1 июля 92 года
14:35 Электричка на Малую Вишеру. Сегодняшняя ночь была на секунду длиннее обычного – так по атомным часам выравнивают время.
Жарко. До Окуловки добрался удачно: на попутке успели на 12:39, ещё время оставалось, без хлопот купил билет, поговорил с Федором Егоровичем и его зятем Сережей, приехавшим встретить его с поросенком: тут подошел автобус, большой и нарядный, где я расположился со всеми удобствами. Зато сейчас затор. Электричка ждет чего-то, не едет. Жарко, хочется пить и спать.
15:00 Все-то еще стоим. В чем причина – никто не знает. Духота. 15:25. Электричку отогнали в сторону и снова поставили
16:50 Все еще, к несчастью, Окуловка. Сижу на скамейке в торце вокзала, не веря, что когда-нибудь уеду отсюда и не буду слышать, как тарахтит на холостом ходу желто-оранжевый рабочий поезд, не буду видеть всей этой надоедливой пестроты провинциального вокзала, когда случается в железнодорожных порядках сбой. Уже все пригляделись. Пассажиры узнают друг друга по покорной обреченности в глазах, по застывшим гримасам ожидания на лицах
18:50 Стоим, не отъехав от Торбина и на полверсты. Мучениям нашим нет конца. Не стоило сегодня ехать.
2 июля 92 года
18:10 Жара несусветная. Парит. И ветер такой дикий и душный, что кажется будто он долетел до нас, не успев остыть, из каких-то первобытных пустынь.
«Опеченская – во имя Томской Божией матери – деревянная, построенная наместником Лупандиным, церковь» (1762 г)
К середине XIX в имелись 3 церкви. «Успения Божией матери» (1764 г), «Покрова Пресвятыя Богородицы, на кладбище» (1845 г)
В начале XX в действовали 2 церкви и 2 часовни
…все то, что Достоевский называл «подробности текущей жизни».
19:30 Стемнилось. Небо затянуто тучами, но благословенного дождя всё нет. Ветер шумит, гнет осину, раздувает парусом занавески на открытых настежь окнах, неся в себе предчувствие грозы Но грозы пока нет.
Приехал вчера уже в восьмом часу вечера
3 июля 92 года
15:15 Едем домой. Люда в Мошенское, а я – в Опеченский Посад. Погода испортилась, задождило.
Поздно вечером. Опеченский Посад. Доехали, наудачу, хорошо. В Окуловке успели на транзитный (любытинский, кажется) автобус пятичасовой и к шести вечера благополучно прибыли в Боровичи. Люба Орешкина и Вера Кондратьева ехали в тот же автобусе
{Выписки из словаря Даля}
4 июля 92 года
14:20 Холодно. С утра несколько раз принимался дождь, a однажды в окна забарабанил самый настоящий град. Собираюсь косить, в Великом Пороге мама договорилась с какой-то старушкой скосить огород. Сходил на почту, купил «Землю новгородскую» с моими рассказами. Оказывается это последний номер, газета теперь будет называться «Провинциал» и выходить будет на весь Северо-Запад: Новгород, Мурманск, Вологда, Архангельск, Псков, Карелия.
Вечером ходили с Игорем косить Великий Порог. Ветер задувал с такой яростью, что казалось будто его рассердили и он срывает теперь зло на тучах, летящих с курьерской скоростью, на кустах, которые он нещадно, точно провинившихся, трепал, на воронах, едва справлявшихся с его порывами. Несколько раз принимался дождь и мы отсиживались с Игорем в бане. Косить он научился довольно сносно и помог мне много. Без него я провозился бы с этим огородом много дольше.
5 июля 92 года
Стало еще холоднее. Ветер студеный, руки зябнут, как в октябре. На речке мелкая злая рябь, ветер гонит здесь на вороных. До обеда скосили остатки травы на огороде. Тимофеевка-косить тяжело, точно это не трава, а проволока.
Вечером разговаривал по телефону с Русланом. Надо бы завтра быть в Новгороде, но мне не успеть, поеду во вторник, завтра рано утром собираюсь в Вишеру. Иванову ночь встретят без меня. Таня печатает какие-то бумаги Лёне Федорову и он обещает за это деревенское пиво и шашлыки.
Руслан сказал, что «Земля Новгородская» больше не существует и пока не закончится формирование новой газеты, нас отправят в оплачиваемый отпуск недели на три.
6 июля 92 года
11:00 Электричка на Малую Вишеру. Встал в шесть утра, лёг – в четвертом часу ночи. Собрался и пошел на автобус. В Боровичах без хлопот взял билет на хвойнинский (Хвойное-Новгород) автобус и в половине десятого был в Окуловке. Бурга
7 июля 92 года
10:20 Новгород. Пишу в кабинете Руслана. Хозяина пока нет. Получил деньги: две с небольшим тысячи, позвонил домой и в Мошенское. Гости уже в дороге.
Надо написать свои соображения насчет новой газеты. Какой она будет, какой я представляю её себе? Главное это разговор с читателем. Он может состояться в форме сплетни (информация), диалога (проблемная статья) и монолога (очерк, зарисовка) Разные уровни этого разговора, от беглого, вскользь, до серьезного и откровенного. Какие бы ни были проблемы, человек и его мир прежде всего. К нему надобно и обращаться, его и иметь в виду. Хроника текущих событий с учетом географии, проблемные статьи и глубокие размышления, отражающие все грани бытия. Газета для всех. Каждый должен найти в ней то, что ищет, но каждый должен создавать, что с ним не заигрывают, его принимают всерьез, как собеседника, но никак не ученика
8 июля 92 года
0:35 Гостей проводили. Я связал сегодня по рукам и ногам Гришу, Таню (они мне очень помогли и оказали такой радушный прием моим гостям, какой и я не сумел им оказать-пусть не выглядит это чрезмерным), словом, я им обязан и не знаю как с ними рассчитаться, как добром отплатить за добро. Выпили за столом старки и водки. Старку поставили на стол гости, водку – Татьяна. Я и сейчас еще чувствую себя пьяненьким, коем, в сущности, и являюсь даже после прогулки с Гришей и долгого разговора на лавке у подъезда.
9 июля 92 года
Господи, какая тоска! Причин для нее вроде бы нет, но душа ноет и ноет нестерпимо. Весь день валяюсь на диване и читаю зачем-то рекомендованную Еленой Борисовной Шарковой книгу дневников Татьяна Лещенко-Сухомлиной – очень, местами, неровную и тенденциозную особенно в том, что касается антисемитизма. Дался он им. Но есть там и любопытные подробности о Бриках, о Яхонтове, выбросившегося в лестничный пролет, о Тихонове, о Пикассо и Луи Арагоне, о Евтушенко (которого она называет Евтуше), о Вознесенском, Пастернаке, Солженицине …
21:15
Ходили с Людой за водой. Удивились, что никогда не обращали внимание на огромной, достающий до второго этажа, куст жасмина, растущий впритык к стене деревянного двухэтажного дома. Удивительный куст. Сразу представилась какая-то другая – тихая и лениво спокойная – жизнь с шипением патефона, с веселыми голосами в глубине комнаты, стуком ножей и вилок на кухне, и ожиданием праздника. Какие-то люди, издали неясно различимые, какие-то судьбы, еще не определившиеся…
10 июля 92 года
0:10 Погас свет и, похоже, надолго. Не только в городе, но и на железной дороге не видно ни огонька. Перепечатываю Костин материал об одной любопытный старушке, родившийся в 14 году. Написано зрело и умно.
Занялся ремонтом. Пробелил потолок в большой комнате и второй раз — в прихожей и туалете. Провозился до глубокой ночи, устал
11 июля 92 года
14:50 Суббота. Жара подступает. В доме бардак, сопутствующий ремонту. Собираемся клеить в большой комнате. Утром звонил Володя Михайлов. Обещал прийти
Рассказ Кочевника
“Ехал в деревню по валдайской дороге. Скорость – под сто. Вдруг, вижу примерно в километре женщину очень похожую на покойную жену Лену. Она стоит и голосует, подняв руку вверх, как бы предостерегая или останавливая. Вообще-то у меня принцип: брать только старух, молодые сами доберутся. Но тут другое. Гашу скорость, хорошо видя женщину (ну вылитая Лена) перед собой. И когда до неё осталось метров 30-40, оторвалось переднее колесо. А у меня в кузове бетономешалка. Если бы не притормозил – каюк. Машина ткнулась, заскрежетала, но всё обошлось: даже в кювет не выкинуло. Выскочил, посмотрел под машину, оглянулся: никакой женщины нет и в помине. Меня даже мороз по коже продрал. Выходит, это мой ангел-хранитель в образе жены меня от смерти отвёл. Выходит, нужен я здесь, на земле.”
Заходил Володя Михайлов, но разговора с ним не вышло – клеили комнату и пропутались с ней до ночи.
12 июля 92 года
2:10 Только закончили клеить комнату. Завтра надо красить пол. В квартире кавардак, пахнет сырыми обоями, клейстером, штукатуркой.
Петров день. Мама скорее всего в Пиросе, а я уже в который раз туда не попал. Чем больше собираюсь, тем больше поторочин. Весь день с Костей красили. Он – окно и дверь на балкон, а я – стеллаж для книг (шаткий и хлипкий до невозможности),батарею отопления вкупе с трубой и кусок пола, освобождённый от мебели. Комната постепенно приобретает приличной и даже нарядный вид: желтые обои, зеленые, фисташкового оттенка батареи, белые (цвета слоновой кости) подоконник и рамы и пол блестит, сияет, точно золотой. Провозились допоздна, хотя и не сидели, кажется, без дела. Поздно обедали, поздно ужинали и сейчас, строго говоря, уже ->
13 июля 92 года
1:10 Помнится, этот день я когда-то предполагал назвать днём нашего выпуска, веря в ту минуту, что мы действительно, кровь из носу, будем собираться и праздновать сие вселенское событие из года в год, чего бы нам это ни стоило. Собирались один раз со мной, да ещё раз без меня – вот и все, на что нас хватило. 25 лет – это такой немыслимой срок, что вспоминать школу, равносильно
22:00 Жара, доводящая до одури… Да еще запах краски, скипидара и белил. Пол в большой комнате подсох. Сейчас покрашу остатки и завтра всю мебель расставим по законным местам, кое-что переставив для разнообразия.
Ходили с Людой на фабрику “Смена”, купили дешёвые(262 рубля)джинсы-“варенки” (так их кажется теперь называют),брюки серой шерсти для Кости, а также юбку для Люды. На всё ушло 800 с чем-то рублей. Дешево по нынешним временам. На что только будем теперь жить?
Прочитал в журнале “Согласие” роман Александра Просекина “Выродок”. Я бы на него м.б. не обратил бы внимания если бы героем его не был умерший друг. То есть примерно то, что я собирался писать о Коле. Ему тоже было сорок небольшим, он был нашего поколения, к тому же студент-филолог, историк
14 июля 92 года
0:25 Душная, шальная ночь. К комнате, как в склепе. Голова раскалывается от духоты и запаха краски. Руки в белых, коричневых и зеленых пятнах. Ремонту нет конца. Одно цепляется за другое и рад бы сделать всё, да где взять силы, у кого бы подзанять времени. Ничего не успеваю. Надо отправить свои соображения относительно новой газеты, а я к ним и не приступал. Итак, что я думаю о ней.
Провинция – это прежде всего тихая, размеренная жизнь, привычный уклад, основательность и несуетливость. Политика интересует её постольку-поскольку, и непременно в приложении к текущей жизни, ей и место нужно отводить соответствующее. Провинциал недоверчив к столицам. В массе своей это обыватель в старинном значение этого слова. Его интересы это хроника текущих событий, информационный блок – как можно короче, яснее и точнее. Чтение для души: рассказы о людях, занятых интересным делом, занятные житейские истории
15 июля 92 года
1:45 Люда с Костей и сегодня уже ночуют в отремонтированной, правда, ещё не обставленной комнате. Она сразу стала другой: уютной, жилой.
14:30 Ночью проснулся от духоты, встал, попил сырой воды из банки, открыл окно. Увы, легче не стало. Душная глухая ночь смотрела на меня медным, немигающим глазом луны, дыша угарным запахом пыли, сухой листвы и мазута. Дорога железная гремела и пфукала маневровым тепловозом, длинно лязгала буферами, грохотала грузовыми составами; тревожно постанывали рельсы, унося вдаль звук приносящихся, точно призраки, скорых поездов. Всё как всегда. К под окном, в смутной глубине ивовых кустов истошно орали коты
16 июля 92 года
21:30 Ночью шёл дождь. Я лег в четвёртом часу, надышавшись парами эмали – красил окно на кухне. Голова разболелась Читаю «Крысолов» Грина. «И более ни слова об этом»
Гости. Часов в одиннадцать, когда Костя собирался спать, а Люда мыла посуду, ввалился и полез обниматься пьяный в стельку Витя Сбитнев с неким Сашей, молодым, лет тридцати, а может и того меньше, адвокатом. В комнате разгром, пахнет краской, ступить некуда да. Сели за письменный стол, выпили водки за встречу и знакомство. Витя хлестал целыми стопками, еще больших хмелея, мы с Сашей едва пригубляли. Глупый, пьяный разговор ни о чём. По счастью гости моей спешили на Новгородский поезд в час с чем-то. Проводил их, а сам до половины шестого красил кухню, прилёг и мгновенно уснул. Пишу это уже днем позже
17 июля 92 года
20:10 Опеченский Посад. Доехали без хлопот. В Боровичах сошли на Веселом углу, потолкались в магазинах и успели на Ровенский автобус, а там не прошли и полкилометра как нас подобрал красный «Москвич». Признав в нас своих с нас даже денег не взял. К мама накормила нас пирогами. Костя отправился к Петровым помогать Мишке грести сено, а я лёг и после бессонной ночи уснул как убитый, ещё не знаю что ждет меня впереди.
18 июля 92 года
Жара спала. Стоят погожие, тёплые дни, печальные, как шорох сухих березовых листьев. Сушь ли, предчувствие ли близкой осени до срока позолотили берёзы и они, особенно молодые, горят как свечки на ветру. Мста нетороплива и ласкова. Давно с такой легкостью и радостью не плавал я на тот берег и обратно, давно не видел столько мальков у берега, давно не сидел на теплых камнях, слушая как стригут неподатливое время неутомимые кузнечики.
13:20 Опеченский Посад
«Он как звезда ночная: то загорится, то погаснет» – мама. Теплый, облитый солнцем, берег Мсты, заросший осокой, метелками, зонтиками валерианы, а поверху – пижмой, тысячелистником, полынью…
Стрекочут в траве кузнечики, солнце блестит в изломах камней, невесомые, точно солнечные блики, бабочки порхают над зацветающий водой. Сквозь зеленое марево березовой листвы белеет церковь Успения Божией Матери, и если бы не чумазый огрызок трубы, торчащий над деревьями взамен колокольни, можно было бы подумать что это церковь
Молодая женщина в красном халате спустилась к реке с грудным ребенком, зашла по щиколотку воду и несколько раз легонько окунула его. Младенец не издал ни звука, видно, купание понравилось ему. Женщина завернула его в полотенце и понесла к старому двухэтажному дому, обнесенному новой изгородью. Легкая походка, летящая ткань коротко остриженные волосы… Издали не видно, в подробностях, лица.
Мальчик у берега. Лёгкие, неподвижные облака, похожие на перевернутые блюдца, лёгкая, нервная дрожь воды…
21:30 Смирная, притихшая к ночи, река. Запах сырости и тумана. Ласточки летают над самой водой. На той стороне полощут с мостков белье, мальчик учит рыбу, махая большим удилищем, точно саблей. Молодая женщина уже в светлом платье с ребёнком на руках
19 июля 92 года
Жизнь всё больше напоминает сон или рассказ, дочитанный до середины. Вот он, этот рассказ, сумбурный, как воспоминание «Ночь на пределе небес удержала Афина»…Вспомнилось мне, когда долго и нехотя выкатывалась из-за крыши сарая ущербная с правого боку луна и долго укладывалась на растрёпанной постели (слово неразб.) ночных облаков. Тишина объяла землю, даже собаки молчали или же деликатно и редко взлаивали , то в другом конце деревни и снова затихали. А время, неподвластное ничему время, покатилась вспять, всё перепутав, спутав, напутав… И уже ничего непонятно, точно сумерки, слегка разбавленные серебряным светом луны, все переставили местами
Нет, рассказа не получается и замысел рвётся, как полотно на куски и ленты
20 июля 92 года
Я запутался во времени, и не могу понять какое сегодня число, неудачно поставив: «двадцатое». Все эти записи сделаны задним числом и исторической ценности поэтому не представляют. Пишу всё, что ни попадя а ничего путнего под руку не попадается. Бессонные ночи, лихорадочный блеск красных от недосыпания глаз, какие-то мелкие, необязательные дела, напряженные отношения с мамой… Она молчит или говорит с усталой интонацией в голосе. Я отмалчиваюсь, ухожу в огород, топлю баню, собираю лекарственную траву, сижу на скамейке в застылой позе старика и не могу написать ни строчки. Дневник лежит в траве, а я даже не могу взять его в руки. И жду, жду чего-то, томясь и мучаясь сомнениями, тяготясь чувством вины
Все это выдумки, ничто. Рассказ не клеится. «И более – ни слова об этом.» – так закончил Грин своего «Крысолова». Прислушаемся же к нему и помолчим благо уже наступил другой день означенный в календаре как ->
21 июля 92 года
17:22 Искупался у Старого Перевоза. Вода на средине подхватывает и несёт: ляг на спину, раскинь руки и растворись взглядом в синем омуте неба. Тебя будто бы нет – бесплотная тень твоя по воде, как тень воронова крыла. Душа твоя легка, помыслы чисты и никто тебе не судья – как хочешь, или не живи вовсе. Река в примет тебя в свои объятья, только отпусти, ослабь подпруги.
Я ошибся: сегодня всё ещё 20 июля 92 года. Понедельник. Туман над рекой, озноб в душе и теле, костры на берегу, бесшумные черные тени, голоса. Треск мотоциклов, шаги. Луна выморозила пространство ночи, выхолодела и посеребрила купол неба, вознесшегося выше звёзд.
18:15 Встретил Гулю Иванову. «Знаете, что наш Юрка-то учудил. Гены нет, в Задорье. Он решил что он хозяин и ушёл, никому ни слова, на покос за три километра – изучать сено: сухое или сырое. Бабка искать его под столом, за шкафом, а он вон где…»
Вчера заходил к Семёну Андреевичу Ушанову. Он угощал меня рыбником из щуки. Пришлось выпить с ним водки. Дочки Вера, Надежда, Любовь. Надежда, кажется, гостит у отца. Зять Андрей – заядлый рыбак. Рассказывал как на Круглом ловил щук, как на Мсте год назад вытащил сома на 16 килограммов.
20:00 Лежу на траве у колодца. Не шути стрекочет в траве слаженным, неутомимым хором.
21 июля 92 года
17:15 Казанская. Праздник Казанской Божьей Матери. В Великом Пороге сегодня гуляют.
21:40 Сходили с Наташей за черникой, недалеко – к Пионерке. Вдвоем набрали трехлитровый битончик. Сегодня Казанская, в Великом Пороге празднуют. Духота. Небо за день не источило ни капли дождя. А говорят, что в Казанскую непременно бывает дождь. Вчерашней ночью в очередной раз ограбили столовую. В очереди за хлебом, говорят, подрались. С хлебом очень плохо. Очередь занимают с ночи.
22 июля 92 года
2:20 Утром, в половине восьмого, собираемся ехать с Костей в Боровичи, а там на Окуловку и на Малую Вишеру.
14:20 Душный вагон поезда Боровичи-Ленинград. Жара сегодня просто несусветная . Утром мама пожалела меня и в шесть часов не разбудила, в итоге мы попали в самое пекло. Целый час простояли на остановке у парома в надежде уехать на попутке, Ну ничего у нас не вышла, сели в автобус, вышли на Парковой и вместе с семьей Елисеевых прошествовали с вещами через весь город до вокзала.
15:00 Травково. Стояли, вопреки обыкновению, недолго, минут пять, но это потому, что отправились из Боровичей на полчаса позже.
23 июля 92 года
1:05 «Ночь заморочила голову»
К рассказу *** Парило, пахло тополиной листвой, подсыхающей грязью, лужи от вчерашнего ливня вальяжно лежали на тротуаре, местами широко разлившись поперек тротуара.
На площади у редакции, как приклеенная к бочке с квасом изнывала на солнцепеке изрядная очередь. Напротив было прохладно и сыровато, как в погребе, и в довершение всего пахло землей и мышами.»
Звенит серебряная июньская тишина
Дом был большой, выглядел горделиво как человек, который на целую голову выше всех
Шум воды, нервная дрожь моста, неостановимый и вечный бег воды , натянутая тетива речной излуки
17 мая 87 года (31 тетрадь)
Жара 30 градусов, а на солнце ещё больше. Воздух плывёт и слоиться, точно слюда, асфальт липнет к подошвам, ветра нет, и такое чувство будто ты одетый попал в баню. Жара сделала женщин бесстыдно загорелыми, глаза блестят в сумасшедшем огнём
24 июля 92 года
Звонил Володя. Домой он так и не зашел. Говорили по телефону все о том же: о совпадениях, о судьбе от которой не уйдешь, о том, что все расписано вперед на много лет человек не волен распорядиться с собой. Масло пролито, трамвай, громыхая и звеня, приближается, ты обречен
Вечером приходили гости: Ира с Таней. Оби молоды и красивы, как подруги. В большой комнате за столом, настойчиво и длинно позвонили. Витя Селивёрстов с Людмилой явился на ночь глядя и, как всегда, спешил, как всегда торопил и меня и себя.
Одеты оба более, чем импозантно, если не сказать – вульгарно: в короткие шорты и какие-то маечки. Витькин живот живописно выпирал вперед, он всё смеялся, шутил, рассказывал анекдот про Эрмитаж очень смешной. Звал их в Опеченский Посад. Обещали приехать.
25 июля 92 года
8:55 Электричка на Окуловку. С утра зябко и сыро. Ночь была холодная.
19:30 Мошенское. Сушь. Трава после первого укоса так и не поднялась, высохла и пожухла. А.И. говорит, что земля горячая, что она полола картошку, что картошка в ней горячая.
Необыкновенный урожай смородины. Кусты облиты красными, иссиня черными
26 июля 92 года
Тоска плывёт по (слово неразб.) белыми облаками вымысла. Я уже не понять где сон, где явь, где – ничто. Все вокруг будто ненастоящее: и дома, и птицы, и тишина которая днем прячется в чахлой тени придорожных кустов, а к ночи выползает всех углов и угрюмо смотрит на мир красным глазом полной луны. Где и кто пролил склянку с настоем вечной печали?
22:20 Солнечные волны на берегу. Купались с Костей раз пять или шесть. Река обмелела, и теперь её можно перейти вброд, а это неинтересно и скучно. Собирал малину, задумчиво глядел в небо, провожая взглядом стаи ворон и галок. Они уже сбираются в стаи, поднимают на крыло слётков, а это всегда напоминает осень, близость который чувствуется во всём. Ломко и сухо шуршит под ногами преждевременно сгоревшая трава, и слышно как сухим потрескиванием осыпаются семена, листья желтеют (и опадают) с не слышным шорохом
27 июля 92 года
1:25 Около двенадцати искупались с Костей. Быстро темнело. Над водой клубился жиденький кисейный туман. Луны не было и звёзды, сонно помахивая и щурясь, смотрелись в тёмную и густую, как смоль воду . За рекой скрипнул и замолчал дергач, напуганный шумом пожарного брандспойта, с помощью которого мужики поливали в низине у реки картошку. Струя воды била по зенитной траектории вверх и, рассыпаясь, серым дождевым туманом висела над грядками.
Вечер. Сколько сейчас времени – не знаю. В очередной раз искупался с Костей и мальчишками. Они днюют и ночуют на веранде возле компьютера. Солнце спряталось за облака, в беспорядке раскиданные по выгоревшему куполу неба. Тоска камнем лежит на сердце и нет от неё спасения. Не высказать её, не изжить не могу. Так как тащится она за мною всюду, куда не пойду. Реке плывут кораблики опавших листьев, свернутые зноем в загадочные свитки, осока печально шелестит, клонясь к воде, бегут, бегут по рыжему склону берега солнечные волны. «Грустно жить на свете, господа!»
22:35 Дождь собирается, но похоже, что так и не соберется. Покапал вкрадчиво и деликатно и затих, точно спрятался.
28 июля 92 года
11:30 День моего ангела. Серенький, теплый и грустный день с небом, затянутым пеленой белёсых облаков, с гомоном птиц, с запахом гари (где-то горят торфяные болота), с пустынной рекой и лиственным мусором на тихой спокойной воде. Искупались с Костей. Доплыли до поворота. Костер, разожженный ночью, и едва заметно дымился, подернутый пеплом. Я подобрал ножик, оставленный вчера мальчишками, и вспомнил тургеневского мальчика, караулившего ночью свою Зинаиду и в счастливом сопернике узнавшего, к великому своему изумлению, родного отца. Он выронил нож и убежал в ужасе, а днём разыскал его в саду. И вспомнился мне увиденный после долгого перерыва фильм «Первая любовь». Дома все спали, я один сидел без света, приглушив звук и мыслями своими блуждал в потемках воспоминаний.
16:55 Солнце в белесом мареве. Дождя так и нет. Ветер гонит вместо туч какую-то облачную рвань.
20:15 Прошёл дождь, но настолько короткий, что даже не смочил толком грядки. Зато пахнет сыростью и свежестью, – давно забытый запах. В дождь побежали с Костей купаться. Ветер нес на нас сумрачные тучи, небо за нами вспыхивало далекими молниями, с оттяжкой, не сразу, вслед за ними глухо рокотал гром. Мы разделись у куликовой бани, одежду повесили в дровянике, чтобы не замокла и полезли в теплую, парную воду звенящую от дождя.
21:50 Ещё раз прокатился и стих дождь, ещё раз пророкотал в небесах гром…
23:00 Утром собираемся с Костей за черникой в Бели. Поедем на велосипедах. Костя на своем, а я на любезно одолженном Андрюшей Дихновым.
… Среди наносит сыростью и туманом, в небе зажигаются первые звезды.
23:40 Сходил на реку. В сырой, кромешной тишине кажется, что не тихая ласковая Уверь течет меж темных берегов, а загадочный Стикс, где перевозчиком служит Харон, молча, без лишних вопросов перевозивший души умерших. Жутковато плавать в одиночестве к темной реке под темным угрюмым ночным небом. Нарочно шумишь, плещешься, пугаясь собственного шума
29 июля 92 года
Ездили в Бели. Ягод не нашли. И пока ходили по пустому сумрачном лесу, перелезая через буреломы, встававшие всякий раз с неожиданностью выстрела, я думал, вспоминал, и почти не замечал дикой, потычливой дороги, которая так и не вывела нас на ягоды. Провожатый наш заблудился, но признаться в этом не захотел и водил нас, пугая кикимор болотных, по таким топям и завалам, где и зверю пройти невозможно, не то, что человеку. Но, слава Богу, мы выбрались из дремучей чащобы и даже вернулись домой, привезя вместо ягод васильков и зверобою.
Похолодало. От недавней жары ничего не осталось. Тусклое, неласковое утро, холодный, ветреный день, с редким, почти не греющим солнцем и такой же холодный угрюмый вечер. Вот он, в моем распоряжении
Лес, по-осеннему настороженный и грустный, угрюмо шумел и ронял листья, стояла высокая, в пояс трава, уже переросшая, сухими метелками и отцветающим зверобоем
30 июля 92 года
Не перестаю купаться по ночам, утром первым делом лезу в воду, содрогаясь от одной мысли, что вода обожжет стужей
31 июля 92 года
10:50 Пишу совершенно пьян. На Великое мы так и не попали. Подвел военком. Зря останавливал автобус, зря просил Олега обождать, пришлось всё отменять. Выпил у него водки, да изрядно, опьянел с непривычки. … Грехи замаливаю молча: складываю дрова и топлю баню у Куликовых. Болит голова.
Баню истопил. Мылись уже на ночь глядя. Парились с Костей сборным, из ивы, черемухи и березы, веником. Купались. Костя сегодня ездил в Бели.