенкам (памятные детали детства, в них – подлинность: именно к валенкам и прикручивали, в таких мелочах, тоже простых – наблюдательность, образность текста. Есть вообще поразительные психологические находки. В рассказе «Лунные копытца», которым завершается книга и где «лунный» мотив почти сквозной, маленький мальчик, наблюдающий во время поездки луну. Видит её и в доме, где он ночует с родителями, и отсюда его детская наивная (психологически замечательная, из жизни взятая) реакция: «Мама, а луна с нами приехала». Вообще авторское зрение, повторю, удивительно: вот идёт девчонка, видимо, только что из воды, и волосы её стянуты «аптекарской резинкой», выкупавшийся парнишка выжимает трусы «до белых пятен»; по дороге удаляются сани, и «собака чёрным мохнатым клубком, точно привязанная, бежала сзади»; рыбацкие баркасы «по-собачьи дремлют на обвисших цепях»; дым бани не выходит, а «вываливается наружу сизым, пахучим облаком», тень не только длинная, как может сказать всякий, но еще и «некрасивая».
Есть подробности, в которых чувствуется какая-то неколебимая убедительность: веришь, что так оно и было или есть. Скажем, камень, под которым покоился когда-то прах действительного статского советника со странной фамилией Коржъ. «Камень этот кто-то притащил сюда, и теперь на нём сидели все, кому не лень». Есть в этой мимоходной детали огромная историческая правда, отзвук целого строя жизни, где о мёртвых не помнят, и памяти о вчерашнем нет. Так в малом открывается большое – по закону реалистического творчества.
Есть присловье: покажи мне твои эпитеты, и я скажу, каков ты поэт. Коварство возникает там, где речь о небе, о солнце, облаках, ветре, заре и прочем – тут трудно найти что-то новое. А Краснов находит: «рыжие кудлатые волны», озеро «покладистое, смирное», в колодце плещется «растревоженная вода», мгла «текучая». Автор творит языком образов – это ли не художественность?
Душевно желаю ему творческого настроя на многие годы.
Юрий НЕСТЕРОВ,
кандидат филологических наук,
доцент РГПУ имени Герцена.