Девид ВОНЗ, историк. г. Ипсвич, Восточная Англия.
2000 г.
Эту статью историк Девид Вонз написал в 2000 году, проведя несколько неделей в поездках по Новгородской с Владимиром Красновым. В переводе на русский статья была опубликована в ногородских газетах.
Воздух был мягким и ласковым; с придорожных полей наносило сырой, росистой травой; сквозь серую предутреннюю мглу проступали зеленоватые сумерки рассвета. Было тихо. На том открытом пустынном холме, где мы сделали короткий привал, слышен был только хор кузнечиков да протестующие крики дергачей, невольно потревоженных нами.
Где-то невдалеке от деревни Погорелка, на пустом в этот час шоссе Малая Вишера – Любытино, я пил из термоса чай и думал о том, что мое десятое посещение России, в сущности, первый визит сюда… Впервые я оказался в провинции, вдали от больших городов и их памятников. Впервые я оказался здесь не как турист и не как руководитель школьной экскурсии, а в гостях у друзей…
С рассветом мы продолжили наш путь, проезжая мимо сопок, курганов и деревенских церквей, сулящих впереди интересные открытия. После второго завтрака в Боровичах я задремал, а когда проснулся, солнце уже стояло высоко, а по синему небу вереницей плыли белые облака, точно сошедшие с картин Федора Поленова.
В течение последующих десяти дней мои хозяева и люди, с которыми они меня познакомили, пролили самый яркий и ясный свет на Россию, известную мне доселе лишь со страниц книг ее писателей и полотен ее художников. Я испытал то, что один из английских критиков назвал «шоком узнавания» – удивление и радость, которые приходят, когда то, о чем ты читал, ты, наконец, увидел или испытал сам. Одно дело быть знакомым с тем местом у Гоголя, где его герой описывает удовольствие спать на печи зимой и есть пироги, но невозможно по настоящему понять этого, пока не увидишь традиционной русской печки и места для сна на ней. Все англичане, любящие русскую литературу, знают, что в России есть обычай присесть молча перед дорогой, но невозможно понять жизненность и значимость этого обычая, пока не пройдешь через это сам. Когда читаешь о любви и глубокой привязанности русских людей к провинции и природе, принимаешь это как факт, постигая в своих собственных понятиях. Постичь это в русских представлениях означает пройти по русским лесам, пробуя морошку и землянику, следуя за грибниками-знатоками. Запах сосновой смолы, земляная спелость грибов, сочная терпкость ягод во рту – все это создает понятие новой реальности. Эта реальность ощущается остро, насыщенно, потому что она материальна и осязаема. Чистая родниковая вода, которую мы пили в суворовском колодце на холме Дубиха возле села Кончанского и отзвук церковных колоколов, которые звонили, когда старый фельдмаршал отправился в свой последний военный поход, придавали подобную реальность моменту истории, прежде существовавшему лишь на страницах прочитанных книг.
Как историк, я с особенным вниманием наблюдал за тем, как прошлое представляется и обсуждается. Посещения музеев в Кончанском и в Боровичах были радостью для меня, и я быстро понял, что в России о прошлом заботятся с исследовательским энтузиазмом, который, я боюсь, исчезает в Англии, где музеи все больше рассматриваются как средство привлечения туристов, а не как место познания. Листая страницы «Книг памяти», в которых перечислены миллионы погибших в Великой Отечественной войне и слушая истории более давних нашествий польских и шведских интервентов, я размышлял: не оттого ли русская приверженность записывать и передавать историю столь сильна, что было так много разрушений и страданий на этой земле?
Одна из вещей, наиболее способных поразить английского гостя – это то, как разговоры быстро переходят к важным вопросам, таким, как литература, философия, политика или религия. Через минуту после представления и рукопожатия, тебя спросят: «Кто вам больше нравится, как писатель: Диккенс или Теккерей?» И начнется длинный и интересный разговор, «приправленный» чаем или водкой.
К сожалению, такое редко случается в Англии, стране, где интеллектуалы рассматриваются с некоторым недоверием. Считается, что они могут поддерживать «светскую беседу»: обмен фразами, которые носят легкий, незначительный характер. Мне кажется, что стремление к умственной жизни – врожденная черта русских людей. Именно это поможет вам преодолеть ту «тривиализацию» культуры, которая в течение нескольких десятилетий совершилась на Западе главным образом в результате американского влияния.
Вечера, проведенные у костра, печеная картошка, испеченные на огне яблоки, рыбалка на одном из местных озер с уловом, состоящим из пары окушков, вернули меня к простым радостям детства, когда мир казался мне ясным и простым. В те дни Россия была для английских детей далекой страной, сильно не похожей на нашу, страной, которую нас, грустно об этом вспоминать, настраивали рассматривать с недоверием и даже страхом. Мой отец, священник, умерший в 1981 году, никогда и предположить не мог, что на девятнадцатую годовщину его смерти я смогу поставить свечку за упокой его души в церкви Успения Божией Матери в Опеченском Посаде и выпить за его память с русскими друзьями.
Если прогулки на природе, которые я описывал выше, были возвращением к позабытым детским радостям, то мои встречи с русским Православием стали для меня богатым опытом христианской веры.
Удостоиться чести встретится с архимандритом Ефремом – наместником Иверского монастыря, увидеть духовное и материальное возрождение обители, отстоять литургию в церкви святителя Николая в селе Мошенском, услышать множество историй о том, как в самые тяжелые годы люди сохранили веру, все это привело к пониманию того, насколько важно Православие для осознания русской истории и русского характера. Тонкий, обволакивающий запах ладана и свечей из пчелиного воска, часто повторяемый речитатив «Господи, помилуй!» были не только шоком узнавания, они несли и новое понимание. Здесь была глубокая несомненность веры, высокое качество веры, которую христианам на Западе очень непросто уберечь от двухсотлетнего натиска научного рационализма, материализма и консюмеризма.
В Англию я возвращался необыкновенно обогащенный своим новым опытом, еще более утвердившись в убеждении, что, духовно и интеллектуально Россия может гораздо больше предложить Западу, чем Запад России. Это место, где, благодаря гостеприимству моих хозяев, я чувствовал себя дома.