Дневник. Тетрадь 44. Декабрь 1992

1 декабря 92 года

25 градусов мороза. Гриша уехал утром на ивановском поезде. Я слег с сильнейшей головной болью и весь день пролежал пластом в каком-то полубреду. 25 градусов было вчера, а сегодня утром уже восемь.

2 декабря 92 года

21:30 Гриша позвонил и сказал, что приедет с семичасовой электричкой. Через полчаса наверное появится. …

3 декабря 92 года

День воспоминаний. О чём только не переговорили с Гришей: о Боре Беляеве и неудачной его женитьбе на Нинке Пентюшихиной, даме дородной и настырной—«Нина плачет…» – два брата— амбала приехали за несчастным женихом в Боровичи. Боря все понял и безропотно поехал с ними в Новгород. На свадьбе невеста прикрывала огромный живот букетом цветов. через 2 месяца родился «недоносочек» в 5 кг весом и 60 см. длиной. «Он у нас семимесячный, правда, Боря?» « Правда, правда» – бубнил простодушный отец, через пару месяцев новожени разошлись,—о Владике (Владивосток) и девочке Наташе Комаровой, кажется, …, об институте, колхозе, аспирантуре… Я читал Грише отрывки из своих дневников и он говорил, что мне ничего придумывать не надо, все есть

Уехал он на электричке в 17:23 до Чудова, а оттуда на ленинградском поезде до Новгорода.

Мне сегодня несравнимо легче, хотя и просидели вчера до пяти утра и утром у меня ломило в затылке

4 декабря 92 года

Встретил Костю с московского поезда. Лил дождь, лужи тускло отсвечивали в желтом мигающем свете фонарей, как старинные зеркала в фигурных рамах.  Костя, видный издалека в своем объемистом не по погоде тулупе и зимней шапке, заулыбался, заметив меня.  Был он высок, лёгок, хорош и я почувствовал себя рядом с ним маленьким, сморщенным и усталым.

Был у врача.  …Ирина Владимировна Кузьмина намерила у меня большое для меня давление 160/90 и выписала новый больничный по поводу гипертонии, точнее – гипертензии.  На прием теперь девятого с 2х часов, если я не ошибаюсь. То-то я сегодня еле встал от боли и тяжести в затылке.  Очень странная, непривычная для меня боль.

В седьмом номере «Провинциала» мой очерк о Володе Захарове «Кто смотрит на облака…» с двумя костиными снимками

5 декабря 92 года

22:00 Пришёл пьяный Мишка, притащил с собой бутылку портвейна и часа три кривлялся, как шут гороховый.  Надоел он мне смертельно, я еле сдержался, чтобы не наговорить ему грубостей.

Утром Люда бегала на работу за молоком и аппаратом для изменения давления.  Мы с Костей еще спали.  Пришла мокрая – на улице дождь.  В поликлинике встретила Надежду, Завалей приходила в лабораторию, главный приходил за какой-то пружиной… Всем она нужна даже в выходной день

А я весь день просидел дома

6 декабря 92 года

23:50 Вчера поздно, в четвертом часу утра лёг и встал сегодня с привычной уже болью в затылке.  Люда смерила давление 130/90.  Вроде и немного, а голова болела нестерпимо.

Днем, точнее уже к вечеру, ходили с Костей в библиотеку по мрачному темнеющему городу, залитому лужами.  В библиотеке было не удивление многолюдно.  Костя искал там сведения о политической системе Англии и ничего путнего нашел.  Там теперь новые строгости.  Просрочил книгу на день – плати рубль.  В одежде верхней выбирать книги не разрешают, надо оставить пальто на вешалке.  А книги ужасно перемешаны – ни складу, ни ладу

7 декабря 92 года

23:50 День на исходе.  Всего семь часов 11 минут отписано ему светлого времени, и оно с каждым днем все убывает, тает, как снег в эту затяжную надоевшую оттепель, расквасившую все на свете.  Ходил сегодня в поликлинику, – нарядная по случаю банкета Галя делала мне кардиограмму.  Я послушно лежал на жестоком коротковатом топчане, а она мазала мылом щиколотки, грудь и руки и лепила к ним присоски с датчиками.  Присоски то и дело отклеивались – как там вышла кардиограмма – смех один.

8 декабря 92 года

3:55 Купил Косте билет до Новгорода: 16 рублей всего-навсего.  На автобусе та же дорога стоит теперь 150 рублей. Спать так и не ложился, писал письмо, читал, а точнее перечитывал повесть Виктора Конецкого о Юрии Казакове, состоящую, в сущности, из его писем и коротких авторских комментариев.  Горько читать эту маленькую повесть – давным-давно нет в живых Юрия Павловича и даже архив его какие-то варвары сожгли, забравшись в пустующую дачу.  На вокзале, кроме меня, сидят какие-то драные бомжи, грязный кафельный пол у окошечка кассы закапан кровью.

3:55 Костю проводил на поезд и еще минут десять ждал, когда поезд тронется.  Садился в хвостовой 22й вагон.  Сонного проводника разбудили стуком в запертую дверь.

17:25 Разговариваю по телефону с Мишкой.  Разговор пустой и я, чтобы не терять даром времени делаю отметку в дневнике.

{Выписки и цитаты}

9 декабря 92 года

1:30 Так быстро уходит время! Был день или не был? Лег в шестом часу утра, встал во втором часу дня.  Разбудил меня звонок Галины Васильевны Вепревой. Она говорила, что очерк о Володе Захарове мне удался, что «очень трепетно душа художника изображена», что я будто бы за спиной его стоял, что удачно нашел слова из Библии, что это, «как всегда, написано блестящей прозой…» Словом, комплиментов наслушался

21:00 Ходил на прием к врачу.  В три часа в поликлинике уже не было ни души и молодая симпатичная санитарка мыла полы.  Моя полноватая, рыженькая докторша намеряла мне давление 145/90 и продлила больничный до понедельника.

Мих.Захарыч Захаров (запись после или вовремя разговора?)

4 года в армии.  Месяца 2 при госпитале лошадей убирал.

Гнедой Кобчик в 45 году. Ноябрь. В прокуратору поступил. Ни 1 года без лошади.  Жеребец Орлик, были еще Орлики серые, вороные, рыжие, всякой масти.  Яблоками. К старости лошади белеют – седеют? И кусалились и брыкались.  Дураков и среди лошадей хватает.  И на волоске от смерти был.  Под воз с дровами попал.  Аж искры из глаз

Майка, Боец, Орлик, Копчик, Зорька

В милиции лет 28 проработали.  И по 4 лошади и по три было

Обучать много приходилось

Лошади любят одни руки. Иду по мосту, голос подает.  Лошади ревнивы.

Инвентаря никакого.  Ни бороны, ни плуга, ни седла, ни уздечки, ни хомута

Зерно – 3 кг. в сутки на лошадь надо

Телеги делали в Боровичах. 84 рубля за штуку

Ругал телеги не рес.ходу. Уже больно высоки, и в грязь неудобны

Тележной мази нет – солидол

«Хоз-во вести, не м… трясти»

Вожжи оборвались, – чини, уздечку, седелку тоже.

Люблю, чтоб в запасе было

Надо работать с оглядкой.  Недолго и закончить

Не устаю с лошадью

Опрятный, здоровый запах конюшни

Проводы зимы.  Бубенцы есть.  Сани есть

И брички были.  … рессорные

До 30 лет живут в силе

Уздечка, недоуздок

{Цитаты, выписки}

10 декабря 92 года

2:45 Утром, в 8:45, уезжаю в Мошенское, хотя и не хочется мне ехать.  Звонил маме.  Она все еще работает на складе.  Наташа со второго числа в Новгороде на учебе и учится ей, кажется, до 26 декабря

8:40 Электричка на Окуловку.  Изморось висит в воздухе. Гололед.  Как не хочется ехать! Привык ложиться в пять да в шестом и долго не мог заснуть

9:20 День просыпается, слабеют сумерки

14:30 Мошенское. Добрался вполне благополучно, с Боровичей добирался попутками и пока ехал до Починной сопки слушал репортаж со съезда, включенный молчаливым шофером

11 декабря 92 года

3:10 Уезжаю в пять часов утра с главврачом Волковым Владимиром Николаевичем.  Спать ложиться уже не имеет смысла. Навьючен я, как верблюд. Только бы не оборвались ручки у сумок, только бы поездка не сорвалась по каким-то причинам. Тащится мне, правда, далеко. С вещами придется волочится до больницы, а это версты полторы, если не две.

Пишу при слабом свете керосиновой лампы. Несколько раз сегодня Мошенское погружалось в первобытную мглу и вновь выныривало из глубин небытия, мигало фонарями, поблескивало окнами… Взбрыкивал холодильник, телевизор грохотал жестяным голосом Ельцина, коммисарствующего пред работниками АЗЛК. Стыдно смотреть на этот большевистский спектакль народолюбия, на эту вакханалию государственной глупости, демонстрируемую всему свету

7:25 Ивановский поезд. Руки дрожат от непривычных перегрузок. Сумки еле дотащил, поминутно останавливаясь, до больницы.  А там еле отдышался, упрев в своем армяке полуармейского покроя. Да в Окуловке пер свой груз неподъемный через переходной мост, точно Сизиф-каторжник, да еще в конец платформы, к 14 вагону.  И это после бессонной ночи, после чашки растворимого кофе (это с давлением-то) Еще в Вишере предстоит повторить этот подвиг.

7:40 Опять где-то стоим. Ночь еще чернеет за окном, еще сыро и маятно, как спросонья.  Спать пока не хочу, кофе растворимый еще бродит в крови кофеином. Скорее бы добраться до места, да лечь, наконец, в постель.  Я просто устал.

Смутно чернеют в темноте сады, заборы и бани

23:50 Ходили встречать Костю к московскому поезду, но он не приехал.  Вечером он звонил и сказал, что приедет на боровичском поезде, на московский не было билетов.  Мы сказали ему, чтобы попытался сесть без билета, но у него, видно, ничего не вышло.  В час ночь пойду его встречать.

12 декабря 92 года

0:15 Приехал в Малую Вишеру в девятом часу утра и еще целый час почти добирался до дому мелкими, смешными перебежками.  Руки немели, а пальцы разгибались под тяжестью сумок.  Дома все выгрузил и уснул, усталость и бессонная ночь взяла свое.

3:00 Костю встретили с Новгородского поезда.  Зиминовы уезжали на нем в Боровичи.

13 декабря 92 года

Воскресенье пролетело единым мигом.  Ничего ровным счетом не успел.  Искал Косте книги для реферата по Есенину .  На это ушла львиная доля времени.  Жалко потраченного времени да его теперь при всем желании не вернешь.  Единственное, что я могу – следующий день не профукать так бездарно.

14 декабря 92 года

4:00 Вокзал.  Купил Косте билет на московский (Н-д – Москва) поезд.  Жду его в зале ожидания.  Все тут спят кто как может.  Один я бодрствую да еще старушка у окна.  Ночью так не ложился спать.  Перебирал фотографии.  Читал.

22:35 Умер Пименов Валерий Алексеевич.  Вчера еще Гриша говорил, что он пятые сутки лежит в реанимации, что скорее всего… И вот сегодня днём, не приходя в сознание, он умер 59 лет от роду.  Вечно занятый, вечно куда-то спешащий и одевавшийся в последнее время в модные молодежные тряпки, и казавшийся от этого еще более старым, сутулым, усталым, знал бы он, что спешить некуда, что дача, которую он строил, ему уже не нужна, как нужны и участки земли, из-за которых он с кем-то из родных судился и что земли ему надобно совсем мало и не за городом на деревенском приволье, а среди памятников и крестов на Западном кладбище.

Витя Селиверстов свалился, как снег на голову.  Приехал на каком-то задрипанном «Москвиче» платить залог за участие торгах . Магазин в Большой Вишере собирается покупать для фирмы, в которой работает теперь директором.  Как всегда, в нем сочетается хватка, разворотливость и детская наивность с изрядной долей бестолковости.  Дорогу он забыл и заехал на площадку между 42 и 46а домами и застрял там, правда, не очень серьезно. Я подтолкнул его на ровное место.

15 декабря 92 года

3:30 Лег было в первом часу ночи, надеясь без хлопот уснуть, но мысли мои унесли меня в дальные дали, где до сих пор блуждают наши неприкаянные, бесплотные тени, повторяя в то же последовательности все наши слова, жесты, поступки, и нет никакой надежды, что они ошибутся, перепутают затверженные роли и все изменится, как в одном из рассказов Рэя Бредбери, герои которого путешествуют в прошлое и возвращаются назад, не узнав настоящего, потому что в прошлом один из них сошел с тропы и случайно наступил на бабочку и этого хватило, чтобы перевернуть весь мир, изменить ход истории.

«Позови меня, позови меня… – поёт Муслим Магомаев, – хоть когда-нибудь позови.» Ни раньше, ни позже, а именно сейчас по заявке совершенно незнакомых людей по «Маяку» передали эту песню, напомнившую мне то давно ушедшее время, о котором я думаю сегодня весь вечер.  Там горячи нагретые солнцем камни, там пахнет сеном, илом и водорослями, а река звенит от радостных и беззаботных детских голосов и больно смотреть на воду, сверкающую, как рыбья чешуя.

16 декабря 92 года

{Выписки о лошадях}

Еду в Новгород на московском поезде.  Часы встали, и я не знаю сколько сейчас времени.  Знаю только, что пришел он с опозданием и сейчас еле тащится на подъезде к Чудову.  В вагоне духота.  Опять оттепель.  С вечера зарядил дождь и помаленьку так и сеет, подтапливая снег.  Вот и Чудово.  Спать сегодня я так не ложился, а надо бы поспать – день предстоит трудный.  Но разве уснешь в такой духоте, когда в соседнем купе капризничает ребенок? Обходчик, мигая фонарем, идет вдоль состава.  Слышно как хрупает он по мокрому осевшему снегу валенками с галошами, желтое пятно света скачет перед ним, точно живое.  Фонари бессонно и равнодушно льют жидкий сумеречный свет на дорогу, мокрую от луж, на серые снега и чахлые деревья.  Кажется, сейчас без пятнадцати шесть, а мы все еще стоим в Чудове.  Поехали.

13:25 Новгород Зашел в лицей, бегом поговорил с Костей (у него была история), со Станиславом Марковичем (Стасом) потолковали, он махнул рукой, приглашая в кабинет Ирины Петровны, выпила по чашечке кофе.  …

Поздно вечером.  Неожиданно встретился с Лешей ..ным.  Зачем-то я у него остался ночевам в Деревяницах.  Пили спирт, подкрашенные вишневым сиропом.

16 декабря 92 года

Дня как будто бы и не было. тьма египетская, погрузившая город в болезненную дремоту, так и не рассеялась. Грохотали пролетавшие по шоссе машины, вертолет, дробно свистя винтом, пролетел и стих где-то вдали. Разговоры, спирт, разведенный вишневым сиропом, воспоминания… слишком много воспоминаний в последнее время

18 декабря 92 года

Приехал вчера около двенадцати ночи и с порога встретил «теплый» прием. Глупые, никчемные разбирательства, объяснения, натянутые на грани ссоры, отношения. Как все это надоело! Жизнь превращается в тягомотину

19 декабря 92 года

15:55 Никола Зимний – большой престольный праздник, по случаю которого сегодня в нашей церкви служба с пением и обнесением икон вокруг храма. Люда попала на середину службы, когда крестное шествие направлялось к воротам. Впереди шли и пели, крестясь, бабули, человек 15— 20. «Спаси Христос, Спаси Христос… А за ними несли свечу, закрытую фонарями и два благообразных деда несли какие то церковные хоругви в лентах, следом за ними шли священники. Зрелище очень трогательное, у меня слезы брызнули горохом… – говорила Люда. – А вчера иду с работы, навстречу мне Тамара Михайловна с первого подъезда, идет и плачет: «слышите, Людмила Павловна, звонят, колокола на нашей церкви повесили. А я и внимания не обратила. Действительно звонят.

А сегодня 2 сухонькие старушки меж собой, слышала, говорят: «А он и звонить-то не умеет» (это про нашего попа о.Дмитрия) К заутрене надо маленько так звонить, как крошево рубишь, вот так вот, вот так… А ты бы пошла да и звонила раз умеешь» Урезонила ее вторая

Вечером. Позвонил Володя Михайлов. До Нового года он вряд ли приедет. Говорили о

20 декабря 92 года

17:40 Холодно. В окна дует ветер и даже руки стынут, когда я это пишу. Сижу в валенках, в куртке, застегнутой под горло и все равно зябко. Ночью навалило снегу и он сокрыл от глазу безобразие оттепели.

Написал Володе Михайлову письмо. Дочитал Виктора Конецкого, повествование а Юрии Казакове (второй раз уже перечитываю) и попалась мне на глаза эпитафия Исикавы Такубоку, написанная на самого себя:

«На Северном берегу,

Где ветер, дыша прибоем,

Летит над грядами дюн,

Цветешь ли ты, как бывало,

Шиповник и в этом году?»

 

Как хорошо. И почему-то захотелось умереть, чтобы вот так же «ветер, дыша прибоем, летел на грядою дюн,» и ничего тебя уже не касалось бы. И только шум ветра и шум моря, да холодные брызги… и больше ничего.

А на себя бы я, многогрешный, написал бы такую эпитафию: «Я больше не буду…» И все.

 

21 декабря 92 года

14:05 Понедельник. Ночь не спал. Проводил Костю на Московский поезд, опустил Володино письмо, для чего пришлось идти на почту, потому что почтового ящика на вокзальной стене не оказалось. Кто-то спер, возможно, с моими письмами. Мне стало от этого не по себе. дальше уже ехать некуда. Когда воруют никому не нужный ящик для писем, это уже край, предел.

Утром звонил Гриша. Потом Витя Крутиков. Витя собирается завтра в гости с ночлегом.

22 декабря 92 года

3:10 Не спится. Читаю. Кручу ручку настройки приемника, шарю по беспокойному бурлящему эфиру, нахожу, а точнее сказать, отыскиваю, мелодию, созвучную моему душевному состоянию и слушаю, рассеянно перебирая на столе бумаги. Пишу помаленьку.

23 декабря 92 года

2:40 Витя приехал раньше, чем обещал. И пока мы суетились с Людой на кухне, он рассказывал про своего знакомого, отдавшего дочку замуж за француза. Выпили водки, поговорили, как вводится, понемногу обо всем. Витя рассказывал про дочку Полину, которая поступила на заочное отделение бывшей питерской ВПШ, а теперь это заведение называется настолько мудрёно, что я не запомнил. Пил я вроде бы и немного, но в конце-концов опьянел слегка и сейчас сижу на кухне несколько не в себе и веду эти нетрезвые записки. Лягу я, пожалуй, спать.

11:09 Как тяготит вынужденное общение! Витя сибаритствует, отошедши с похмелья, ему нужен собеседник, а точнее— слушатель, а мне, если честно, не до него

24 декабря 92 года

15:55 Витя уехал сегодня. После него в комнате стоит какое то казарменный, как в парикмахерской запах, тот неприятный и резкий запах чужой жизни, который так долго не выветривается, напоминая о напрасно потраченном времени, которое ничто уже не возвратит

{Выписки и цитаты}

25 декабря 92 года

Заболеваю. Насморк замучил. Читаю Евгения Богата, Паустовского и письма Флобера – такой вот странный компот из книг. Пишу мало, почти ничего не пишу, если не считать строчек для души и от души. Все остальное продвигается с таким скрипом, точно я совсем и навсегда разучился писать. Я готов горячо себя презирать от отчаяния. Слово гипнотизирует меня, парализует, я им не владею.

26 декабря 92 года

Суббота. Утром позвонил Володя, он приехал с московским поездом. Встретились мы часа в три пополудни и часа три к ряду говорили о чем попало. В этот раз слишком много говорил я, точно не было возможности с Витей Крутиковым наговориться.

Володя привез мне дневник Суворина

27 декабря 92 года

3:30 Год кончается. Судорожно, толчками летит время. трудно поверить что с того давнего декабря прошло 22 года…

10:10 «Томбе ля неж…» Полет Сальваторе Адамо, я вспоминаю один из вечеров шестьдесят седьмого года, когда мы собирались у Шурика Фомина, царство ему небесное. Мы с Мишей Бараусовым опоздали и застали веселье в самом разгаре, когда гости уже сыты и пьяны, на весь дом гремит музыка и все разбрелись кто куда…

 

28 декабря 92 года

Новгород. Статью дописывал в редакции. Конец скомкал, лишь бы сделать. Вышла какая-то сахарная смесь, не то, ни сё, стыдно было сдавать. «Полставки за коня». Коля Модестов зовет в гости. Может быть схожу к нему и у него переночую. Получил деньги— десять с чем-то тысяч рублей за авансом и доплатами за отпуск. В редакции тихо и малолюдно. Андрея нет. Над.Вас. любезно открыла мне его кабинет, где я сейчас сижу. Руслан все еще болеет, говорит, что не спит, мучается дикой головной болью, похудел на 10 килограммов.

Встреча в поезде. Елена Васильевна – врач-педиатр из Новгорода. Сестры— близнецы Лена и Наташа Тяпкины. Родом из Боровичей

29 декабря 92 года

15:50 День истекает по капле, вечер сочиться в пыльные окна, сумерки синеют в лесу. Пишу через силу. Сонливость и вялость. Встреча в поезде. вчера, когда я ехал на новгородском (Н-д – Москва) поезде… Нет, не то. Дорожные разговоры. я заметил за собой неприятную особенность говорить излишне подробно, утяжеляя и без того тяжелую речь свою. Праздника не чувствуется. Будто и не кончается год, будто нигде не будет у нас ёлки, цветных флажков, хлопушек, шаров. К празднику надо подходить чистым душой, хорошо поработавшим. А я мало работал зато много и без толку говорил. Коля Модестов купил подержанный «Опель-кадет» за 190 тысяч рублей. «Один мой знакомый перегонял его из-за бугра и дорогой и он застучал. А гнать надо было в Омск, он не стал рисковать и продал мне. Мастер, которому я показал машину, сказал что трещину можно залить.. и можно ездить.» Коля, как всегда бодр, неунывающий, сейчас, когда его коммерческие дела пошли в гору, он стал еще и уверенным в себе, спокойным, лишившись некоторой своей суетливости. Все у него хорошо, гладко, дай Бог, чтобы и дальше так шло, и он даже помышляет совсем из газеты уйти, и заняться своим товариществом. он открыл какой-то коридор и собирается устраивать там ларек или навес— не знаю что будет точнее.

Валя Корнеева спросила что я предложу в номер на 14е. а мне и предложить нечего бывает очень разве что (неразб.), которые надо еще заново переписать. обещал ей (неразб.), летуна из Самуйлова, – Над всем этим надо еще сидеть. Праздники, оказывается, продлятся у нас до 8 числа. Деньги я получил – десять с чем то тысяч рублей вместе с авансом и какими то доплатами за отпуск то по нынешним временам это немного.

Вот и стемнело уже

30 декабря 92 года

День проходит предпраздничной суете. Зашёл за Людой на работу, прошлись по магазинам, истратили кучу денег на вино, печенье, шоколадки и прочая, и прочая. Дороговизна в магазинах, а их стало столько, что и счету нет, уже не удивляет никого.

Елку Люда принесла с работы: Юрка— шофер привёз. Украсили её, укрепили, – красивая вышла ёлка. А вечером я пошёл выносить ведро и обнаружил в бесхозную ёлку, воткнутою в сугроб, я не удержался, притащил ее домой и до поздней ночи укреплял ее трехлитровой банке с водой и украшал, как мог.

31 декабря 92 года

23:25 Мошенское. Мороз под 30°. Замерзли Людой пока ехали. В Окуловке подали нам холодный и донельзя грязный автобус. До Боровичей доехали, к счастью, без опозданий и поспели на такой же грязный, но все же мало-мальски тёплый автобус на Мошенское. Не верится, что через полчаса наступит новый год, что кончится, наконец, год високосный. Завершили его с Костей баней у Володи Петрова. попарились остатками банного жара и помчались по Морозу домой, где ждала нас неукрашенная елка, которую как раз перед нашим приездом принес Костя, промерзшие в лесу до костей. елку поставили воду, украсили остатками игрушек и дождика, и вышла елка хоть куда. В доме приятно пахнет хвоей.