1 марта 95 года
Два часа ночи. Мысли мои опять в прошлом. Только колыхнул я лежащие под спудом воспоминания, и они окутали меня своим зябким туманом. Все поменялось с тех пор, а в памяти все так, как было когда-то. Там все живы и здоровы. Там каждого еще можно распросить, и каждому можно было бы сказать, как судьба уготована ему впереди. Рудольфу Милайловичу – умереть после пожара, уничтожившего его записки, Виктору Владимировичу – сгинуть неизвестно где при странных обстоятельствах. Дарье Васильевне долго мучаться страшной болезнью без какой-либо надежды на выздоровление… Всем им я благодарен за добро и науку и каждого вспоминаю с благодарностью в сердце. Сколько ж людей бескорыстно отдали мне все, чем владели, то есть мыслями своими, воспоминаниями и великим душевным подвигом! Так неужели я не успею отплатить им ответным добром не расскажу о них в меру сил и таланта, если не покинул он меня за грехи мои и пагубу?
Вечером приходил Женя С «Володя, я только что приехал, я всю дорогу пил и сейчас мне надо опохмелиться. Ты прости меня. Я приду к тебе занять денег.» Он пришел и тут уже ушёл с бутылкой. Денег у меня не было
2 марта 95 года
1:40 Сорок пять лет. Пора подводить итоги, а они безрадостны.
10:20 Вчера ночью в подъезде собственного дома убит тележурналист Владислав Листьев. Об этом сегодня только и говорят. Первый канал «Останкино» отменил все передачи, кроме информационных. Вперемешку с короткими выпусками новостей, связанных с этим убийством, идет концерт памяти Листьева.
Болит голова. Таблетки что-то не помогают. На улице хлещет дождь, ветер дребезжит оконным стеклом – тоскливо и хмуро.
3 марта 95 года
2:15 Устал. Хмель именинный еще не выветрился из головы. Гостей проводили. Все, слава Богу, довольны. Много наговорили мне слов праздничных и приятных, много надарили подарков. Мишка поднес шеститомник Джека Лондона, Лева Гептинг – трехтомник Шукшина и «Льва Толстого» Виктора Школовского из серии ЖЗЛ, отец Дмитрий с Верой – белую рубашку, а Таня с Ирой – круглое берестяное блюдце работы братьев Сорокиных.
Лёвы сегодня не было – заболел, бедняга.
Днем. Утром позвонил Сашка, поздравил меня с сорокапятилетием, в гости пригласил. «Приезжай, дорогу я тебе оплачу. А мне, наверное, не приехать
4 марта 95 года
19:05 Приехал Костя. Привез мне в подарок бутылку коньяка и записную книжку с алфавитом. Говорили с ним о политическом шоу, раздутом вокруг смерти Владислава Листьева. Три дня денно и нощно на все лады топчут его имя, не жалея красок и слов: «всенародная скорбь», «в каждом русском сердце болью отозвалось…», «он был лучшим из лучших, за что и был убит…, ему не простили его таланта..», «вся страна застыла в шоке»…
В «Новгородских ведомостях» написано: «Прощай, Влад. Это нам остается жить в том дерьме, которое кто-то еще смеет называть государством». Вот так, ни много, ни мало.
Смещены все масштабы, забыты все приличия, вот и скулёж вокруг человека, ничего особеным, не отличившегося перед отечеством. Такого кликушества с октября 93-го я не припомню. Постыдились бы смерти. Погиб человек и это не более чем повод для того, чтобы накричаться всласть и других заставить кричать, забыв про том, что ежедневно ни за что умирают люди в Чечне
5 марта 95 года
9:00 Электричка на Окуловку. Уезжаю домой. Проговорили с Костей до трех часов ночи и на семичасовую электричку я опоздал. Он говорил о том, что тот созерцательный тип сознания, который от унаследовал от меня, мешает ему и сейчас он учится управлять своими мыслями, контролировать их, и что это открывает перед ним новые возможности. И что даже чувства свои можно контролировать, когда разберешься откуда они пришли.
11:34 Боровичи. Поеду, как Бог даст, на перекладных. Автостанция пуста. Только в буфете гуляют молодцы. Отсюда слышны их пьяные удалые голоса.
19:20 Опеченский Посад. Мама обварила ногу и уже неделю мается с ней.
Сходили с Наташей на кладбище
6 марта 95 года
19:35 Утро было сырым и слякотным, но днем солнце засияло в лужах и повеяло таким крепким и хмельным запахом леса, земли и воли, что голова закружилась, точно от вина. На первой линии уже сухо и чисто, берег в пятнах проталин, а лед на реке так тяжел и грузен, что, кажется, вот-вот сорвется под собственной тяжестью и, с грохотом и шумом, понесется к порогам.
Прошелся днем по Посаду, зашел к Наташе в библиотеку. Школа всякий раз поражает тем же неистребимым запахом, объяснить который я не берусь, но который помню с тех пор, как сам бегал по этим широким коридорам и выщербленным лестницам. Все так же здесь, кроме одного – другое время и другие люди. И, Боже мой, до чего ж малы казавшиеся огромными классы и бесконечными – лестницы и коридоры! Теперь школа кажется мне маленькой, тесной и неуклюжей, как старый сундук. В этом сундуке обитают и наши бесплотные тени…
И Опеченский Посад обмалился нам, как костюм, купленый на вырост. Каменное коромысло набережной кажется коротким, река – обузившаяся, а линии – узкими и тесными, как рукава у этого костюма. Но запах, извеченый посадский запах, который тоже невозможно выразить словами, остался прежним.
7 марта 95 года
9:15 Уезжаю сегодня. Приходил Владимир Владимирович Елисеев, осмотрел мамин ожог, велел прикладывать фурацилин и удалился.
11:50 Жадины. Автобус на Боровичи пойдет минут через десять. На той сторон ряды домов, крашеных то желтой, то красной, то сизой какой-то краской, а дальше – зубчатой стеной чернеет сосновый бор. В этом бору много лет тому назад семнадцатилетний мальчик, в котором я с трудом узнаю себя, гулял с пятнадцатилетней девочкой.
18:50 Мошенское. Сыро. Ручьи бегут по дорогам и тротуарам, впадая в темные, как озера, лужи, разлившиеся тот и там широко и вольно.
8 марта 95 года
15:30 Окуловка. Полдороги от Боровичей до Окуловки мучился вопросом: что за женщина, некрасивая потрепанная расспрашивает меня так подробно и обстоятельно моей работе, о Посаде о моих статьях и будущей книге. И только перед концом пути меня осенило: Антонина Трофимовна Агафонова! А дело все в том что в памяти моей она совсем иная. Я помню ее крепкой, громкоголосой учительницей физкультуры, которой я побаивался, поскольку никогда ни в чем не отличался по физкультурной части. А тут рядом со мной сидела, цепко держа меня под руку, немолодая, большеносая тетка в вязанной шапочке и зеленом пальто с меховым воротником. Ни голосом, ни повадкой она не напоминала прежнюю А.Т.
— Ну садись, я тебя буду не спеша обо всем расспрашивать. Читала, читала твои статьи, твои рассказы… Ты наверное уже книгу написал? Нет? Почему? У тебя такой талант. Очень интересно написано.
9 марта 95 года
10:20 Опять мне снились книги, на этот раз я рассматривал их в какой-то тесной книжной лавке и действие как будто бы происходило в Москве. Вокруг толпился народ, меня толкали с боков и в спину, дышали мне в затылок, а я стойко держался своего плацдарма у прилавка
14:55 Прошлое ступает следом и это значит, что жить одним днем, как советует вездесущий Дейл Карнеги нельзя, это противоестественно.
Антонина Трофимовна Агафонова, о которой я и думать забыл, выступила из тьмы прошлого, и я не узнал её потому что там она была другой. «Парней я помню всех, а девчонок забыла, помню некоторых, да и то плохо.» Меня поразило в ней откровенно женское отношение другим женщинам, даже и тем, кто в ту давнюю пору были еще в нежном возрасте. «Люся Нестерова? Припоминаю что-то. Неприятная была девочка.» Я когда я сказал, что она была красивой и что по ним с Таней Летковой сохли все, он хихикнула и сказал, что помнит «эту черноглазую гордячку»… До сих пор им не простили откровенной и ясной их красоты. Вот так-то.
10 марта 95 года
13:35 Был в церкви. На службу, к сожалению, я уже опоздал и пришел когда отец Дмитрий заканчивал проповедь. Последним я подошел к кресту, поцеловал и извинился, что так поздно. Отец Дмитрий сказал: «Ничего. «И последние будут первыми…» Народу в церкви было немного, и все больше старушки. После целования креста все выстроились в очередь за кутьей, и потом еле её с бумажки. Я тоже попровал свою часть вареного риса с медом, яблоками и черносливом
Дел так много, что не знаю, за что сперва браться: за письма, статьи или дневники и книги.
21:00 Люда уехала в Мошенское. Связи нет, не дозвониться никуда. Разложил бумаги на столе, приготовился работать.
11 марта 95 года
17:25 Солнечный, но студеный и ветреный день. Город утопает в грязи, сверкающие на солнце, как антрацит. Никуда от этого чеховского выражения не уйти. Грязь и лужи, лужи и грязь. Скучно, одиноко, душа неспокойна. Ветер только гонит куда-то. Купил у Марии Федоровны «Новгородские ведомости» и вспомнил, что Володя Д., по слухам, очень плох, и что московский врач, лечивший его и делавший ему операцию, сказал, что он больше ему не понадобится. Как тяжело сознавать, что человек, которого ты давно их хорошо знал, обречен. Дай Бог ему выкарабкаться. Как легко и просто уходят люди. Умерла Нина Аркадова. Я и видел то её всего раз в жизни, когда Володя Михайлов ввалился среди ночи с ней и ее более чем странным двоюродным братом.
18:25 Вечереет. Сизый купол неба перечеркнут инверсионным следом реактивного самолета.
19:15 Ночь опускается на землю, и на душу ложится тоска и тревога. На железной дороге зажигаются фонари, небо темнеет и гаснет
Сумасшедший на вокзале. «Я не советую ехать в Ленинград, там люди умирают. Я только что оттуда. Дайте мне немного денег. Я уеду в Бологое.» Молчаливая очередь у кассы не обратила на него внимания и денег ему никто не дал.
Он подошел ко мне, когда я вышел на перрон и направился к дому. Я молча протянул ему деньги.
12 марта 95 года
08:40 Встал рано, в половине восьмого, как от толчка и больше уже не уснул. Сердце ноет. «Я проснулся, когда за окном начиналось морозное (дождливое) утро…»
9:35 Сердце так и ноет. Валидол не помогает. Тесни в груди. Пишу новой авторучкой. Читаю дневники Пришвина за 1918 год и не нахожу пока ничего для себя полезного. Нудно, манерно… Так пишут газетчики. Так и я временами писал, да и теперь, бывает, так пишу. И не люблю я в себе этого манерничанья, стараюсь от него избавиться да не всегда удается. Пишу просто так, лишь бы стряхнуть с себя сонное оцепенение и эту ноющую боль.
Был вчера у О., помогал вычитывать пустую, водянистую диссертацию, написанную не просто безграмотно, ну и бездарно. Нуднейшее занятие вникать в чужой бред. Жалко времени.
14:15 Сходил к О., отнес ему бумагу для диссертации, попел у них чайку, почитал «АиФ» и вернулся восвояси— сердце так болит.
13 марта 95 года
14:45 Миша Зиминов раздражает меня своими долгими и пустыми разговорами. Он может говорить часами о гараже, который строит для редакции, о Вале Базановой и её “кознях”
14 марта 95 года
13:15 Утром был мороз под 10 градусов, а сейчас солнце, небо ясно
15 марта 95 года
23:45 Новгород. Пишу в кабинете Руслана и не могу отделаться от нехорошего ощущения потери. А потерял я бумажник в котором было сто двадцать тысяч да еще пожалуй с хвостиком. Одна надежда, что выронил я его в машине и что те, кто вез меня, не польстяться на мои деньги и бумаги.
Приехал я в город поздно, в третьем часу и, видно, не в час выехал. Денег, конечно, жалко, но больше всего досадую я на себя: так глупо лишил семейство и той малости, что сумел заработать малыми своими трудами. А все от суеты и рассеянности.
16 марта 95 года
Час ночи. Написал письмо Елене Ильиничне и Джиллиан Холт. Завтра надо передать их мистеру Саваджу. Он сейчас в Новгороде.
17:40 Деньги, слава Богу, нашлись. Я оставил их в машине. В “Провинциале” Алла Сергеевна выдала мне зарплату 117 тысяч рублей. Я получил деньги, съездил в городскую администрацию, поговорил с Любой Дериглазовой — она предложила мне работать в пресс-центре рахманиновского фестиваля, заехал к Грише, потом в лицей, отдал письмо для мистера Савэджа, встретил Костю, он немного проводил меня и отправился к Омаровым, где и пишу это в ожидании попутней машины на Малую Вишеру.
Вышли с Костей из лицея и на улице столкнулись с мистером Савэджем и исполнительным директором программы по обмену школьниками, оказавшимся совершенно не похожим на англичанина человеком в каких-то коротеньких желтых штанах и кургузом пальтишке с поднятым воротником. Он шел, засунув руки в карманы и улыбаясь всем своим розово-красным лицом
17 марта 95 года
11:50 Встал поздно, и снилась мне какая-то страшная смесь из новгородских впечатлений. Куда-то я шел, с кем-то говорил, спорил, зачем-то спешил…
18 марта 95 года
11:30 Вечером приходил Ж., трезвый, серьезный и даже, пожалуй, печальный. До глубокой ночи рассказывал о своих злоключениях в Журавлях. «Работал в школе, теща ворчала, что мало зарабатываю, перешёл в одну фирму, торгово-закупочную, появились деньги, стал попивать… Однажды пришел пьяненький, С. на кухне мыла посуду, взял со стола нож, стал тащить и вдруг покачнулся и С. полоснул по ноге, она меня толкнула и нож воткнулся мне в живот… Я упал, ничего не помню. Как везли в больницу, как ждал в приемном покое, как делали операцию, очнулся через неделю: трубки, капельницы, а надо мной милиционер с погонами старшего лейтенанта: «Рассказывайте по порядку что с вами случилось, кто вас порезал?» «Ничего не помню…» «И пошло-поехало. Четыре операции, одна за другой, последнюю в декабре делали. Наркоз, швы, перевязки… Повязку снимают, а там свищ и гной сочится. На восемь сантиметров нож в кишки вошел и что-то там повредил.
С. таскают милицию, дело завели, еле закрыли его, через знакомых. До суда, слава Богу, не дошло. Теща воет, злая, как мегера. И тут я опять сорвался, поскандалили мы со С. и тещу понесло, как на грех. Она хай подняла: «Изверг! Всю жизнь дочке сломал» Я не выдержал и сказал: «заткнись, крыса старая!» С. и теща заявление в милицию написали. С. свое забрала потом, а теща — ни в какую. Опять меня в милицию вызывают и капитан записывает показания: «И назвал тещу «крыса старая.» Крыса старая поставил в кавычки. Грамотный попался капитан.
После этого работу я бросил и уехал домой. Побуду здесь до лета, а там видно будет.
19 марта 95 года
0:15 Ужасная весть: Лариса Васильева – Костина одноклассница – погибла под колесами поезда вместе со своим женихом (я не знаю его имени) Емельяновым. Все это случилось на нашем переезде. Они пережидали поезд и из-за лязга и грохота не слышали приближение встречного. Он и сбил их, в одно мгновение уние в вечный путь две юные души.
…
20 марта 95 года
19:35 Утром в полном одиночестве шел по выбеленным снегом улицам покупать Косте билеьт на автобус и думал о недописанной повести. Хотелось сесть за стол и тем же сереньким, непроснувшимся утром написать то, точ у меня не получалось до сего дня. Но пришел я, отвлекся на домашние дела, попил чаю и рассеялся утренний туман, превратив в дым мои литературыне потуги.
21 марта 95 года
17:10 Вчера, уже на ночь глядя, ввалися Лева Гептинг с Николаем Александровичем Степановым, которого запросто все зовут Колей Рыжим. Оба были изрядно навеселе, оба говорили горячо и громко. Выпили по рюмке водки, посидели, рассуждая то о женщинах, то о преимуществах деревенской бани перед коммерческой и ушли.
На смены мороза пришла обычная весенняя слякоть, прелести которой во всей полноте я испытал, когда шагал по лужам на Лесную за переводом из районной газеты и из «Ведомостей». Получив без малого 30 тысяч, я тут же извел на яблоки и помидоры треть этой суммы.
22 марта 95 года
21:30 Собирался домой, но поутру ввалился ко мне Миша Зиминов, рассерженный и злой. «Я не один» – заявил он и вытащил из дипломата бутылку водки. Пить я с ним не стал, но был вынужден наблюдать, как хмелеет мой друг, как несет чепуху, путяась в мыслях и словах
23 марта 95 года
21:45 День сегодня просто сумасшедший. Разбудил меня Андрей Ларин. Спросонок я не спросил зачем едет он в Петербург, почему из Малой Вишеры собирается ехать электричкой и не сказал, что встречу вечером. Как он доберется в незнакомом городе в совершенных потемках? Жду вот теперь и переживаю.
А часа в три, как снег на голову, свалился Саша Кочевник с семейством. Они провожали Наташиного сына Алешу на адлеровский поезд до Воронежа. Наташа заохала над моими книгами…, а Алеша молча слушал, равнодушно глядя на полке с книгами.
Отцу сегодня исполнилось бы 77 лет.
24 марта 95 года
15:20 Серый и мозглый день. Ночью валил снег, и теперь тает, с крыш капает и в воздухе висит сырая пелена. А на осине, между тем, набухают почки.
Вечером позвонил отец Дмитрий и приказал, не медля ни минуты, бежать к ним в баню. Пар там был уже не ахти, но я все же помахал березовым веничком и вышел из бани другим человеком.
Вот и все события за сегодняшний день. Пытался писать “обратный счет”, но с первых же строк уткнулся в такой глухой и безнадежный тупик, что бросил все на полуслове. Замысел, волновавший меня два года назад, не лезет в заданные рамки, ломается, слоится, я не знаю за что хвататься, а что бросить. То ли литератор из меня никудышний, то ли с самого начала вступил я в чужие владения, обойдя свои. Искать надо.
25 марта 95 года
Два часа ночи
Половина шестого утра. Неожиданно для себя написал сразу три письма: Сашке Волкову, Андрею Бабину и Горышину Глебу Александровичу.
Вечером. Весь день в одиночестве. Сходил в город, купил хлеба
26 марта 95 года
14:25 Ночь сегодня на час короче, и я боюсь, что Люда забыла об этом и чего доброго опоздает на электричку. Я и сам вспомнил об этом не сразу. Проснулся в десятом часу и собирался еще прикорнуть минут на десять, но по радио сообщили что уже одиннадцатый час я вскочил с ощущением что проспал и надо спешить. За окном валил мокрый снег и было так сыро и иззябло что делалось не по себ
17:45 Люда не приехала. Ходил встречать ее на вокзал, но вместо нее встретил Иру Анфимову, возвращающуюся из Новгорода. Наверное все же опоздала она.
27 марта 95 года
11:40 Мама заболела. Наташа позвонила ночью и сказала что она уже три дня лежит с высокой температурой. И вот я еду с одиннадцатичасовой электричкой и душа ноет от дурных предчувствий. Ночью долго не мог лечь, собирался в дорогу, копался и все валилось у меня из рук — так напугал меня ночной звонок. И спал плохо, тяжело, проваливаясь из сна в сон. Ночью, оказывается, подморозило, шел снег и сегодня приятно побелело. На солнце, правда, снег тает и грязь снова блестит, облака сегодня так легки
Опеченский Посад
Мама болеет тяжело. температура сейчас нет, но слабость такая что она почти не встает. Мой приезд ее немножко воодушевил, но к вечеру опять стало хуже, а когда я ушёл к Наташе, она пошла к телефону и упала.
28 марта 95 года
16:50 Метель. За ночь нанесло снега, прикрыла дорожные хляби и лужи, и снова метет. Ветер бренчит проводами, раскачивает березу его и воет дико, по-собачьи.
21:05 Маме не лучше
29 марта 95 года
17:20 Ночью мама опять упала. На лбу синяк, губа разбита и слабая такая, что сидеть даже не может. Почти ничего не ест, только пьет, да и то немного. Температуры сейчас нет. Утром приходила Спасская, предлагала лечь в больницу, но мы с Наташей отказались от такой «чести». Ничего путнего Инна Борисовна не сказала, посоветовала больше пить и удалилась. Сходили с Наташей в аптеку, купили лекарств
20:05 Настроение хуже некуда. Мрак и уныние на душе. Лучшим лекарством супротив этого должна быть работа, но работа не идет, иногда каждую минуту приходится отвлекаться тон на одно, то на другое. А страха беспокойства за маму не дает покоя ни на минуту.
30 марта 95 года
00:30 Проводил Наташу. Туда шли — Посад был темен и глух, а когда возвращался назад — кружевными хлопьями повалил снег, в минуту выбеливший черную ленту дороги и наполнивший мир белой живой тишиной. Река, еще вчера такая холодная и угрюмая, текла легко и просторно и не слышно было ни шума, ни всплеска, точно и нет за мостом порогов.
17:05 День сегодня тихий и солнечный. Сходили с Наташей в магазин и в библиотеку. Я бы порылся там в книгах, но надо было идти домой, давать маме лекарства и поэтому я ограничился беглым осмотром полок. Ничего нового там нет, книг теперь не прибывает, и даже толстые журналы не попадают теперь библиотеку
31 марта 95 года
Пятница. Банный день. Отменяя до сих пор припахивает дымком — днем я безуспешно пытался растопить баню, оставленную без присмотра Мишей.
Маме, слава Богу, получше. Сегодня она и шутит, и смеется, хотя слабость еще не дает ходить и она больше лежит, чем сидит. Потчую ее травами, прополисом, горячим молоком и сердечными каплями, привыкая к непривычной роли сиделки при тяжелом больном.
Вечером вчера ходил к Коле Бабурину. Он гостеприимно выставил на стол бутылку водки а я не догадался пить в меру и в итоге весь день мучился похмельем. Супруги у Коли сейчас нет мы хозяйничали по-холостяцки.