1 августа 93 года
11:55 А может быть и правда закончить мне свои земные дела? И все заживут тогда спокойно и счастливо. Я никому не буду мешать и никому до меня не будет дела. Я просто уйду и обо мне забудут
Я виноват, кругом нет человека, который не мог бы меня хоть в чем то да упрекнуть. А более всех— я сам. И так было всегда. Я всегда не оправдывал чьих то ожиданий, всегда, сколько помню себя, чувство вины тянулось за мной
17:20 Окуловка. Никто за мной не заехал и мне пришлось добираться автобусами. Галина Ивановна, учительница из 7й вспомогательной школы. Ее мать— Нина живет на 2 линии около «Сельхозтехники», хорошо знает маму. Оказывается, я учил её, когда проходил в школе первую практику и она прекрасно меня помнит, знает, что я работал в газете и читала мой «опеченские» статьи.
2 августа 93 года
Илья. Руслану день рождения. Он говорит, что дела в газете хуже некуда: Коля злобствует и разгоняет всех по одному, Андрей Коткин подал заявление об уходе, а сам он собирается в отпуск, хотя отпускные платить нечем— в редакции денег нет.
Дождь идёт, сыро и холодно
3 августа 93 года
13:35 Тоска и тревога. Душа не на месте. Нет нигде и ни в чем мне покоя. Время летит неостановимо, и я замечаю его бег только тогда, когда увижу вдруг, что зацвели золотые шары – предвестники осени, а под ногами зашуршали уже сухие березовые листья из закраснели в огородах рябины
Сердце ноет.
4 августа 93 года
Ясное солнечное утро. Сквозь запотевшие стекла дрожит на ветру осина.
Я совсем разучился писать. Меня раздражает каждое мое слово, написанное, напечатанное, сказанное. Всюду мерещится мне фальшь, неискренность, манерность, и я от бессилия опускаю руки.
Сапожник. Павел Степанович. «Здесь, в этой отрасли, я отработал 41 год, а вообще сапожником— 55 лет. Работы много. Вот каждый день сумку домой тащу и дома еще сижу, а иначе просто не успеть. Из Любытина обувь мне везут, из Окуловки, Чудова… Некому работать. Есть мастера, да они не хотят—надо все достать, заплатить за аренду. Кому охота брать на себя такие хлопоты?
Я ведь могу любую обувь на заказ сшить. Сам набираю. Кто сейчас наберет? Никто. Был тут, правда, Коля Глухой, тот еще мог
5 августа 93 года
14:10 Новгород. Заехали в лицей, в институт, управились с делами необыкновенно скоро, пробежались по магазинам, купили Косте куртку за 17 тысяч целковых
6 августа 93 года
14:25 После вчерашних возлиянии с Русланом сегодня еле поднял голову от подушки. И сейчас еще тошно и неприятно, хотя ничего такого как будто бы не случилось— выпили, поговорили о том, о сём и уехали на московском поезде. Днём было невероятно душно, а ночью, когда мы с Костей прибыли в Малую Вишеру, хлынул такой ливень что мы вымокли, едва сошли с перрона и перелезли через стоящий на путях товарняк.
7 августа 93 года
Суббота. Все тот же сырой, душный день, небо затянуто тучами, и на душе мрак и тоска… Слова эти в последнее время все чаще мелькают в моем лексиконе, я не задумываясь произношу и пишу их, и они, если разобраться, выражают
15:40 С утра разгрузил (не один, конечно) Камаз с продуктами. И вся эта возня с ящиками, коробками и мешками была мне неприятна уже потому, что распоряжались ею лихие расторопные торгаши с пустыми глазами. Осклизлые, с утробным запахом, сосиски рассыпались по полу, выскальзывали из рук и чем-то неуловимо напоминали жирных шевелящихся червей. у меня тошнота поступала к горлу, и я еле сдерживался, чтобы не убежать прочь от грязных халатов, затоптанных полов, сырого сумрака складов и лоснящихся лиц. Все это так далеко от того, чем я занимался прежде
Время идет, уже 5 минут пятого, а добрых дел за мной пока не числятся никаких
8 августа 93 года
Опять осторожно и вкрадчиво зашуршал по карнизу дождь
9 августа 93 года
Устал физически и морально. День ушел на такую дурацкую работу, который говорить не хочется. Запах испорченных сосисок до сих пор чудится мне и меня передергивает от брезгливости. Глупо все. Зачем-то приняли такую уйму сомнительного и скоропортящегося товара, зачем-то оставили его навалом в холодильнике, который слегка холодит, но не морозит на двое суток… А сегодня все это пришлось перебирать, перемывать, перекладывать. Сколько трудов из-за чужой глупости.
Зачем мне это? – Думал я таская в воду с колонки и выливая потом. – Зачем? Этим ли я должен заниматься? И такая меня забирала тоска, такая обида что впору бы бросить все и уйти куда глаза глядят.
10 августа 93 года
03:00 Сегодня в ночь надо ехать в Москву с Константином, а у нас, как назло, наметился обмен с Новгородом. Предлагают нам двухкомнатную квартиру на улице Щусева на 8 этаже, без телефона, да еще у черта на рогах— в Колмове. И что-то жалко стало насиженного места и опостылевшая Вишера показалась вдруг такой родной и близкой.
Завтра, а точнее уже сегодня, предполагаемые наши хозяева должны прийти посмотреть наше жилище.
12:15 Жизнь моя мало чем отличается от театра абсурда. Та же никчемность мизансцен, декораций, диалогов, монологов и авторских ремарок. и мне иной раз не верится: я ли это думаю, это говорю, этого добиваюсь?
Таджик. Сморщенное, точно немытая, лицо, бритая голова в тюбетейке,(неразб.), дикий взгляд: “салям алейкум, молодой человек.— забормотал он, кланяясь
11 августа 93 года
10:45 Москва. Сидим с Костей во дворе дома на набережной и гадаем что нам делать. Виза еще не готова, мне пришло подтверждение— так нам сказали по телефону. У посольства мы уже отстояли час с лишечком, приехали рано— времени некуда было девать. вежливый, слегка надменный Дима сказал, что о визах пойдет речь каждый день в 12 и в 5 вечера. Придется еще раз сходить. На всякий случай. Хотя мы уже знали, что это совершенно бесполезно.
Добирались мурманским 343 поездом, на новгородский не было билетов. Пьяненький проводник Толик подошел к нам и сказал, дыша перегаром: “Постель брать не будете? Правильно. Зачем деньги зря тратить.” – И добавил с тоской надеждой: “Пивка у вас нет? Башка трещит… Я спал… Слышу стучат. Разбудили, елки зеленые… Теперь до Бологого (он зевнул и передернул плечами) остановок не будет. Сколько до Бологого? Часа полтора? Ага… Билеты надо будут, подойдите.”
Костя устроился наверху, на матрасе, я – этажом ниже и долго еще не мог уснуть, глядя на луну, бессонно сиявшею в густой синеве ночи, распростершейся над миром в этот поздний час.
И вспомнил я другую луну, другую ночь…
12 августа 93 года
12:00 Виза не готова. Оставил у Славика квиток и теперь собираемся в обратную дорогу. На чём и как поедем— пока еще не знаем.
Островная экономика. Заборы, заборы, заборы… Там— от набегов диких коз (?), здесь— от иных набегов
…
Кораблекрушение. То, что происходит тоже крушение и тоже обломки идеалов, идей, надежд, иллюзий из них мы и лепим (язык не пов со сказать строим) свое бытие. Ржавое железо, ржавая колючая проволока, шифер битый, колотый, доски с гвоздями и следами цемента. Рыжие заплаты ржавого железа
Подмосковные пригороды ничем не отличаются от ленинградских, и я временами путаюсь, глядя сквозь пыльное окно на точно такие же коробки мутными стеклами, на пыльные кусты, железнодорожная платформы
18:45 “Отон-сервис” Пишу у Славика в конторе, с комфортом расположившись за большим и широким столом под люминесцентной лампой. Комната напичкана компьютерами и всевозможной техникой, название и назначение которой я не знаю.
Билетов на новгородский поезд нет, ехать придется тихоходным 652-м, который отправляется в 2:30 ночи, а пребывать в Малую Вишеру в половине первого дня
13 августа 93 года
1:20 Битком набитый Ленинградский вокзал. Духота. Вокруг памятника вождю мирового пролетариата лежат вповалку граждане великой страны и ни шум, ни людская толчея не мешает им спать беспокойным и тяжким дорожным сном
У девушки— казашки купили с Костей 4 килограмма яблок и груш. Купили дешево. Белый налив по 300 рублей килограмм, а груши и вовсе по 200. Торговала она на улице, и сумок, взвешивала на домашнем безмене, подцепив на крючок целлофановый пакет. И как-то мило и грустно предлагала свой товар: “Попробуйте, яблоки очень вкусные, не пожалеете. Возьмите по 200, если по 300 не хотите.” Была она чем-то похожа на девочку— старшеклассницу: короткая, под мальчика, прическа, спортивный костюм
4 часа ночи. Первая остановка. Где— непонятно. 652-й оказался “Юностью” с сидячими местами, которую пустили по чужому маршруту в связи с наплывом пассажиров. Так нам объяснила словоотхотливая проводница
5 часов. Кажется, Тверь. Ужасно застыли ноги. Спать хочу, но уснуть в таком неудобном положении надолго не могу
07:40 Неторопливый наш поезд так и тащится нога за ногу. Стоим опять где-то. лужи на перроне, сумрачно и сыро. Костя сказал, что это Вышний Волочек.
14 августа 93 года
12:05 Новороссийский поезд. Возвращаюсь ни с чем из Окуловки. Забыл на вокзале сумку с деньгами, одеждой и туфлями и мысленно с нею простился (ну кто сейчас пройдет мимо того, что плохо лежит?), но нашлись добрые люди, сумку подобрали и вернули мне в целости и сохранности.
Я понял почему я не могу писать письма: мне нечего сказать, я исчерпал себя и каждый день теряю больше, чем приобретаю. Ведь теряю-то я свое, а приобретаю чужое.
15 августа 93 года
Воскресенье подходит к концу, а я так ничего полезного и не сделал, весь день просидев в спертой духоте квартиры. Воды нет второй день и это бытовая неловкость исподволь отравляет существование. Сходил в баню, но без парилки разве эта баня? Вечером прогулялся за хлебом (дома не было ни крошки), ну хлеба, как назло, не оказалась
16 августа 93 года
Утром разбирался с компаньонами из Москвы, которая в прошлую субботу привезли нам сыр и сосиски, так нам досадившие. Неприятный разговор окончился, впрочем, вполне благополучно.
{Из записной книжки. Дата не указана}
Я пишу эти заметки в дороге. Влажным росистым утром. В электричке, настывшей за ночь, холодно, грязно и неуютно, а ехать еще долго, впереди у меня суетный бестолковый день, не сулящий мне ничего, кроме нервотрепки, беготни по кабинетам, унизительных просьб и бесконечных ожидании. А еду я на ЛВЗ или, как он теперь называется, а/о (неразб.). Новые названия не меняет сути этого далеко не богоугодного заведения, насквозь порочного и сверху донизу продажного и моя командировку туда конечно же несет на себе отпечаток всех этих пороков и сам я не становлюсь от этого лучше. С волками жить, по волчьи выть. Не приведи Господи привыкнуть к этой волчьей жизни, в которую я потихоньку вливаюсь и которую пока что на дух не принимаю
Мотоцикл с коляской
Ветер бил в лицо, толкался в грудь и трепал, как вздумается, полы моей куртки По рассеянности я не застегнулся, а на ходу застегиваться было невозможно. Ветер, пропавший сеном, был сыроват и прохладен, как мокрая простыня. Запах сена, запах навоза, земли и воды
17 августа 93 года
18:45 Дождь. Мокрый шум города. Написал это и не знаю что писать дальше. Хочу спать, в дождь так хорошо спится.
Позвонил в Москву. Славик сказал, что его разыскала по телефону Света Михайлова и сказала, что ей звонили из Англии, беспокоились по поводу затруднений с визой. Господи, как пишу: “беспокоились по поводу затруднений…” Она, молодец, позвонила Володе (он отдыхает на юге) узнала телефон Славика, а он в свою очередь сообщил номер костиной квитанции и дату рождения что и было передано Светой Джиллиан Холт. Я понял, что побеспокоилась о Косте именно она.
18 августа 93 года
08:40 Господи, уже восемнадцатое! Сыро и тускло в мире, меня окружающем. Почему-то вспомнился “тусклый запах миндаля” у Набокова в прекрасном и грустном рассказе “Пильграм”.
Встреча. Знакомое лицо в раме окна остановившегося на минуту поезда …
Подошел поезд. Я рассеянно иду по перрону и вдруг слышу: “Володя! Краснов!” Оглядываюсь— Мишка Зиминов с велосипедом
“Сияла ночь, луной был полон сад…” Пишу все, что в голову взбредет. Сырое мглистое утро, мокрые крыши блестят, как смазанные маслом. Бутерброд с сыром и большая кружка кофе уже остывающего. Все меняется, когда времени чуть больше, чем ожидалась. Возможность додумать и записать разрушительна для романтической недосказанности. Слишком много подробностей. Ночью можно увидеть больше, чем днем. День открыт каждому, ночь только тебе. Плач младенца так же непонятен как речь чужестранца. Просыпаешься в одно прекрасное утро и видишь, что лето, которое ты так и не видел, кончилось. Доигрывает нездоровым румянцем поздняя заря. В лужах плавают ошметки алых листьев и в перспективе улиц появляется та холодновато я прозрачность, тот забытый простор, от которых успел отвыкнуть за лето.
Оцепенелость ожиданий. Бездонный колодец ожиданий лишь погружается в туман, в дымку и клубиться, лишаясь конкретных очертаний.
19 августа 93 года
20:15 Деньги, деньги… Как неприятно заниматься ими, даже если они не принадлежат себе и не будут никогда принадлежать! Мир денег жесток и тёмен, избави Бог прикасаться к нему
20 августа 93 года
17:45 Дождь. До чего же тоскливо, когда идет вот такой вот холодный осенний дождь и земля кажется сиротливой на всем своём мокром, нахохленном протяжении. Еду домой, но доеду ли сегодня— об этом никто не знает. Электричка пошла с опозданием и на автобус в Окуловке я, конечно же, тоже опоздаю. И останется мне зыбкая надежда на попутную машину, до тоска ожидания.
Я живу сейчас в атмосфере глупости, она не просто окружает меня она, как едкая щелочь, разъедает привычную мою жизнь, и я чувствую, что становлюсь чужим самому себе.
18:45 Конечно же я опаздываю. Электричка ползет еле-еле, а уж вечер и зябко делается от одной мысли, что ночь застигнет меня в дороге. В электричке, как в подъезде, пахнет кошками, пейзаж за окном уныл и однообразен и мне не хочется думать, а не то что писать.
19:20 Как тоскливо и одиноко в дороге, когда впереди ночь и ты не знаешь, как доберешься до места и что тебя ждет впереди… Дождь, переставший было, опять припустил, большая черная туча нависает над лесом, обещает ему и одиночество
Грибник, похожий на Ваську. Рыжие усы и бакенбарды, плащ— дождевик, кепка и плетеный кузов, на которой он картинно облокотился правой рукой, левую примостив на подоконник и задумчиво глядя куда-то сквозь мутное, в пятнах дождя, окно. Как хорошо и уютно он сидит, хорошо зная куда и зачем он едет
20:45 Боровичи. Приятный сюрприз: еду в обществе алкашей, распивающих
21 августа 93 года
Небо. Удивительно красивое, в башнях облаков, небо
22 августа 93 года
20:00 Электричка на Малую Вишеру пойдет через полчаса. В Окуловке дождь. Не верится, что три часа назад было солнечно и тепло, и я дважды искупался холодной обжигающей Увери, но как приятно освежает студеная вода, как легко
21:20 Темнеет. Стоим в Торбине и неизвестно сколько еще простоим здесь. Свет в электричке не зажигают и читать уже трудно: сливаются буквы. Ожидание, опять ожидание… надоело тупо смотреть в окно, надоела сидеть на шаткой скамье, надоело дышать смертным прокуренным воздухом людного вагона, надоели чужие разговоры, шум и гомон, все надоело.
Свет включили.
23 августа 93 года
Галина Константиновна подкармливает бездомных кошек: “в помойках им сейчас нечего взять, вот они и ходят за мной пока не накормлю.” Вот еще один штрих нашего нищего бытия— оскудевшие помойки. теперь не выбрасывают ничего, нечего выбрасывать.
24 августа 93 года
Дождь. Холодно и сыро. Приходили Зиминовы, жаловались на неразумных детей. Ульяна Сатурна все никак не сойдутся, Мишка нашел будущему зятю работу в Подгорном. Из института его отчислили и он собирается перевестись на заочное отделение. Скучная какая то у них жизнь, скучно и слушать об этом.
Работа не ладится, я с ужасом думаю о том, что придется мне из газеты уходить, а куда? Так трудно ломать свою жизнь да и надо ли ломать?
25 августа 93 года
17:50 Весь день льет дождь, навевая такую безотрадную тоску, такую печаль, что в пору бы напиться и не думать ни о чем и не чувствовать ничего.
Читаю Бориса Зайцева. «Жизнь Тургенева». Как же отличается жизнь красивого, избалованного барина от нашей жизни и как похожа своим внутренним напряжением сомнениями, переживаниями… К сорока годам он считал себя стариком. «На душе у Тургенева мрачно. Все не нравится, все не по нем. Мне нравится себе он сам, не нравится писание.» Как это знакомо мне! Именно это я сейчас наиболее остро ощущаю. Правда, я переживаю это не в Париже, который солон Тургеневу пришелся в ту трудную пору, и нет за мной имения в Спасском, богатства и славы, но что из того если те же противоречия рвут на части мою бедную душу и я чувствую себя чужим самому себе.
{Выписки о Тургеневе}
26 августа 93 года
Неприятное объяснение на работе. И все деньги… За что я должен выслушивать упреки и укоры, за какие грехи должен объясняться c совершенно чужими мне людьми о предмете, глубоко мне противном? Второй раз уже угрожают мне вполне даже недвусмысленно. Хочу я того или не хочу, но невольно я оказываюсь между молотом и наковальней
27 августа 93 года
09:40 Холодное росистое утро. Уезжаю в Новгород по сосущей безделице: взять письма в лицее у Лены Беляковой. Костя отвезет их в Англию. Больше делать мне там нечего. Статью я так и не дописал и не знаю: допишу ли вообще когда-нибудь
17:15 Селищенские казармы зябко краснеют сквозь пелену дождя. Холодно и уныло. Лужи, грязь
Встречи. Вовку Ефимова встретил в автобусе, Павлову Надю на улице Горького. Вовка все такой же, а Надин сильно постарела
28 августа 93 года
12:35 Успенье. Дождь моросит. Тьма народу на улицах. На площади под козырьком бывшего райкома поют девушки в русских сарафанах но их мало кто слушает, люди толпятся у машин, с которых торгуют всякой всячиной. На одной из палаток крупно написано: «Душители». Там, оказывается, за плату опрыскивают одеколоном и заставляют орать. Кто громче крикнет тому — приз: шоколадка. Такое вот варварское развлечение.
Болтаться по улицам почему-то неприятно. Праздная толпа, торговцы с пестрым своим товаром, с покрытым от дождя полиэтиленом. Везде одно и то же: джинсы, куртки, юбки, жвачка, сигареты… И все однообразно пестрое, надоедливо яркое, чужое. Глаза бы на все это не глядели.
29 августа 93 года
Воскресенье. Ходили в церковь. Отец Дмитрий был занят: крестил младенца, собирался венчать молодых, дрожащих от волнения. Велел приходить Костя полвосьмого в понедельник
30 августа 93 года
Приехал Павлик. Суета сборов. И то надо, и это… Что-то вероятно забудем и вспомним только тогда когда Костя будет в Англии. Чем ближе Англия, тем нереальнее кажется мне эта поездка и все, что она за собой повлечет.
Утром Костя ходил в церковь и пробыл там часа три, если не больше. Отец Дмитрий благословил его и подарил в дорогу старинный крестик странной, непривычной формы. Я очистил его и приладил к цепочке. С ним он и поедет.
Ну а у меня всё по прежнему работа не идет и я этому даже не удивляюсь. О себе и писать скучно
31 августа 93 года
02:45 Сегодня в ночь уезжать. Чемодан и сумка еще не собраны.