1 октября 92 года
22:30 Ну вот и октябрь на дворе. Пришел он слезливым, неопрятным стариком, расквасившим дороги и налив до краев блюдца луж. В грязь летят золотые и червонные листья. Второй раз за сегодняшний день слышу романс «Утро туманное», в разном, правда, исполнении. «Взгляды так жадно, так робко ловимые… Тихого голоса звуки любимые…» Утром и вот теперь, поздней ночью, когда остался позади суетный, дождливый день, вымочил меня до нитки, пока я ходил на почту. Зонтика я, понятное дело, не взял, понадеялся на благосклонность погоды и был за это наказан дурным настроением, котором пребывал до той поры, покуда не знал как мне быть – ехать или оставаться до субботы. Решил, что в пятницу дождусь Костю и в субботу утром уеду в Опеченский Посад, куда давно рвется душа моя.
2 октября 92 года
3:30 Пора укладываться. Устал и спать хочу. А что сделал? Да ровным счетом – ничего, если не считать писем.
15:30 Тихий, непривычно студеной день. Лужи подсохли, и город выглядит прибранном, умытым, хотя никто его, конечно, не убирал, и уж тем более не мыл. Как всегда к холодам, кругом что-то копают, роют, горы вывороченной земли живописно закиданы палой листвой и уж не думаешь грязи и причиненных неудобствах, а радуешься при чудом природы, сумевшей украсить даже то, что украсить невозможно. Липы стоят, как зажженные свечи, а вокруг них россыпи золотых червонцев царской чеканки
Около семи вечера. Ждем Костю. Пахнет голубцами. Варим и парим в четыре руки. Мама звонила, ждут меня. С Наташей разговаривал, она даже отругала меня. «Я тебя каждый день жду, а ты все не едешь». Завтра утром поеду. Надо еще собраться, приготовиться. Тоска дорожная уже гложет сердце. Оставляют недоделанные дела, невыполненные задания и бросаюсь как в омут с головой в другую жизнь, каковая всегда поджидает меня в Опеченском Посаде. Я там действительно иначе живу, возвращаясь в мир детства.
20:50 Костя приехал в семь часов на электричке. До Чудова добирался автобусом. Билеты на автобус уже подорожали.
{Выписки из Альбера Камю}
3 октября 92 года
22:05 Опеченский Посад. Вот я и дома. Холодно сегодня, ночью был мороз.
…утро, вставшее с третьими петухами. Слышно было, как хлопали калитки, выгоняли коров и переговаривались. Сырой и волглый туман клубился неопрятными клочьями.
4 октября 92 года
Воскресенье. Притихший лес. Шум над головой. Кукушка. Грибов в лесу попадалось немного: перестоявшие подберезовики, моховики, сыроежки… Но мне было и не до грибов.. Брусника было горьковата на вкус, её пригоршнями, мокрыми от росы и говорил: «Когда ешь вишни, кажется, что идет дождь» … Олеша мастер на такие метафоры, если вдуматься – все очень точно. «Лужа лежала под деревом, как цыганка»
17:35 Какая тишина в лесу! Лист упадет, задевая еле уловимо за ветки, слышно. Пахнет грибами, жухлой травой, болотом и студеным духом лесным, вобравшим в себя запах багульника, мхов и трав. Грибов в лесу мало: сыроежки, моховики, перестоялые и подберезовики, ситоножки и россыпи горькух. Ни подосиновиков, ни, тем более, белых нет и в помине. Березы и осины горят как фонари. Тихо и покойно в лесу.
18:35 Провожать всегда хуже чем самому уезжать. Дорога отъезжающему дана в утешение, а домашние думы в дорогу не берут и он полон элегической грусти, что время, как те, что остались – тоски.
Встретил Витьку Семисотова. Он окликнул меня, когда я подбирал за плугом картошку на огороде. Витька совсем седой, хотя он по-прежнему юношески (слово неразб.), поджар и несерьезен, как всегда. Он собирается строить дом, чтобы в конце-концов уехать из Воркуты, где он уже 21 год работает шахте. Отпуск у них три месяца и он здесь с августа. Договорились встретиться сегодня после шести. Пора идти разыскивать его
5 октября 92 года
Тоска и одиночество. Весь день дома. «Шумит за окном береза, тихонько позвякивают телефонные провода, и в сердце моем такая пустота, точно вынули из него все, чем оно должно жить. День сегодня тусклый и ветреный, я люблю такие дни в середине осени, они созвучны моему настроению. Я ведь, в сущности, скучный человек и тоскую чаще, чем радуюсь, заражая черной своей меланхолией доверчивых людей. … Я вообще всё делаю наоборот и себе врежу больше, чем все мои недруги вместе взятые. Я-то ладно, участи такой вполне достоин, а вот другие-то в чем виноваты?
Ветер выдувает остатки тепла из нетопленного дома, и мне кажется, что он выстужает душу, не греет её, заблудшую, и зимняя душегрейка, которой…
Радио, бормотавшее за стеной, замолчало и еще печальнее зазвенели провода, глуше зашумела береза. «Неужто не кончена песня моя, и жизни не кончена нить? И длится и длится недуг бытия и легче не будет жить?»
6 октября 92 года
13:45 День сегодня солнечный, но холодный. Из-за Нилушки плывут тяжелые синие облака (тучи), от реки наносит стужей и сыростью, шумят, роняя свое «византийское золото» старые березы, они помнят нас мальчишками, а мы всегда видели их стариками – вот еще одно доказательство относительности времени. Что много для нас, то миг, ничто для природы.
15:25 Золотым дождем воспоминаний осыпаются листья
16:15 Я поднялся на голую, продуваемую всеми ветрами, Васильевскую гору. Отсюда как на ладони видны Нилушка. Синеватым облаком опустилась она на грешную землю и навсегда застыла там, шумит столетними соснами. Заревами осин полыхал лес, ветер свистел жухлым степным ковылем, может быть это и не ковыль, а просто трава, не скошенная летом. Но какую навевает она тоску, какую грусть, когда идешь нескончаемым кочковатым полем и она шуршит и стелется под ногами!
16:40 Лес стоит нахмуренный и строгий, точно хозяин, не ожидавший позднего гостя да еще с корзинкой и с перочинным ножиком в кармане.
Есть у Достоевского такое выражение: «Не люби ты меня, полюби ты мое.» Можно их и так, и этак толковать, но как трудно войти в чужую жизнь и принять ее такой, какая она есть, а приняв, остаться в ней навсегда.
Холодно и тихо в лесу. Слышно как в Посаде, а м.б. в Рядке лает собака и мычат коровы, а в отдалении урчит моторами дорога.
Сижу направленном дереве посреди болота и курю отвратительная сигареты, чувствуя во рту резкую табачную горечь, добавляющую, будто бы, горечи душевной, который и без того с избытком. Как же все-таки нелепо устроен мир! Я только теперь понимаю смысл библейского изречения: «Знание умножает скорбь». Вот не знал я того-то и того-то, и жил спокойно.
«Знающему далеко до любящего, любящему далеко до радостного» Лучше и легче жить на безопасным от жизни расстоянии, воспринимаю ее только в реальностях бытия, но тогда нет и самой жизни, а есть череда событий, коих ты слепой и случайный участник. Значит страдать, а страдать значит жить чем, что от тебя далеко. Грустная философия, но куда от нее денешься, если она не в том, так в другом проявляется на каждом шагу?
18:15 Вот опять я на той же горе. Смеркается. Нилушка чернеет на горизонте. Лес настороженно молчит. Справа от меня Кисловский пруд, рядом с которым мы жгли костер и встречали Иванову ночь. Когда было ничего не ясно в моей судьбе, она могла повернуться и так и этак, нет ясности и теперь когда жизнь прожита и осталась достойно и мудро встретить смерть, которая м.б. поджидает нас гораздо раньше, чем мы думаем.
Половина седьмого
7 октября 92 года
21:00 Дождь шумит за окном. День выстоял тихий, хотя и холодный. Погода испортилась к вечеру. Нигде я не был, если не считать привычного уже похода на почту и в книжный магазин, где сегодня я купил два «Тома словаря современного русского литературного языка» и «Биографический словарь русских писателей, 1 том».
8 октября 92 года
Мошенское. Прибыл без хлопот, с автобуса на автобус, автостанция было полупустой, ни очередей, ни нервотрепки. Ехал я налегке, с одной сумкой через плечо, мыслями был далеко и пока автобусы, один за одним, все дальше и дальше уносили меня от Опеченского Посада, где только не блуждал в мыслях… Нестерпимо прекрасная осень слепила глаза золотом и шафраном и даже не верилось, что видишь это наяву, они во сне. День стоял студеной и тихий, как бы в ожидании больших холодов. Но едва я приехал, заморосил дождь, сперва робко и вяло, а потом все резвее, настойчивее, да так и разошелся на весь день. По дождю я носил воду из колонки, подожди собирал цветы, последний букет из календулы, малины и багровых веточек черноплодной рябины, подожди ходил встречать Люду на автостанцию.. Отправился я туда слишком рано и ждал минут сорок в гордом одиночестве, пугая своей угрюмой неподвижностью поздних прохожих. Я продрог конечно, и жалел, что не захватил с собой тетрадку с ручкой, – мог бы что-нибудь на лету записать- было такое какое настроение.
9 октября 92 года
3:20 Дождь опять припустил за окном, бросив пригоршню мокрых горошин в запотевшее стекло. Холодно там, жутко и неуютно, не приведи Бог, оказаться кому-нибудь в эту пору где-нибудь в лесу и на дороге.
Люда привезла письма от Гриши и от Сенкевича Аркадия Алексеевича.
11:30 Дождь так и льет, небо, тяжелое от туч, хмурое, давит на землю. Снилось что-то путное, во сне зачем-то вспоминал Бера… (неразб.) «Господа, если и правда святой мир дороги найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой.» Какие-то городские улицы, какой-то старинный дом, кабинеты, какие-то люди. «Кажется, это институт, в котором будто бы я учусь и пишу уже диссертацию, а который все время на разные лады говорим, я спорю о том, какой она должна быть, горячую и даже ругаюсь, доказывая своё
17:40 Мошенское.
Топлю баню у Куликовых,последнюю, наверное, в этом году. Река после вчерашнего дождя, лившего всю ночь и сегодня полоскавшего до обеда, вздулась и пожелтела. Пашни зернистого грунта, липы на той стороне почти облетели, приобрели фламандский облик, точно на картинах Питера Брейгеля Младшего. Сумерки делают мир глуше и таинственнее и от чего-то ложится на душу неизъяснимая тоска с примесью тревоги и страха. Вечно ты в чем-то виноват, и не то, что люди – природа будто бы упрекает тебя за то, что ты еще бродишь по белу свету и ещё на что-то надеешься, чудак. Небо к ночи угрюмей и ниже в окнах кажется болезненно желтым, как раствор формалина. Сижу в предбаннике, жду, когда закипит котел, чтобы слить его, поворошить в печке да бежать домой. Там полно работы: Надо вставить рамы, залепить их замазкой, заторкать ватой и заклеить бумагой. Уезжаю в Посад. Костя сегодня должен быть там, дай Бог доехать ему без хлопот.
Посадил сегодня два клена у забора
10 октября 92 года
Доехал без хлопот, с автобуса на автобус, не ждал в Боровичах и пяти минут. Вышел у кладбища, зашел к Наташе, Костя был здесь. Откушал у Наташи, посидел, маясь головной болью – следствие вчерашний бессонной ночи и поплёлся домой. Холодно было, – утром шел снег
«…Вокруг дома носится черный, как ночь, Демон. Он, конечно, облаял меня и чуть было не съел с потрохами, но я тихонько позвал его (окликнул): «Демон! Демон!» и он от меня отстал, облаяв напоследок. Ночь стояла такая тихая, покорная, слышен был каждый шорох, я прошел по улице до конца, вернулся – дверь была открыта, горел свет в коридоре
11 октября 92 года
Павлику 16 лет. Весь день был у Наташи. Сходили с Костей и Павликом на кладбище. Холодно было, шел снег, шурша и цепляясь за необлетевшие еще ветки берез. Дверь за нами жутким скрипом стукнула.
Весь день промучился головной болью. Таблетки не помогали. Только к вечеру поотлегло. Снег с обеда разошелся и замело, закрутило; покатилась колесом мокрая белая вьюга, и не видно было ни спереди, не сзади ни зги. Снег был мокрый и пал он на теплую, незамерзшую землю, и, конечно же, таял.
12 октября 92 года
22:10 Метель так и метет
Снегу навалило небывало много, сантиметров тридцать. Утром вышел из дома и сразу угодил в сугроб, нанесенный за ночь. Шли к автобусной остановке, черпая ботинками снег. В Боровичах на автостанции было сыро, грязно и холодно, автобусы не ходили, очереди у касс удлинялись
13 октября 92 года
14:30 Написал два письма Грише в Санкт-Петербург, странно произносить «Санкт-Петербург» и при этом не улыбаться, подразумевая Ленинград.
Холодно. Снег так и лежит, усеянный золотом листьев. Я сижу в валенках и в свитере, дома не топлено еще, Тоня только что принесла охапку заснеженных поленьев, одно с грохотом упало и Тоня философски изрекла: «Гость какой-то придет». Ветер гудит и воет, тихонько позванивая телефонными проводами.
18:25 Сходил на почту, заплатил за телефон, опустил письма. Холодно и пусто на улицах. Вечно хмурая сестра Шурика Фомина Вера неожиданно улыбнулась мне и заговорила со мной ласково, как никогда
Это странная зима, облитые лунным светом снега и запах свежести вот этих снегов и от лунного света
Никак не привыкнуть к этой странной преждевременной зиме, свалившиеся на нас как наваждение. Снег так и лежит и по-прежнему не тает, накатанная дорога блестит и идти по ней скользко и неудобно с непривычки. Время в этом году точно заплутало в потёмках и похоже, что нечаянно забежало вперед или, наоборот, вернулось назад, в прошлое и там задержалось. Провожал сейчас Наташу и, когда возвращался по пустым и совершенно безлюдным улицам, мне казалось, что я уже возвращался вот так же, при полной луне бежавшей среди сизых туч
14 октября 92 года
19:35 Покров Пресвятой Богородицы. Снег идёт. Весь день высидел дома. Толку от этого сиденья мало. Нервничал, искал возможность уехать и… никуда не уехал. Пытался работать. Ничего в бедную мою голову не лезет. Временами я испытываю отвращение к собственной писанине, которая в такие минуты кажется мне до неприличия однообразной, ничтожной и пустой. Зачем Я ломаю голову, зачем выстраиваю слова в нелепые претенциозные фразы, зачем?.. Зачем я пропускаю свою жизнь через мельчайшее сито собственных представлений о ней? Эти вопросы можно задавать без конца и ответов на них, разумеется, не будет.
Вечером приходили к нам гости: Любовь Ивановна Барулина и Мария Дмитриевна Ивашова. Я выпил с ними за светлый праздник рюмку водки
15 октября 92 года
13:35 Слякоть несусветная. Боровичи тонут в грязи, холодно, неуютно, маетно. Душа опять не на месте, снова несет меня поток бытия. «Безрассудство – это праздник существования» – вспоминаю я снова Сартра и тем успокаиваю себя. Ночью опять шел снег. Я мыл голову, выбегал на улицу из-за ворот мне скользили легкие прохладные искринки
14:25 Снег и еще не раздетый лес, мама говорит, что это сулит тяжелый год.
Поразительно чувство слова у блаженных людей. Тонюшка бывает так лихо и точно скажет, что подивишься невольно, а попроси ее повторить? «А что я сказала я и забыла, не помню я ничего …» Как тут не вспомнить: «Чем случайней, тем верней.» Непостижимая тайна владения словом. Как оно приходит, почему, из каких глубин потаённых, – никто этого не знает. Сколько краснобаев вызывает тоску и скуку и их правильная, закругленная речь ничего не выражает, кроме желания покрасоваться; слово выдает их с головой, взятое взаймы без отдачи оно буквально вопиет о нищете того, кто выдает себя за владельца слов. Ничем он не владеет, кроме непомерного самолюбия.
«Снег, черные на белом, кусты, бурелом, припорошенный снегом, желтые и красные пятна осин среди потемневших к зиме призрачных болотных ёлок. Трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал, полуспал…» Сосед рядом со мной удивительно похож на постаревшего Мишу Павлова, ему лет на десять больше настоящего Миши. Он молчит, вздыхает, встает, выходит, снова садится, как садятся грузные, немолодые люди. Слишком долгое ожидание отнимает силы.
«В голом и прозрачным до дрожи утреннем лесу поднимаются мохнатые венчики сон-травы
В голом, продрогшем от весенней стужи лесу поднимаются от земли мохнатые венчики сон-травы
17:40 Сумерки ложатся на заснеженную землю. Голова тяжелеет от вязкого, неподвижного ожидания, туманом обволакивающего душу. Какая тоска, господи, какая тоска! Весь мир остановился, застыл, точно напуганный. Опять я опаздываю. Куда я только не опаздывал! Сосед мой разговорился на мою беду и все точно с листа газетного читает: «система была неплохая, только исполнение плохое… Новгородской области раньше 300 тысяч тонн клюквы в год, а теперь? После мелиорации, болота осушили, какая клюква?»
16 октября 92 года
12:00 С шумом произносятся под окном машины, и шум этот, да еще детские голоса, единственные вестники мозглого, сырого дня, который дымится, исходит изморозью и не сулит хороший погоды. Время теряет свою зыбкую прерывистую плоть и нет уже ни дня, ни ночи, ни вечера, ни утра. Тикает будильник
17 октября 92 года
23:55 Вокзальная глупая суета. Время скользит по циферблату больших часов, время скользит, отдается гулкими торопливыми шагами
Никак не кончится это давно исчерпавшая себя тетрадь, пора перебираться в новую, сорок четвертую по счету, пора начинать новую страницу своей жизни. Господи, как глупо я пишу! Купил в киоске «Камень» Мандельштама, всего за 35 рублей, когда в Новгороде видел его за пятьдесят. Роскошное издание из серии «Литературные памятники».
Электричка грохочет, несется в темную сырую ночь, рассыпанную огнями и все, что было, остается позади, прошлом, как полустанок на дороге
18 октября 92 года
23:15 Опеченский Посад. Я живу сейчас с постоянным и навязчивым ощущением близкой смерти. Я не хочу так жить, не хочу заигрывать со смертью, но она будто дразнит меня, появляясь то там, то здесь, и манит, манит к себе, обещая быстрое и радикальное решение всех, без исключения, проблем.
Нелепая и ненужная поездка в Любытино с … Романом (Рамзаном) на его «каблучке»
19 октября 92 года
Понедельник.
12:55 Окуловка. Доехал на удивление удачно: неожиданно подвернулась оказия с «Прогресса», Маша Новикова (Анисимова) сказала по телефону, что на фабрике грузится машины до Батецкой, я оделся и скорее туда. Шофер, чем-то похожий на Ефимова из Мошенского – такой же краснолицый, узкоглазый, такой же кепке и также сжимающий зубы в разговоре, – оказался словоохотливым, я вот только не расположен был говорить. Оказалось, что у него двоюродная сестра (Федорова) работает в Маловишерской больнице, что Риту Иванову он знает: «Такая симпатичная женщина», что в 62 – 64 годах он учился в Егле и был на практике на целине
«Вот вы считаете меня хорошей, а поди знай, что у меня в душе… Такое беспокойство было… Вера ночью прибежала Сын сапогом ударил по голове Вся в крови. Я её обмыла, оставила ночевать
Она все углубляется. День, другой, неделю живет. Две недели живет. Я говорю: Вера, сходи за бельем, стопи баню, придешь. «Никуда я не пойду», «Дай рубашку.» То ножницы пропадут, то ложки. «Что это у меня все пропадает. Мыши что ли воруют.» 500 рублей денег унесла, все пятерками. Она стала посуду бить, ударила меня корзиной с картошкой Секретный замочек – дедова память тут Вася прибежал, сосед. Она выскочила. Меня все ругать. А я: ну как не пустить? Соседское дело.»
(Из разговора. Чем не «Лиса и заяц»)
«Ложь – это нечто большее, чем дезинформация. Когда больному говорят, что у него все в порядке, хотя знают, что он не сегодня – завтра умрет, это не ложь (Это уже из другого разговора. Парень, девушка, черная с белым собачонка, рюкзаки, запах костра) А когда бы ты мне это сказала? Сейчас или несколько дней назад? А в Польше? Я слышу его, хотя он дальше, а её, она рядом – нет, не слышно ее милого щебета) Значит, в Польше ты бы солгала с чистой совестью. Кончено. Она смеется. Речь его неприятно расставлена паузами, медлительно четка, точно с некоторой натугой дается. Неудобно слушать чужой разговор, но куда денешься, когда сидишь бок о бое, в тесноте, да не в обиде, а уши слышат все, что входит в диапазон слуха, хочешь ты этого или не хочешь. Свет зажгли в зале ожидания
Тема: Война без выстрелов !!!
Выписки из рассказов о человеческих отношениях на передовой. Кудряшов Воеводов
Вечер исподволь подначивает ранние сумерки. Бабушка слева, та, что рассказывал соседке грустную историю о человеческой неблагодарности, сказала: «Так тяжело и худо на сердце, когда так рано темнеет.» Собачку, умную дрожащую мордашку зовут Дым. Ушла его хозяйка и она, напрягшись на ременном поводке, ждет её. Пришла, как обрадовался он, как завилял хвостом, заскулил. А она улыбнулась ему и села, зябко закутавшись в куртку.
Вот ты говоришь А душу мою ты в расчет не берешь? Может быть тебе на нее наплевать?
Электрички все еще нет. Дымит путеукладчик, разбирают пути. Будет ли электричка ко времени – никто не знает. По моему она обиделась, молчит, подперев руками голову и смотрит в пол.
Электричка подошла к первой платформе. Скоро поедем. Холодно. Не топят ее что ли? Тетрадь, слава Богу, кончается. Истерзал я её сомнениями, тоской, частыми переездами с места на место. Пора ставить точку и перебираться под новый коленкоровый переплет. Дождь пошел. Сиро, мозгло, надоедливо в природе.
20 октября 92 года
21:55 Доехал вчера вполне благополучно. Во Опеченском Посаде повезло сесть на попутку груженную мебелью из «Прогресса» (Маня Новикова помогла), я без хлопот в первом часу дня добрался до Окуловки; часа два с лишним провёл на вокзале, невольно оказавшись свидетелем двух разговоров весьма любопытных и в 14:30, как положено по расписанию, от был на электричке в Малую Вишеру. Дорогой читал в журнале спасения московскую хронику (неразб.) А.П.Кузичевой.
{Записки о Чехове}
Вот что я писал 28 ноября прошлого года: «Чем больше я раскручиваю спираль времени в обратном направлении, тем больше прошедшее становится настоящим. Ещё немного и я окажусь в том давно ушедшем времени, которое прорисовывается передо мной из тумана небытия.»
Как в воду глядел.
Звонил Руслану. Он теперь редактор «Провинциала», Андрей Коткин, его заместитель. Стовба в пресс-центре областной администрации. Попросил меня поднажать. На этой неделе должен выйти первый номер. Пока на две области, нашу и Псковскую. 16 октября, В день Ангела, Руслана приняли в союз писателей России.
Женщина в поезде (полноватая, в больших круглых очках, с круглым наивным лицом и в накинутой на плечи шали) раскладывала на столике пасьянс
Таня Анфимова забегала: « А нам с Ирой с воскресенья на понедельник приснилось, что мы у вас в гостях были. Идём с ней утром я ей говорю, что мне приснилось, а она: « ой, мама, и мне тоже самое приснилась.»
«Зябко жить на земле человеку»
Соколов-Микитов
Зеленые сумерки заглохшего сада. Солнечные спицы насквозь протыкают листву, шарят по траве. Кружево листвы.
Сон-трава а по весне, когда лес тихо и прозрачен, поднимаются от земли сиреневые венчики сон-травы
21 октября 92 года
16:00 Достоевский о русских: «люди весьма непрочной ненависти.»
22 октября 92 года
02:30 Утром собираюсь в Новгород.
20:50 Новгород. Точнее уже не совсем Новгород — пишу в московском поезде: ноги гудят от усталости, где меня сегодня только черти не носили, полгорода обежал. Зашел в редакцию и попал к более чем скромному торжеству по случаю выхода первого номера «Провинциала». Бутылку какого-то заграничного вермута разлили по чайным чашкам и выпили без большой, впрочем, радости. Руслан усталый, похудевший, измученный вел планерку. Нарышкин, мучившийся зубами, все тявкал из своего угла, не преминул куснуть и меня, и я не сдержался, взбрыкнул, о чём теперь жалею,—не стоило бы связываться с г…н.
Был у Кости в лицее, он спешил на волейбол. Поговорил с Лизаветой. С Виталиком у них, похоже, все.
…
21:40 Тусклый, точно в прозекторской, свет вагонных фонарей. Спать хочется. Лёг вчера в пять часов, а в шесть, в начале седьмого уже, зевая, встал, помылся в душе, побрился и полугалопом помчался на автостанцию. На автобус я благополучно успел и даже билет купил. Дорогу проспал
Жарко в вагоне, дремотно и тихо.
Проводник шуровал в топке, как чёрт в преисподней. Искры снопами летели из трубы и Гасли в сизых сумерках октябрьской ночи, ещё не успевший осознать самое себя.
Чудово 22:25
Ну и духота, однако! Ехать осталось всего ничего, но сколько здесь простоим один Бог ведает. Завтра собираюсь уезжать на «Юности» домой. Как скажу об этом, ведь недели не прошло, как приехал, и опять в дорогу. но ехать надо, ничего не попишешь.
Старушка на вахте в лицей и очень хвалила Костю: «Он у нас хороший, вы за него не беспокойтесь. И звоните, не стесняйтесь, я всегда приглашу к телефону. я же понимаю» Она же: «Костя, это твой папа? Какой папа молодой!»
Лиза похвалила сдержаннее, но со значением: «Хороший у тебя сын. Надёжный. Он как-то все умеет, все понимает. Попросишь, он без лишних слов сделает…
23 октября 92 года
Опеченский Посад. Христа ради попросился на «Юность», обошел поезд из конца в конец в поисках свободного места, но так ничего и не нашел, оставшись в первом вагоне. Холодно было, дул резкий порывистый ветер, а я оделся не по погоде легко, да и к тому же забыл шапку. Электричка из Бологого пришла заляпанная снегом. Снег повалил уже на Мстинском мосту. Я услышал как загрохотали под полом стальные фермы моста, когда шел по вагонам, ловя на себе удивленные взгляды пассажиров.
24 октября 92 года
Суббота. Мороз. Холодина. А я без шапки. Наташа ссудила (неразб.) мне Павликову лыжную. На реке закрайками лед плывет с тихим шорохом; Грустно и маетно от этого почему-то на душе. Время густеет как замерзающая речная вода и течет с тихим (слово неразб.) и вкрадчивым шорохом, точно крадется в темных коридорах (лабиринтах) бытия. Разыскал потерявшиеся бумаги, пытался работать, что оказалось делом пустым и напрасным. Вечером сходил в коммунальную баню. Напарился до дурноты и сердечной слабости. Круглолицый большеголовый паренек лет восьми: « А я вас знаю, вы к Петровым приезжаете. Вы ещё в дождь ехали на велосипеде и чуть не упали.» «Точно,» – удивился я. – было такое. А ты наблюдательный парень.» «А как вас звать?» – Закинув вверх круглую стриженную головенку спросил второй поменьше. «Дядя Володя.» «И я вас теперь знаю. И я … Я тоже вас видел.» «Не ври.» – «Видел! Видел!» Ребятишки оказались Моисеева, Мишки мотора. Старший неродной, а меньшой уже собственный.
25 октября 92 года
Полдня простоял на дороге и все без толку – не ходили автобусы. Перелучский не остановился. Замерз на остановке до костей. Позвонил домой, люда говорит железным, без интонаций, голосом.
Еще один день в Посаде. Проснулся в семь утра и больше уже не уснул. Холодно было в Посаде. По реке плыла шуга
26 октября 92 года
Уезжаю. Вчера оказывается на Опеченский вообще не ходили автобусы. Уехал на старом, почти бутафорском «Москвиче» едва ли не первого выпуска С Серёжей Соколовым и его женой Надеждой, одетой в фуфайку и обутой в валенки с галошами. День был серенький, шел снег, в машине было холодно и тесно от сумок а котомок. Ехали неторопливо, смиренно, поджав хвост, этакой побитой собакой. «В этой машине я чувствую себя Борманом.» – пошутил я. Оказывается, кстати пошутил. Серёжу, когда он выезжал на своём катафалке, называли штирлицем. «Вон, – говорили, – Штирлиц поехал.» На полдороги впереди что там хлопнуло. Сережа чертыхнулся. «Без тебя был он дал бы себе волю, а тут даже не заматерился» «Опять колесо» – сказал Сережа и полез под сидение за запаской. С горем пополам колесо поменяли и поехали дальше. К поезду успели вовремя
27 октября 92 года
15:40 Голова болит. Упадок духа. Тень семейного скандала витает в доме моем. Работа не идет. Болит левый бок. все плохо вокруг меня
{Выписки из Даля}
У нас плохо топят. сижу в валенках и душегрейке и всё равно холодно.
28 октября 92 года
{Ответ на письмо Ольге Л.}
12:30 А что такое сила и слабость? Человек не может быть изначально сильным, это противоестественно. Только титаны могут душить в (слово неразб.) змея и побеждать всех и вся, Совершая один за другим свои подвиги. Человек устроен иначе. Пока он слаб, он и силен. слабость—вектор силы, направление ветра души. сильному некуда идти, он уже пришел, он демонстрирует силу, поигрывая мускулами и заботясь исключительно о том, чтобы её не потерять. А то, что боишься потерять тебе и не принадлежит. Только то, что приобретешь в муках,— твоё, а это не что иное как ощущение жизни, упоение ею даже в страданиях, даже на краю гибели. «Все у нас чужое, только время свое» писал в нравственных письмах к Луцилию. « А время—это мы сами» – говорил гораздо позже странный и противоречивый человек Александр Иванович Герцен пережившую своей жизни сильнейшую любовную драму, изведавший и славы, и богатства и крушение надежд, о чем сам же и написал в «Былом и думах», Сделав свою жизнь предметом литературы, не пощадив при этом ни себя, ни близких людей.
Я прекрасно понимаю тебя, милая О., по одной простой причине, что все то, о чём ты пишешь повторялось и будет повторяться с миллионами людей. И если ты это переживаешь, значит все в порядке ты растешь. И пусть тебя это не огорчает, но это все равно, что у младенца режутся зубы и он плачет, ему больно и беспокойно. Не думай о таланте, об успехе, равно как и о их зеркальном отражении—все это не более, чем миф, мираж, который растает, стоит только приблизиться к нему хотя бы на несколько шагов. «Все приходит вовремя для тех, кто умеет ждать» – я не не помню кто это сказал, да это и не так важно, ну мысль это простая многократно подтверждается в моей, к примеру, жизни, которую я не считаю неплохой, нехороший, а считаю её своей совсем, что успею вместились в неё 42 годам и что, надеюсь, вместится в нее если судьбе будет угодно…
Как жить— никто не знает, каждый по-своему, спотыкаясь и падая, пробирается в потемках своей души, видя впереди слабый свет оставленные людьми. У тебя есть прекрасный и мудрый учитель твой отец. Я преклоняюсь перед ним бесконечно ему благодарен и бесконечно о нем скорблю, жалея себя, потому что дружбу с такими людьми судьба не дарит дважды. Ну и память о нем дает мне силы. Почему бы тебе не написать о нем все, что ты помнишь знаешь и постигаешь теперь, взрослее с каждым прожитым днем и каждым пережитым страданием? Память несовершенна, ее исподволь подтачивает время, её грызут сомнения, она легкомысленна и забывчива, как девушка на выданье, она, как девушка может желаемое выдают за действительное, потакая тайным помыслам. Читай то, что читал твой отец, пройди с ним хотя бы часть его пути и тебе откроется мир, в котором тебе будет, как дома, тепло и светло. все это, наверное ты знаешь и без меня или по крайней мере догадываешься. Так пусть же мои слова станут подтверждением твоих мыслей. И ещё: жизнь твоего отца продолжаются в тебе, ты хранишь её, чтобы потом, когда придёт время, передать дальше. Не суди строго за банальности, в свойственной всем без исключения родителям, беспокоящихся за своих чат неразумных, но хвори одолели, когда им не поддаешься, а для этого иной раз не грех сходить к врачу и выпить микстуру, которую он прописал. Ведь когда-то порошки и пилюли прописывал своим больным доктор Чехов. Представь, что ты идешь к нему на приём.
А то, что тебя не понимают или ты не понимаешь себя,— это прекрасно, Твой мир, значит, сильнее и богаче, чем ты сама это можешь представить. Творение всегда выше творца. Хемингуэй по этому поводу даже хвастался: «Я сам часто и с удовольствием не понимаю самого себя.» Этим, кстати, человек, как мне кажется, защищаю свою душу и жизнь от всякого внешнего посягательства, даже если исходит от людей близких, желающих исключительно добра Даже единение с другим человеком есть насилие над ним, если высказано оно со всей определенностью. Вот почему тебе так тошно от друзей, дружно признающих твой талант. Это лишает тебя свободы быть самой собой, они Ольгой Л.., пишущей стихи и роман «Николь». Пусть уж все существует как бы немножко отдельно. Вот она, а вот ты. Ты хочешь пить и есть, у тебя болят зубы тебе никого не хочется видеть, а она пусть пишет стихи и мечтает быть знаменитой.»
Это черновик письма к Ольге Л.
«Страшно то, что нет ничего страшного»
И.С.Тургенев
29 октября 92 года
Я понял: единственный путь спасения — выбраться из собственного эгоизма, пусть для этого требуются необычайные усилия, пусть по швам трещит жизнь и тебе некогда пикнуть, некогда оглядеться. Беги пока бежится, а упадешь — поднимайся и снова беги. Все остальное — погибель, вращение вокруг себя. Но и тут не найдешь душевного покоя и тут холодно и неюутно душе твоей.
Сходил в редакцию. В…ренние (слово неразб.), пошлые разговоры. И я говорил пошло, чем я лучше других? Везде — в редакции, в книжном магазине, в библиотеке — я чувствовал себя прескверно, глупо, и одного желал: поскорее уйти
Письмо Ольге Л. не дописал. Грише не ответил, работа в загоне, а я удивительно равнодушен ко всему, точно не со мной все это происходит. Нет, пожалуй такого душевного кризиса я еще не переживал ни в 20, ни 26, ни в 30 лет. Все подвергается сомнению, все кажется не таким, все выворачивается на изнанку…
Снег. Весь день идет снег.
30 сентября 92 года
А сегодня, похоже, оттепель. Снег приобретает тот неприметно сиреневатый оттенок, который бывает, когда отпускают морозы. Два часа дня. Проснулся я поздно, в начале одиннадцатого и долго отходил от странного путаного сна, действие которого все время сбивалось, и я сейчас ничего путнего не могу вспомнить, потому что сразу ничего не записал. Вместо этого около часу я истезал рыхлое со сна тело гантелями и отжиманиями от пола, очень это сперва непиятно, но потом, когда разогреюся мышцы и боль в затылке понемногу отпустит, гнуться из стороны в сторону, приседать и наклоняться становится даже приятно, несмотря на пот и некоторую усталость.
16:45 Опять подмораживает. Снег кружится редкими медлительными хлопьями. «Милый друг, нежный друг, вспомни ты обо мне… Ночь светла, над рекой тихо светит луна и блестит серебром голубая волна»… Поет бархатный баритон. Какую тоску нагоняет от, какую печаль!
31 сентября 92 года
3:45 Ходили в гости к Зиминовым на ленино 30 летие. По дороге нас окликнул сын: «Красновы! Куда это вы?» Так с ним мы и заявились в гости. Все уже сидели за столом. Кроме Вадими Сатковского и его жены Лилии я никого (исключая хозяев, конечно) не знал. А были там: начальник милиции некий Круглов, меньше всего похожий на Круглова … и его супруга, некий Анжей (поляк) с круглолицей яблочно-спелой женой, Сергей (фамилии, увы, не знаю) с красивой женой Зоей. ….
Мишка напился и очень скоро понес такую чушь про физкультурника, схватившего его за рубаху, «вырвавшего кусок мяса из плеча», что всем стало тошно. Но в целом было у Зиминовых на удивление весело, и я, в кои-то веки, не чувствовал себя скованно
Днем ходили к Зиминовым доедать недоеденные салаты. «Все равно испортятся, не собаке же отдавать.» – простодушно объяснила свое приглашение Лена. Долго просидели у них, до оскомины осточертев друг другу: мы им, они — нам. Они-то нами спасались, чтобы не оставаться тет-а-тет после ночного скандала, а нам-то чего ради было сидеть?
Утром проводил Костю на электричку. Купил в киоске на вокзале 2 номер «Провинциала» с моей «Хроникой забвения»