1 июня 93 года
3:00 Вот и лето пришло. Боровичский поезд поначалу полупустой, постепенно набивается битком. У меня болела голова и я глотал таблетки мало, впрочем, мне помогавшие… Подпивший попутчик с мешком картошки, утомительно вежливый, надоедливый… «Извините, у вас не будет спичек?» «Извините, я не у вас брал спички?» – спрашивал он то и дело.
12:40 Голова болит. День сегодня солнечный и как будто бы теплый, но я мёрзну. На работе неприятности: в воскресенье вдребезги разбили Камаз, – «кабина не подлежит реставрации, кузов разбит и покорежен, а виновные – братья Миролюбовы – валят все друг на друга.
2 июня 93 года
Ничего не успеваю. Ездил в Новгород за Костей на омаровском «Москвиче». Заезжал за ним в лицей (он в комнате был уже один, Серега с Игорюхой уехали раньше), забрал его и поехали, но не домой, а сначала к Грише, потом ждали Омарова у сельхозинститута и только в шестом часу собрались назад.
{Вырезка из газеты, скорее всего «Малая Вишера» за 2 июня 93 года}
Н.Лавров
Из детства
Милая, далекая пора!
Пахнет илом
Майский ветер резкий.
Парусами вздулись
Занавески
Возле школьного двора.
С волшебством и явью
Не в разлад
Эта синь небес
И половодья.
И в пространства
Зыбкие уходит,
Покидает берег дом-фрегат.
На него гляжу
Из-под руки,
Не замутнено
Мое доверье.
…Паруса обмякли:
Кто-то дверью
Прищемил
Живые сквозняки
3 июня 93 года
День Костиного ангела. Купили ему, наконец, полуботинки на выпускной за 12 тысяч 200 рублей. Как будто бы приодели: костюм, рубашка, галстук, но, Боже мой, как повторяется все в жизни – костюм с моего плеча и ему, по правде сказать, тесноватый, обувка тоже далеко не первоклассная, и выглядит он во всем этом не взрослым, знающим себе цену человеком, каким, вероятно, видит себя, а все еще большим ребенком, одетым родительским тщанием в согласии с провинциальными их представлениями о моде. Точно так же было со мной и мне жалко бедных моих родителей, купивших ужасно по тем временам дорогой костюм-тройку, который был мне великоват и сидел на худых моих телесах весьма мешковато, что я не мог не чувствовать, и костюм этот толком так и не носил. И тогда, и теперь все это покупалось на от отнюдь не лишние деньги в долг (мои долги на сегодня перевалили за 30 тысяч), и тогда, и теперь – это было жалкой потугой выглядеть прилично и перед другими не ударить в грязь лицом. Но куда там! Бедность не скрыть
4 июня 93 года
2:01 И рад бы записать все, что происходит со мной и вокруг меня,—все эти разговоры, пересуды, судьбы, характеры, настроение и надежды,—но «нету мочи, нету сил», не успеваю, а сейчас просто хочу спать и напишу от этого вяло, корява, плохо. Начал письмо к Елене Ильиничне, но запутался в собственных словах и письмо не дописал.
«Каждая минута могла быть веком счастья»
Ф.М.Достоевский
«Жизнь хороша, и надо так сделать, чтобы это мог подтвердить на земле всякий»
15:30 Веребье. Весь день я, как грузчик, таскаю ящики, коробки, мешки
5 июня 93 года
1:20 Бах. Страсти по Матфею. Какая музыка! Господи, какая музыка! Душа моя не принадлежит мне.
Костя уехал в Новгород, утром ему сдавать литературу, помоги ему Господи! Ждем его завтра днем или к вечеру.
Ездил в Гарь. Новая дорога идет теперь через деревню Новую и точно так же ныряет в низину, а потом взбирается на взгорок с которого, кажется, увидеть можно край света. И тот же колодец с журавлем посреди улицы. По дороге туда мы пролетели мимо, а обратно— остановились попить. Какая то женщина, по обличью горожанка, набрала ведра, а мы попросили напиться. Вода ломила зубы и была также чиста и пресновата, как несколько лет назад, когда мы путешествовали по этим краям с Володей Михайловым и Антошкой. Я спросил жив ли хозяин дома, рядом с которым мы стояли.
– Иванов – забыл имя и отчество?
– Алексей Иванович. Жив, здоров. Два сына к нему вернулись, с ним живут и третий собирается.
– У него была больная жена…
– Она умерла.
10:05 Опять похолодало. Выглянул в окно,— на градуснике всего плюс десять, небо хмурится и по всему видно, что собирается дождь. Сегодня родительская суббота, и надо бы сходить в церковь или хотя бы на кладбище.
Одиннадцать. Омарова пока нет, я один в большом холодном кабинете, сумрачном и неуютном. Вчера пришел из Англии рекламный проспект: школа в Ипсвиче, веселые и беззаботные лица, бассейн, костел, зеленая лужайка, библиотека, спортзал, мастерские – все как у нас, только на всем лежит печать довольства и благополучия.
23:30 Жду Костю с новгородского поезда. Литературу он сдал на «пятерку» хотя достались ему «глупые» вопросы: Фадеев, которого он практически не читал, и Маяковский. Отвечал он Тюрину, известному своей въедливостью.
Незаметно отцвела сирень и город окутали зеленые облака ивы. Вот и поезд. Неужели Костя не приедет?
Приехал, слава Богу.
6 июня 93 года
Троица. Утром приходил Володя Михайлов. «Я был с отцом на кладбище, там столько народу!… Сидят все у своих могил, выпивают. В этом что-то есть. И я понял, что с этого начинается возрождение русского человека. Ничего с нами не сделают. Россия не погибла. Давай выпьем, Володя.» И мы выпили
Уже к вечеру пошли с Людой на кладбище и как-то само собой вышло, что познакомились там с отцом Дмитрием и его женой Верой. Я сказал кто я такой и по какой надобности обращаюсь к нему, он выслушал серьезный внимательно я просил минутку обождать. Вернулся домой и вышел уже с в черные, долгополой рясе. “Пройдемте в церковь”, – сказал он, отпер большой висячий замок и мы вошли в темные прохладные сени.
– Вот это притвор, сюда можно некрещеным.
7 июня 93 года
6:40 Еду в Боровичи на ликеро-водочный завод. Домой заехать скорее всего не смогу. Холодно в электричке. Да и на улице отнюдь не жарко: плюс десять. Спать хочу. Не проспать бы Боровенку, где мне надо выходить и где меня будет ждать машина.
Цветет передская сирень.
8 июля 93 года
Боровичи меня вымотали. Не чаял когда доеду со своим пьяным грузом. Алексей Васильевич с грузчиком Василием Ивановичем где-то опохмелились и шофер мой лыка не вязал: не развернуться, не отъехать, не подъехать. Кое-как загрузились, кое-как доехали. Если бы не Генка Кожукин, которого я встретил у проходной и который, на мое счастье, оказался шофером отдела сбыта, пришлось бы мне ни с чем возвращаться восвояси.
9 июня 93 года
За Хантером ездил с Юсифом и Зауром. Пока ждал его и Костю, пока разговаривал с Леной и Лизой, они отправились в “Бересту” обедать, и кто-то проколол у красного их “Москвича” с форсистым номером 00—01 два колеса. Пришлось ехать на станцию техобслуживания, ждать пока сменят шины и только после этого отправляться дальше. В Малую Вишеру мы приехали около шести вечера.
10 июня 93 года
20:40 Поезд Новгород— Москва Проводил Хантера, забежал к Дериглазовым, посидел у них с полчаса полетел на вокзал. Только успел купить билет, понервничав в медлительной очереди, успел занять место в вагоне, как поезд тронулся, и вот за окном уже плывут новгородские пригороды унылые как… а Бог знает как. И настроение у меня унылое, для радости нет причин. К нехватке денег прибавилось нехватка времени а этот дефицит уже ничем и никогда не восполнишь. Вагон потряхивает и покачивает, писать неудобно, но я все же пишу, потому что потом мне будет просто некогда. Справа от меня красивый бородатый парень с юношеским лицом. Слева— красноглазый, молчаливый попутчик.
20:50 Устал я, ужасно устал и не вижу отдохновения, — одна суета впереди. Долги давно перевалили за 30 тысяч, а мне и отдавать не с чего.
Большая синяя туча догоняет нас, и мы, как дети, бегущие от грозы, пытаемся уйти от кары небесной.
20:15 Подбираемся к Чудову
11 июня 93 года
14:00 Пятница. Очень холодно сегодня. Сижу на работе в куртке и всё равно не согреться. Даже ноги зябнут
12 июня 93 года
11:11 Суббота. Люда уехала в Мошенское, мы с Костей остались дома. С утра он бегал до Полевой и обратно, прибежал домой потный и полез в душ. А сейчас учит историю
Хантер Роберт Эдуардович
Огород: помидоры, фасоль, огурцы, картошка, зелень. Все свое. Компост. Газоны косил. Две ямы с компостами. Удобрял землю и песчаная почва превратилась в хорошую пашню
Отец журналист. Был в Испании, в Китае, в Афганистане…
После его смерти выяснилось, что он был агентом ЦРУ. Выпустил пять книг. Дневники и записные книжки передал в университет.
13 июня 93 года
16:17 Тоска зеленая. Я ничего не успеваю, время течет сквозь пальцы и дела мои газетные не продвигаются ни на шаг. Писать, похоже, я разучился раз и навсегда, и даже ежедневные рутинные записи в дневнике даются мне с великим трудом. Грустно сознавать это и вообще все очень грустно. Так мало радости стало в моей жизни, что временами мне не хочется жить. Иногда мне кажется, что я превращаюсь в другого человека, мало похожего на прежнего. Что тут хорошего? Я меньше читаю, меньше пишу, меньше думаю, зато больше говорю, больше действую в том дурацком и распространенном смысле, что действия— некий критерий ценности человека. Чепуха все это. “Деятель всегда ограничен—кому не под силу думать, тот действует.” Кажется это из Библии
19:45 День сегодня для меня какой-то незадачливый. Может быть потому что не поехал домой, где меня ждали и куда я так хотел поехать. А может быть потому, что в день Всех Святых я не сходил в церковь, не покаялся, не очистился душой. В итоге, работа не идет, дела не ладятся и время уходит понапрасну. С утра торчу на кухне: мою посуду…, опять мою посуду, опять варю… разбил банку с вишневым компотом, весь изрезался, кровь никак не остановить, залил ранки йодом, вымазавшись им как ветеринар, залепил их пластырем и пишу теперь унылые эти строчки, завершая ими сорок четвертую по счету тетрадь
23:23 Резко и отрывисто звякнул телефон. Я поднял трубку— частые гудки. Почему-то встревожил меня этот короткий, как выстрел, звонок, так больше и не повторившейся. Был ли он, или мне почудилась? Но чудится ночью, а это было около пяти часов вечера, когда сияло солнце, и кошка дремала в траве свернувшаяся клубком. Причем тут кошка? За кошкой я наблюдал, когда сидел на подоконнике и курил, стараясь пускать дым за окно а он все равно лез в комнату, и Костя потом ругал меня за то что я курю.
И вот уже ночь на пороге. Косте утром уезжать с московским поездом, это значит— мне надо сидеть до утра без сна (иначе, не дай Бог, просплю), собрать и накормить его и проводить на вокзал а потом вернуться, попить чаю и лечь спать часа на два, чтобы потом с тяжелой головой вскочить и бежать на работу и сидеть там, хлопая с просонья глазами.
Сегодня праздник Всех Святых. На кладбище в Пиросе не протолкнуться: я представляю как мы с мамой ходили бы от могилы к могиле, как разговаривали бы с бесчисленными ее знакомыми, с далекими родственниками, как здоровались бы на каждом шагу, как выпивали бы, поминая покойных бабушек, дедушек, дядюшек и тетушек и как сумрачно было бы под столетними ёлками, как пахло бы хвоей, краской, могильной землей…
14 июня 93 года
2:05 Спать хочу, но ложиться сейчас бессмысленно: скоро вставать, провожать Костю….
5:20 Во рту горчеь от сигарет. Пишу лежа в постели, испытывая желание закрыть глаза и уснуть часиков хотя бы на пять. Я уже засыпаю и несу какой-то бред. Утром сегодня ветренное, свежее и розовыми полосами на востоке, напоминающими обрызнанную красной росой пашню. Мы долго стояли у блок-поста, смеялись над всякой чепухой вроде «куриной лепоты», «куриной глухоты», «куриной красоты», на все лады перекраивая простонародное названию лютиков.
А когда я возвращался назад, вслед мне насмешливо цвиркала из кустов какая-то пичуга.
15:25 Дождливый, сумрачный понедельник. В голове туман от бессонной ночи.
23:56 Третий день колет под правую лопатку. Так было у меня, когда я еще не знал с чем связаны эти прострельные, до холодного пота, боли. Теперь я знаю, что это означает крайнюю усталость и затяжную нервозность. Сердце снова напоминает о себе. Все у меня теперь на нервах и нигде нет мне покоя. Дома- … , на работе (той и этой) я не успеваю сделать того минимума, который даёт ощущение хорошо сделанного дела, дающего право на отдохновение. Я, к сожалению, не умею успевать везде, не умею и относиться к этому философски: не успел, да и Бог-то с ним. От себя не убежать и я волоку за собой, как жук-скарабей, все свои душевные дрязги. Некому пожаловаться да и на кого жаловаться — на самого себя? Во всем и перед всеми я виноват, прости меня, Господи, за грехи мои
15 июня 93 года
Одиннадцать минут первого показывают электронные часы, которые Костя привез из Америки. Английский он сдал на «пятерку», хотя и недоволен собой
…
2 часа ночи. Зачитался собственными дневниками. Поразила меня запись от 11.04.86 года
«Десять лет назад, когда холодный, неласковый мир к вечеру слабо, ненадежно засветился заблудившимся солнцем, умер отец.»
16 июня 93 года
6:05 Жду окуловской электрички, она что-то сегодня запаздывает. В сумке у меня перевязанные веревкой семьсот сорок две тысячи, и впереди бесконечно долгий день с беготней по кабинетам, нервотрепкой, унизительными просьбами и ожиданием, ожиданием, ожиданием… Ничего хорошего не сулит, мне этот день, который, собственно, еще и не начался и дымится пока холодным утренним туманом.
6:20 Поехали.
Здравый смысл— это, как правило, поздние сожаления. Свежее росистое утро. Мужики. Мужики с корзинками на вокзале— странное для этой поры зрелище. Говорят, что пошли подберезовики, многие находят в этом дурной знак, считая, что это либо радиация, либо к войне.
06:50 Мстинский мост. Какой туман! Мста и берега тонут в густом, клубящемся молоке.
Слава Богу, хоть поздно, но я воротился домой со своим горемычным грузом. Рассказывать обо всем долго и утомительно, да и не очень интересно. Галерея лиц и типов, страсти вокруг “Русской” и “Старорусской”, посиделки на ящиках, женские истерики и милое женское коварство и много еще всякого, о чем, если будет время, я когда-нибудь напишу.
Ольга Ивановна— грузноватая, крупнотелая и крупнолицая женщина лет тридцати с хвостиком. Воспитывает одиннадцатилетнего сына. (На столе в конторке при проходной лежал 2 том сказок Андерсена— странное для ликероводочного производства книга). Мы разговорились и за внешней ее грубоватостью показался облик усталый, не очень счастливой женщины, неглупой и вроде бы даже начитанной. “У меня есть знакомая, так у нее жизненное кредо: пусть полежит. Вот ей не надо, а она все покупает впрок. Шубки детские продавались, а детей у нее. И в проекте не было, она все равно купила: “Пусть полежит”. Моли эту шубку съели.
17 июня 93 года
В Боровенке вместо скворечника высоко висит синий почтовый ящик с круглым летком. Скворец в нем наверное заведует голубиной почтой.
Грибы пошли. Уже вторую неделю носят подберезовики и подосиновики. Кое-где попадаются белые. Грибы продавали сегодня на базаре. Цена… рублей кучка, а в кучке 3-4 гриба. Грибник с лукошком у дороги. Грибники в электричке. Странно: грибы в такую пору…
18 июня 93 года
“Электричка как гигантский автоклав” (из старых записей, сделанных в жару)
19 июня 93 года
Без пятнадцати два. Ночь бредет по земле, хочется спать, как и положено ночью, а еще столько дел не сделано… Костя уехал сдавать последний экзамен-историю. В сегодняшнем номере “Провинциала” моя статья “Прошлое не исчезает”, написанная и отправленная так давно, что я забыл о ней и прочитал ее так, будто написана она кем-то другим.
Вечером. На работе не был, а день ушел, будто и не было его. Приходил Володя, говорили с ним о поездке на Соловки (мне там, увы, не бывать), о ситуации с новой конституцией, о том, что в комиссии по культуре никто, кроме него, не работает и что он работает с удовольствием… Мы разговаривали, приехал Костя и с порога сказал, что по истории получил “пятерку”. Это значит, что на иняз он поступил.
Утром, веселая, красивая, забегала к нам И…, сообщила что получила “пятерку”, что выпускной будет у них не в кафе “Виктория”, там будет гулять какая-то дама на букву “к”, она каким-то начальником в ресторане работает и что и по этой причине все переносится в школу, “а все приглашены в кафе, придут, а мы в школе …” Мы предложили ей кофе, она сперва отказывалась, а потом села за моим столом и чашку кофе выпила, мило щебеча об экзаменах, о выпускном, и о том, что нам беспокоиться нечего: Костя все сдаст…
20 июня 93 года
23:15 Опять пошли дожди, похолодало. Осина за окном шумит тревожно и уныло. Тревожно и уныло на душе и причины для этого хоть отбавляй. Опять не удалось мне даже на денек вырваться в Опеченский Посад, и я измаялся в тоске и тревоге. Работа не шла, сны снились дикие и нелепые, точно лежит на моей душе тяжкий грех, который не замолить ничем. А грешен я перед всеми и перед кем больше — не знаю. Не разорвать мне существо свое на части и корчится душа моя как на угольях.
Дождь все шумит за окном, и я вспоминаю как сырые холодно было в ту давнюю июньскую ночь шестьдесят седьмого года, которая настала после казенных речей при вручении аттестатов (бедным моим родителям нечем было хвалиться), после выпускного вечера, имевшего быть в летней столовой пионерского лагеря и представлявшего собой довольно скучную застолицу с вином у нас и водкой на родительском столе на, с танцами под радиолу, с выяснением отношений и гурьбой любопытных, толпившихся у освещенных окон… Вечер был как вечер и ночь была как ночь стой лишь только разницей, что мы смутно сознавали надвигающиеся на нас жизнь совсем еще непонятную и непривычную.
Просторный зал был ярко освещен, музыка заглушала шум дождя.
21 июня 93 года
1:10 “И вот в повести о самом себе я подхожу к самым неинтересным и скучным страницам. Ну что, скажите, интересного в том, как некий господин N. (как красиво, однако, писали в прошлом веке!) отправился (не в дилижансе, нет, и не в легких рессорных дрожках, и уж, тем более, не в роскошной карете) — самосвале Зил—130 (да— да, в самосвале) да ликероводочный завод? Ровным счетом ничего интересного… как и в том, что я об этом сейчас пишу.”
Есть в моей писанине, да и во всей моей жизни некая унылая интонация, я ее чувствую и боюсь распространить ее на других.
11:20 Дождь так и сеет не переставая. Город утопает в лужах. Холодно, сыро, противно и кажется даже на душе уже ползают мокрицы. Лёг поздно, в пятом часу утра, снилась всякая чепуха и проснулся я в дурном расположении духа, в коем пребываю и сейчас
Сегодня день Всех Святых, просиявших в земле Русской.
22 июня 93 года
2:30 В шесть часов вставать, а я еще не знаю, когда угомонюсь. Статья не закончена. День прошумел дождем и пропал и вечер следом за ним канул в лету и от ночи остался жалкий огрызок. Как жаль, что я ничего не успеваю, как жаль, что усталость валит меня с ног и делает болезненно раздражительным… Плохо, плохо это, нельзя распускаться, но слаб человек, и я вновь повторяю то, от чего еще неделю отрекался.
Завтра (теперь уже сегодня) у Кости выпускной. Сегодня он печатал фотокарточки своего класса, чем-то похожее на мои подобные фотокарточки и разбил водяной термометр, капелька ртути влетела в раковину, и я разворот общался по этой причине на весь белый свет и сейчас не остановиться.
Новгород. Холодно, как в октябре. Дождь льет не переставая. Таким же холодным, дождливым и неласковым было у кости 1 сентября, когда он пошел в школу и вот круг замкнулся, и минуло 10 лет. И та же стужа, тот же дождь…
Перестроенный из церкви лекторий, пропахший дождем и мокрыми одеждами. Рядные, ослепительные лицеисты и потрепанные жизнью родители
“Писательство— это погружение. Писатель д.б. дальше от жизни а не ближе”
Д.Гранин
23 июня 93 года
У нас гостит Л. Приехали они с Костей в шестом часу. Паспорта в ОВиРе, слава Богу, получены. Теперь дело за визами и билетами
24 июня 93 года
День был долгий и хлопотный. Утренние разговоры с Л., неторопливый завтрак (мне ли завтракать неторопливо!), Обряд крещения в полупустой, гулкой и холодноватой церкви, плач младенца Вячеслава, речитатив отца Дмитрия.
25 июня 1993 года
Пятница. Устал. Сплю по 3—4 часа в сутки. Больше не получается. Проводили Л. на автобус. Приехала она к нам некрещеной, а уехала православная. Отец Дмитрия крестил ее вместе с младенцем Вячеславом, выоравшим весь долгий, довольно-таки, обряд крещения. Пустая церковь, половички, лавки вдоль стен— уютная, почти домашняя обстановка. Голос у отца Дмитрия сильный, красивый, но и ему трудно было одолеть голос младенца, напугавшегося непонятной ему процедуры. все это было вчера, а сегодня утром я провожал Люду с Костей на электричку.
26 июня 93 года
6:30 Еду в Опеченский Посад. Чуть не проспал на электричку, бежал к вокзалу, чувствуя в ногах ватную слабость со сна. Лег накануне в четыре утра. С работы пришел поздно, около девяти часов вечера. Мстинский Мост. Подозрительно долго стоим. Спать хочу. Впору бы сейчас уснуть и не думать ни о чем и ни о чем не вспоминать. Так жить, оказывается, гораздо легче, но до чего же скучно так жить! Непрерывная цепь лиц, разговоров, событий… Некогда подумать, некогда почитать, некогда оглядеться в пределах собственной жизни и она идет, неузнанная, незнакомая, почти что чужая и не жалко её — вот в чём самая большая опасность.
Электричка еле ползет, и скорее всего не успеть мне на автобус. “Минут десять простоим”, – обрадовал по громкоговорящей связи машинист. Теперь уж точно никуда мне не успеть.
Оказывается, успели зацвести ромашки и колокольчики. Если успею разыскать Бриккера, мы договорюсь с ним о встрече
Опеченский Посад В Окуловке, сойдя с переходного моста, встретил Витьку Семисотова (он приехал к поезду встречать каких-то своих знакомых), трудно было удержаться от соблазна уехать с ним, и я, конечно же, махнул рукой на все свои дела и планы и уехал, благо Бриккера на месте не оказалось. И вот я дома. Голова болит от хронической усталости, таблетки не помогают.
Опять похолодало. Солнце прячется в пелене облаков, ветер несет их по небесному полю и они толкутся, как овцы, подгоняемые пастухом. Я лежал у колодца на клочке сыроватого подпревшего сена, в детстве смотрел на облака растворяясь в них взглядом. Как величественно и вечно небо, и как ничтожно мала наша жизнь со всем, что она в себе вмещает!
27 июня 93 года
15:20 Голова так и болит, изводя меня нескончаемостью этой боли, скопившийся в левом виске. Таблетки не помогают, и я терплю, пытаясь считать, писать и думать о том, как напишу о вчерашнем дне, полном тревожного шороха ветра, разговоров, бани и радости. Но разве напишешь так, чтобы это хотя бы в малости отражала вселенную вчерашнего дня. Сегодняшний день вытесняют вчерашний из мыслей, из памяти, располагаясь там с неторопливый уверенностью, но и он будет вытеснен, если не пришпилить его, как говорил Пришвин, к бумаге.
21:20 “Представьте себе старый двухэтажный особняк, полный укромных углов, скрипящих лестниц, чуланов и той застоялой тишины, которая хранит в себе отголоски прежних событий, в разное время происходивших в этом странном удивительном доме на берегу реки в свою очередь помнящей времена, когда плыли по ней барки с товаром, и по страшным мстинским порогам проводили их бесстрашные люди— лоцманы из артели, учрежденной некогда указом Петра Великого. Все это было давно, тогда как описываемые нами события случились недавно, может быть вчера, а может быть и год тому назад— кому как удобно думать. Да собственно и события-то не ахти какие заметные и значительные. многие попросту не заметили, а на слухи смутно и противоречиво толкующие их, не обратили внимания. До них ли, когда покос на пороге, и на обеденную дойку надо бежать, сверкая новом подойником, ни куда-нибудь, а в Ольховец или на речку, что одинаково далеко и одинаково неудобно.
В доме этом когда-то была швейная мастерская, когда-то было общежитие, когда то оно принадлежало… Впрочем, этого, увольте, я сказать не могу— фамилия хозяина, водрузившего свое строение на бойком месте у Перевоза, стерлась в памяти потомков
28 июня 93 года
2:05 Белая ночь дрожит в уснувшей реке, белая лошадь, позвякивая коровьим боталом, пасется на берегу и край неба на востоке, перечеркнутый штрихами перистых облаков, дрожит белым космическим сиянием.
Проводил Наташу до дома. Обратно шел первой линией. Костер на берегу, смех, голоса, топот каблуков по асфальту, запах росы, сырости и тумана… Как все знакомо и как все далеко. Чужая молодость опахнет тебя своим легким крылом и растает вот ночей, как запах духов и чей-то смех
Мошенское. Я приехал, когда накрапывал дождь, Костя выбежал встречая меня в коридор, мы обнялись и я почувствовал как крепок и силен он и как тщедушен и незначителен я. Так и должно быть.
Скосил траву в огороде. Собирался искупаться, но прошелся по берегу, посмотрел на темную воду, на размытый спуск к реке и кое-как привязанный плот, и отдумал.
29 июня 93 года
12:20 Боровичи. Через десять минут отправляется автобус на Окуловку и еще через пару часов— электричка на Малую Вишеру. День сегодня солнечный, но тепла особого нет— ветер.
Странный и неприятный приснился мне под утро сон, оставивший на душе тревожный осадок. Какой-то странный дом, какие-то странные, большей частью незнакомые люди, выпивающие в бесчисленных комнатах.
30 июня 93 года
18:25 Меня выматывает пустота и суетность новой моей работы. Я устаю от бесцельного сидения за столом, от бесконечных разговоров, телефонных звонков, посетители, большей частью совершенно мне неинтересных, да и от самого себя устаю тоже. Мне надоело видеть себя в роли предпринимателя,— какой я предприниматель?! Я не успеваю думать, читать, и созданный моим воображением мир мало-помалу начинает ветшать, грозя рассыпаться и завалить меня своими обломками.