1 ноября 91 года
{Вклейка «Планеты в ноябре»}
15:30 Хмурый, тягостный день, едва начавшись, он уже тускнеет, гаснет, переходит в вечер.
Получил на почте гонорар для Кости – 8 рублей 69 копеек, из Мошенского и 34 рубля премии за сентябрьскую неделю из «Ведомостей»
Лед на лужах. Снегом чуть припорошена пожухлая придорожная трава.
21:10 Звонил Володя. Советовал уходить из «Ведомостей». Говорил, что … ничего не доказать, что она собирается заставлять меня работать, что она недовольна печником, не видит в моем материале проблемы, и т.д. и т.п. в том же глупом истерическом духе. Вот он большевизм во всем его нахальном и грубом обличье. Новые хамы дорвались до власти и творят, что хотят.
Володя говорил про демократический сброд, облепивший пирамиду власти сверху донизу, говорил, что Ельцин пьет по-черному и всем заправляет его окружение. Руцкой уже две недели не может попасть к нему. Что деется на святой Руси? Если не хитрец и пройдоха, то пьяница горький, дубина стоеросовая. И такому человеку отдать сейчас всю полноту власти…
Говорил Володя про какой-то толстовский фонд, с помощью которого можно создать журнал, деньги на него дадут, нужны люди. Скорее всего это очередная утопия, в которую так приятно верить и которая, конечно же, неосуществима.
Господи, почему власть, даже маленькая, попадает непременно к людям пустым, завистливым и агрессивным? Почему именно они считают себя вправе распоряжаться твоей единственно и неповторимой жизнью, управлять твоими мыслями, бессовестно лезть в душу и топтаться в ней по-хозяйски?
А в общем-то чему удивляться? Власть именно таких притягивает к себе, именно такие, компенсируя свою ничтожность, рвутся обладать несвойственной им силой и они готовы унижать, а то и уничтожать возвысившихся прежде всего над собой.
2 ноября 91 года
2:25 Раньше никак не лечь. Взволновал меня разговор с Володей, приоткрывший бездны «демократической» агрессивности. За всеми – пустота. Никому нет дела до России, ни у кого душа за нее не болт, не корчится в муках тяжких, мученических И никто он её имени не скажет, кроме меня, то, что я знаю и чувствую. И тогда все уйдет, неизменным в пустоту, в немоту. Голос мой слабый, едва слышный, принадлежит ей. И поэтому я должен высказаться, как бы не пугала меня эта непосильная задача
17:00 Поздно, в одиннадцатом часу дня, встал. За окном белеют от мороза крыши и округлые туши цистерн, выстроенных на запасных путях вагонного депо. Сейчас эта праздничная утренняя картина густо затушевана болезненно-кровавыми красками закаты, постепенно вытесняемыми чернильной синевой приближающейся ночи.
Люда вымыла в большой комнате окно, а я заторкал ватой щели. Между делом смотрели по телевизору кинематографический вариант «Душечки». Чехову, как всегда, приписывается жестокая карикатурность, которой в рассказе нет. Вместо легкой, незлой иронии сугубая сатира. Скучно, господа!
21:45 Подстригся перед зеркалом, принял душ и словно гору свалил с плеч – стало легче. А то ведь чувствовал себя последней замарашкой.
22:25 Костя уже в Мошенском. Разговаривали сейчас с ним по телефону. Оценок своих не знает, зачетку, потерянную в прошлом году, не восстановил
3 ноября 91 года
16:00 К делу еще не приступал, мучаюсь этим, чувствуя тяжесть на сердце. Вымыл окна на кухне и в своей комнате, у себя – заторкал ватой щели. Сразу стало теплее и уютнее. Синеет вечер за окном. Густая небесная синева, снизошедшая на землю ранними сумерками, изрезана непостижимым переплетением ветвей. День отлетает, как душа отмаявшегося человека.
20:15 Не идет мой «Лодочник». Дальше первой фразы, написанной не без претензии, дело не сдвинулось, как распорядиться вечерами, поведенными в компании с Дм.Вас. с интервалом в год с лишком? Как уложить на бумагу знакомый, невыдуманный облик Опеченского жителя Дмитрия Васильевича Синицина? Как не соврать и его не обидеть, сохранив тот неуловимый градус похожести, который делает мертвую вещь живой.
Холодно было на сыром промозглом ветру, наносившем с реки стылый запах осенней воды и слабый, едва заметный, шорох пожухлой прибрежной осоки, почему-то беспокоящий душу. На утоптанной площадке под дощатым навесом белел свежеоструганными досками остов челна. Еловые шпангоуты, растопырившиеся в разные стороны на манер ребер только что освежеванной туши, Дмитрий Васильевич называл попросту – «копани», и охотно с видимым удовольствием отрываясь от работы и закуривая, рассказывал где и в какую пору он их обычно заготавливает, строго по лекалам вымеряя нужный изгиб, годной для дела низкорослой болотной ели.
– У меня от Чернеца до Посада весь ельник облузган
{Записи про Шолохова}
4 ноября 1991 года
14:45 Сходил в баню, попарился веником, любезно предложенным Мишей Мотороевым. Вышел отдышаться в предбанник. Мужики пенсионного возраста неторопливо одевались, упрятывая немощные ноги в кальсоны, выглядевшие даже в старинных стенах железнодорожных бань полузабытым анахронизмом. И рассуждали о пенсиях, безнадежно отставших от роста цен, о политике не говорили: и Горбачев и Ельцин надоели хуже горькой редьки. «Вот я проработал 48 лет и 7 месяцев, а получаю 110 рублей… Что на эти деньги купишь? А ведь я и в войну четыре года поезда водил. Говорят, за войну год за два или даже за три идет. Тогда, значит у меня больше пятидесяти лет стажу» Это говорил худой жилистый старик с кургузым, мальчишеским, бесхитростным лицом, не утратившим постоянной готовности улыбаться по поводу и без повода. И я представил его молодым, ловким, разбитным – таки он, может быть, был в войну, заразительно смеялся над анекдотами, не знал износу в работу, легко поднимался, когда будили и так же легко, без усилий, засыпал, не понимая что такое бессонница. Теперь он, наверное, знает что это такое, теперь он нетороплив и осторожен, и даже кальсоны одевает сидя, долго натягивая их на тощие, кривоватые ноги. Он еще крепок для своих семидесяти с хвостиком, но нет уже прежней прыти, все ушло, отхлынуло, как волна затихающего после бури озера.
Вот они – победители, невольно думал я, – на их плечах вынесены тяготы войны, они работали, чтобы прокормить чад и домочадцев, они рвали из себя жилы, чтобы вывести в люди детей, поднять их на крыло, помочь встать на ноги. Все позади: лихая бездумная молодость, спокойная, рассудительная зрелость, жизнь прожита, осталось довершить ее, последними, отпущенными судьбой, годами, а кому и месяцами и все, – смертный вздох и вечное молчание. А что накопили они, что заработали, кроме ран и болезней?
Надежда купили своему Славушке жвачку за три рубля, сама осталась караулить очередь в «Кулинарию», а он отправился в спортивный магазин по соседству. Приходит в слезах: «Мама, я стоял, а мальчик ко мне подошел и спросил: «Покажи какая у тебя жвачка.» Я не показал, он мне стал пальцем вытаскивать.» Мальчик этот вытащи у плачущего Славы жвачку изо рта и убежал. Вот такая история. Дожили.
Звонил маме. Она сказал, что Ирка Яковлева (Ермакова) прислала детей своих в Опеченский Посад к бабке с дедом. В Москве их нечем кормить. Старшая – Лена, пойдет в школу, а младший – Санька, в детский сад
Сегодня Казанская. Праздник Казанской Божьей Матери. А на Казанскую если дождь, то и зима настанет сразу. Дождь идет.
«В городах толсто звонят, да тонко ездят.»
22:55 Колючая снежная крупа сечет в окном. Холодно. Погода поворачивает на зиму
5 ноября 91 года
0:55 Выглянул в окно: ночь уже не такая беспросветно глухая и темная, (точно загрунтованный холст) какой она была, когда мы ходили за водой. Снег преобразил её, разбавил своим слабым небесным светом, смягчил.
А снег все сыплется и сыплется. Стих ветер и теперь он не шуршит, не скребется в окно, а косо сечет в свете фонаря на железной дороге.
2:30 Еще раз переделал начало «Лодочника», перебрался на вторую страницу и пока что застрял.
18:05 Весь день лепил мокрый снег и сейчас он сейчас он сечет без устали, не успевая растаять. Мозгло на улице, на дорогах грязь, темень, едва разбавленная снегом. Прошлись по магазинам – пусто там. Слухи о свободных ценах вымели даже те жалкие остатки товара, которые еще держались на прилавках. В универмаге, в отделе, где висели пальто, костюмы, платья и т.д. одним взором можно окинуть всю товарную наличность, скромно притулившуюся к кассе. Только в галантерейном отделе сохранятся видимость изобилия за счет кооперативных безделушек, весьма пошлых и безвкусных.
6 ноября 91 года
0:35 Опять я наедине с чистым листом бумаги, от которого, как черт от ладана, убегал весь день, находя то дело, то безделье, – лишь бы не ломать голову над развитием сюжета будущего очерка, который так и не вылупился из первой фразы, несмотря на весь ее первоначальный блеск; нравилась мне аллитерация, невольно возникшая из подспудного желания изобразить точнее и ярче то, что я помню и чувствую, нравилось расположение слов, внутренняя музыкальность, заметная, может быть, одному мне.
Я должен все же осилить то, что задумал.
Чувствую себя больным: сердце щемит, в горле першит, во всём тебе разбитость.
7 ноября 91 года
0:50 Грустно. Со всех сторон неприятности мелкие и крупные. Крупные, правда, пока не больше, чем у всех: жизнь тяжела, абсурдна и нет никакой надежды на то, что она изменится к лучшему для нас, грешных, не умеющих и не желающих на бессовестности зарабатывать деньги.
Нет праздника привычного со всеми его атрибутами, а на душе горько, что-то ушло навсегда, какой-то частицы жизни лишились мы. Так рушился привычный мир в глазах Бунина, о чем о с таким великолепным сказал, навсегда приклеив к тому времени ярлык «окаянные дни.» Воистину – окаянные. Но и наши дни ничем не лучше. Люди точно с ума сошли: поглупели, опустились, обнаглели. Будто в каждом лопнула какая-то важная пружина и все сразу расстроилось, задребезжало.
Снег уже тает, не продержавшись суток. На улице мерзко. За весь день никуда не вышел, к ночи уже выбежал с ведром мусорным и домой. Дома не лучше: из-за пустяка повздорил с Людой, хлопнул дверью. Зачем? Если бы я знал.
Перепечатал для Стовбы три своих старых рассказа: «Колесо», «Вот опять приходит весна…» и «Ветер.» Может быть они нужны ему, как собаке пятая нога, может быть зря я с ними возился, переделывал убирал длинноты, менял строй фраз. Может быть. «Дима» мой застрял и, по всей видимости, крепко. М.б. в Мошенском сумею дописать.
23:50 Мошенское. Доехали очень удачно, а вот как будем уезжать – это под большим вопросом. Билетов на 10е уже нет. Как уедем, не знаю.
В Окуловке успели на топорковский автобус, в Боровичах – на одиннадцать тридцать. Через час после нас приехали Костя с Павликом. Они добирались с Передок на такси.
Попутчики: две сестры по сорок с хвостиком каждой и девочка костиного возраста – дочка одной из них.
8 ноября 91 года
19:05 Смотрим по телевизору фильм «Машенька». Набоковские герои впервые, пожалуй, на экране. Лев Глебович, Машенька, Алферов, Антон Сергеевич
Холодно, мерзко… Снег лежит чуть припорошив мерзлую, комковатую землю. Ветер хлопает незапертой дверью – будто кто-то входит, не спросясь
Вчера весь вечер мучился головной болью, она и ночью донимала меня и утром ломала виски, налива кровью глаза. Таблетки не помогали, но прошла голова как-то сама собой.
Много времени ушло на гостей. Тетя Таня Васильева из Белей, ее соседка тетя Тася, Володя Васильев, Валентин – старший сын тети Наташи Филимоновой… Застолица, разговоры не пойми о чем. Один толкует об одном, другой – о другом.
«Кто был с портфелем, тот с портфелем и остался. При коммунистах жилось лучше. Там по крайней мере можно было заработать и что-то купить»
(из разговора в автобусе)
9 ноября 91 года
18:35 Завтра ехать. Придется уповать на случай. Никакой оказии я, увы, не нашёл. Помылись в бане у Куликовых, попарились даже. Ночью вчера шел снег, но к утру растаял, добавив грязи и слякоти. Утром ровно в десять, как обещал, пришел Николай Федотыч Федотов резать поросенка. Все он сделал, как всегда, быстро, если не сказать – бегом. А.И. нашла, что «поросенок, как струна», похудел.
Все мои намерения поработать оказались, конечно, пустой затеей. Напечатал вчера одну страничку, с собой бумаги, блокноты. Почта не работала все эти дни и рассказы свои я не сумел отправить. Стовба ждет моих материалов, а они лежат себе у меня в сумке.
На ночи глядя посмотрел довольно жутковатый фильм «Десять негритят». Агата Кристи, как всегда, щедра на загадочные убийства. А тут с помощью Станислава Говорухина это сделано очень эффектно. Огромный дом на пустынном острове. Жестокий судья…
10 ноября 91 года
14:15 Окуловка. Бог помог – доехали благополучно, на что и рассчитывать не смели. Если все и дальше так пойдет – к четырем часам будем дома. Электричка уже набита битком. Сидим в компании двух старушек из Заозерья. Обе жалуются, что все время теперь проходит в очередях, некогда постирать.
М.Вишера. Приехали в половине пятого. Позвонил в Мошенское и в Опеченский Посад. Мама сказала, что разговаривала с Сашкой, он сейчас в отпуске, но работает в каком-то кооперативе и, судя по всему, неплохо зарабатывает. Обещал прислать маме денег.
Валентин Вихров: «Какое это слово у вас тут говорят? Забыл… А-а, вспомнил: «Желанный» Так меня бабуси в деревне называли.»
11 ноября 91 года
19:15 Стовба звонил. Мои рассказы он получил. Сказал, что все пойдет и что Нарышкину он их не отдаст, сам подготовит к печати, «если ты мне доверишь, конечно?» «Какой может быть разговор?» – ответил я.
– С Дмитриевым я сегодня уже говорил, он сказал, что держать слишком никого не станет. Но наверное будет тебя уговаривать, так что имей в виду.
И насчет жилья как будто бы есть какой-то просвет, если все пойдет как надо. Трехкомнатная квартира на Октябрьской может в самое ближайшее время освободиться.
Вот такие у меня перспективы на сегодняшний день. Стовба берет быка за рога, он уже написал в «Ведомости» запрос о переводе все закрутилось гораздо быстрее, чем я предполагал
12 ноября 91 года
День профукал точно так же, как и вчера. Сбегал с утра на почту, получили 461 рубль зарплаты. Холодно, грязно, слякотно в природе. С утра еще лежал снег, выпавший ночью, но вскоре растаял. На Лесной все перерыто, перекопано. Жидкая грязь ползет под ногами, точно живая. С почты отправился, заскочив на полчаса домой, за билетом для Кости. В книжном сегодня привоз. Извел рублей двадцать на книги. Зашел в редакцию, отдал Вале долг – 125 рублей.
Получил от Володи Михайлова письмо. Хотел сразу засесть за ответ, да засуетился, забегался, а теперь уже времени нет – завтра рано вставать и ехать в Новгород. Володя Дмитриев вызывает на разговор
Около двенадцати ночи приехал Сергей Игнатьев, привез от мамы две банки с огурцами и помидорами, и сахарный песок. Вошел, улыбается (улыбка у него простая, открыто-застенчивая – хорошая улыбка), накормили его, рюмочку налили. И разговорился наш молчаливый и стеснительный Сергей, оттаял. До чего хороший он мужик, до чего русский! От денег наотрез отказался. Насилу сигарет ему навязал, чаю, да сахарного песку.
13 ноября 1991 года
1:50 Ложиться надо, а у меня ни у шубы рукава. Даже не собирался еще в дорогу.
Новгород. Квартира Дериглазовых. Демократия – истоки слова. Перевод с латыни: власть народа. Народ в Древнем Риме – патриции, на которых работают рабы. Т.е. власть меньшинства. Так и теперь, – таков примерно ход рассуждений Руслана.
Об исторической памяти. Бог знает, что важнее – подобрать или потерять. Может быть так все и должно быть, как есть. М.б. мы обладаем другой памятью и она еще в нас проявится.
Увидеть все, как есть, заметить то, что не замечают другие. Избегать всякой заданности и спешки. Колокола. Церковь. Судьбы тех, кто сбрасывал колокола, кто взрывал церковь на кладбище. Купцы, торговцы. Сколько профессий сейчас какие? Сравнить. Река – невский проспект российской экономики. Притяжение реки.
14 ноября 91 года
Приехали с Костей в одиннадцатом часу. Слякоть, мразь на улице.
Приехал из Новгорода опустошенный разговором с Володей Дмитриевым и Русланом
Опеченский Посад
{Конспекты, выписки}
«Общество человеческое похоже на свод, где различные камни, держась друг за друга, обеспечивают прочность целого»
Сенека (Д.С.[Лихачев]) стр.372
мосты в Опеч.Посаде. Арки
Когда я спускаюсь к мрачноватому изножию арочного моста через Черную речку, (где в детству, прячась от девчонок, мы выжимали мокрые трусы,) невольно вспоминаю Сенеку, сказавшего (записавшего его), что…
15 ноября 91 года
Думаю о том, как спланировать серию материалов об Опеченском Посаде.
«Когда-то в Боровическом крае было более 80 церквей (13 только в городе) 350 часовен»
«Кр.Искра» 30.09.89 г
16 ноября 91 года
Суббота. Дождь хлещет как будто на дворе сентябрь, тускло и серо в природе. Время уходит в пустоту. Время уходит в пустоту и пропадает, пропадает…
17 ноября 91 года
Володя забегал на пару часов. Ему предлагают в новой областной администрации должность заведующего отделом культуры, или как там это будет называться? Он – в сомнениях и раздумьях, спрашивал моего совета. Я посоветовал соглашаться, хотя сам бы наверное на это не пошел. Но Володя все же другой человек. Жалко мне его отчего-то
18 ноября 91 года
Наташе 39 лет. Позвонил домой, но её маленько не застал: мама сказала, что вот только что были с Надькой Лупановой и ушли.
В Новгород не поехал. На улице такие потемки, что даже в окно глядеть тошно. Мокрый снег лепил с утра мохнатыми, крупными хлопьями, временами даже не хлопьями, а ошметками
Весь день, как червь книжный, копался в книжных залежах своих, разыскивая то одно, то другое, но дело, если быть честным, почти не сдвинулось с места. Никак мне пока не взять разгон, толчусь на месте
19 ноября 91 года
23:20 Весь день лил дождь, земля раскисла, город захлебывается в грязи в лужах. К вечеру пошел снег, но (что толку!) он тут же таял. Сбегал за билетом для Кости, зашел в редакцию. Миша второй день гуляет. Вчера был пьян по случаю дня смерти матери, сегодня опохмеляется. Весело живет человек! Ульяна в Новгороде учится едва-едва, куча двоек, на занятия почти не ходит, папашу (стыд и срам!) вызывали разбираться с дочерью. А ему хоть бы хны. Съездил, поговорил с Ульяной, которую насилу нашел – на занятиях ее не было, пооправдывался на кафедре, и в результате оказалось, то все виноваты, один он тут не при чем.
20 ноября 91 года
23:45 Новгород. Довез меня Витя Селиверстов, появившийся внезапно, как черт из табакерки, в 8 часов утра. Накануне я ему звонил и он сказал, что собирается в Демянск, и вдруг оказался у меня… Приехал он по делу: вложить деньги в товар, что ему с успехом удалось. На восемь тысяч купил американских сигарет в ж/д магазине. Деньги он держал скрепленными аптекарской резинкой.
В Новгород приехали около двух часов дня, завернув по дороге в Чудово. Поговорил с Володей, он пригласил Городзейского Александра Давидовича. Высокий, молчаливый человек с медлительными манерами и значительностью в голосе. Зачесанные назад, артистические длинные волосы, вытянутое лицо, редкие, корявые, зубы. Глаза, спрятанные за стеклами очков, глядят испытующе-равнодушно. На указательном пальце перстень (золотой, разумеется) с печаткой. Он обронил несколько значительных фраз насчет того, что лучше давать материалы дважды в неделю, в среду и в субботу, под рубрикой «Письма из провинции» с эпиграфами из разговоров и фотозаставкой. Три тысячи строк, десять кусков по 300 строк, – так примерно будет выглядеть будущая публикация.
Получил, на время, правда, диктофон «Саньо» с двумя комплектами батареек.
21 ноября 91 года
Михайлов день. Михайло – грязник сегодня названию своему не соответствует, ночью подморозило и слегка припорошило снегом. Уже похоже на зиму. Вечером звонил Володе. В воскресенье обещал приехать. Валера Трофимов в администрации новой – заместитель Прусака. Против Володи – Кузнецов. А он ещё не решил: соглашаться ему на предложение Прусака или нет. День рождения Александры Ивановны. Мама в Мошенском. Разговаривали с ними по телефону.
22 ноября 91 года
14:50 Еду в Чудово. Электричка запаздывает уже на 20 минут. Не купил Косте фотоаппарат «Ломо-компакт», пока можно было. Теперь приходится ехать и еще не известно: есть там эти фотоаппараты или нет. Холодно. За ночь навалило снег.
22:30 Купил фотоаппарат аж за 247 рублей 80 копеек. Долго колебался: брать – не брать и все же взял, решив, что стоимость его все же сумею отработать, не тех же снимках, которые, возможно, с его помощью сделаю для газеты.
Зашел к тете Марусе Мастеровой. Она мало изменилась, хотя я и не видел её давненько. Лешенька еще служит, летом он приезжал в отпуск и к Новому году может быть приедет домой, чему т.Маруся противится: «Зачем ему ездить, тут убивают на каждом шагу…»
Витя летом разбился на мотоцикле, по пьянке, проломил череп, около месяца лежал в Новгороде в нейрохирургии, при ударе защемился какой-то нерв и теперь Витя плохо слышит на левое ухо.
23 ноября 91 года
14:00 Суббота.
«Век человека есть играющий в шашки ребенок…»
Гераклит
«Нужно спокойно принимать ее (жизни) немногие дары, а когда подкосятся ноги, сесть близ дороги и глядеть на проходящих без зависти и досады: и они далеко не уйдут»
И.С.Тургенев (из письма)
Холодно, мерзко на улице.
От себя: Жители О.П. (Опеченского Посада )были людьми более свободными, нежели окужающие их крестьяне, принадлежавшие помещикам (?)
Он могли быть свободны от ежечасной борьбы за скудное существование, они могли позволить детям своим хорошее образование (приходское смешанное училище на 50 человек), они могли жить в добротных домах и одеваться нарядно
…
Каждое поколение делает свои открытия. Нам казалось, что мир во всем его ослепительном великолепии открыт только нам, для нас создан, а все, что было раньше, до нас, казалось стариной, отдающей древностью. И греясь на теплых гранитных камнях мы меньше всего думали о том, что когда-то их вовсе не было, что в набережную вложен огромный труд сотен и тысяч неизвестных нам людей.
24 ноября 91 года
17:30 Сходили в город, прогулялись до набережной. Сыро, холодно, неуютно. Снег под ногами чавкает грязноватой кашицей. Засняли новым фотоаппаратом пленку. Костя сейчас ее проявит.
{ выписки из книги «Три страны света» и пр.записи}
25 ноября 91 года
10:35 Звонил Миша, как следовало ожидать, пьяный. С места, в партер понёс такую чушь, что всякие сомнения отпали: конечно, пьяный.
Жаловался на поясницу, говорил, что вчера валялся на снегу, что еле довели его до дому Ленка и какая-то женщина, что Анюта напугалась и спрашивала: «Что с тобой, папа?» «Она меня теперь папой зовет.» Что Ленка плакала и чуть ли не объяснялась Мише в любви, и говорила, что никогда его не бросит…
Я молчал и только изредка хмыкал в телефонную трубку и лучше бы вообще ничего не говорил в ответ на Мишины пространные тирады о любящей нежной и заботливой Ленке и о ветреной Ульяне, которая так и не приехала в Вишеру. Потом что стоило мне что-то сказать, как друг мой сразу перекинул огонь на меня, обвиняя в поверхностности и упрощении…
Только что твердил о том, как беспокоится за нее, что связалась с каким-то полуармянином, что всем этим подруги нужны для физиологических причин, только что обижался, что она его водит вокруг пальца и уже все хорошо, у него с дочкой полный контакт, «она это я в юбке», «я чувствую каждую ее жилочку, я знаю, что будет наперед…»
Нет, глупость – это состояние добровольное
Русское корневое, глубокое вызывает во мне благодарный отклик, трудно выразимый словами. Вот слушаю сейчас романс «Вам не понять моей печали…» и слезы (отчего?) закипают на глазах и душа содрогается в сладкой муке. Этот тоскующий вечный голос, эти звуки… Что же в них сокрыто? Какая тайна?
Слушал передачу про простого мужика, сочиняющего и поющего частушки и какой восторг, какую гордость за русского человека испытал вдруг, как близок стал мне этот незнакомый человек с простым «расейским» говором
26 ноября 91 года
1:20 Утром собираюсь ехать в Опеченский Посад. Собираю потихоньку все, что можно собрать для большой, непомерной по моим скромным силам, работы.
9:05 Тусклый, будто не проснувшийся день. Электричка на Окуловку. Еду с камнем на душе, с тоской и тяготой на сердце.
Вечером. Доехал, слава Богу, благополучно. Правда, пришлось прогуляться пешком от Веселого угла до поворота на Вельгию. Там меня подобрал «уазик» больгичный.
Никуда я пока не ходит и ни с кем не разговаривал. Все оставил на завтра и послезавтра
Звонил Володя, сказал, что прочитал в «Земле Новгородской» мой рассказ «Колесо» и что этот рассказ ему понравился. Валера, став замом Прусака, прибирает власть к рукам, опять затевая свои игры закулисные, кроме которых он, по-моему, ничего не умеет. Володю он, конечно, на пушечный выстрел к какой-либо влиятельной должности не пустит.
В «Знамени октября» неожиданный отклик на мою публикацию. «С большим интересом прочитал в вашей газете публикацию В.Краснова «Житие на пустынном берегу», ощутив глубочайшую печаль о пришедших не по своей воле в такое состояние некогда цветущих берегов озера Великое». Спасибо автору. Он очень объективно обрисовал гнуснейшую правду судьбы доживающих свой век в нечеловеческих условиях пожилых одиноких людей…»
А.Юрьевский, подполковник в отставке,
Гор.Воронеж.
И строк 200 об озере, о прежней жизни, о своем прадеде А.И.Макшееве…
27 ноября 91 года
«Пришла в Лыкошино отправлять посылку в армию Алексею. А уж и посылку не берут. Война началась.» – мама вспоминала
Тусклые однообразные дни. Сырость висит в воздухе. Снимать невозможно. Так я и не сделал ни одного снимка в Опеченском Посаде.
Ходил к Шаховым. Дом, где они живут, строил отец Владимира Александровича и дому этому уже сто лет. В.А. жаловался на здоровье, говорил, что вчера вызывали «скорую», что его трясло и он думал, что помрет. Стулья на деревянных гвоздях. Добротная, хотя и несколько неказистая работа.
28 ноября 91 года
18:30 Течет река…
Чем больше я раскручиваю спираль времени в обратном направлении, тем больше прошедшее становится настоящим. Еще немного и я окажусь в том давно ушедшем времени, которое прорисовывается передо мной из тумана небытия.
Ничего не успеваю. Домашняя жизнь отвлекает от дела и я разрываюсь на части, пытаясь везде поспеть. Напрасно, конечно. Был у Павла Ивановича Фефелова – маленького седенького бодрячка в широких штанах с заплатками во всю ширину. Был он в вязаной душегрейке, задирист и разговорчив. От него зашел к его заклятому «другу» Семену Андреевичу Ушанову.
29 ноября 91 года
Дождь если не с утра, то с обеда, а если не с обеда, то к ночи. Лужи на дороге не просыхают. Небо так тускло и серо, что сквозь него на землю снисходит не белый день, а какие-то вялые тягучие сумерки. Не успеешь проснуться и позавтракать, как уже темно, хоть свет зажигай.
Свидетели века всегда живут рядом.
Василий Иванович Кононов из Чернеца. Высокий, прямой, румяный, на 70-летнего старика совсем не похож. Первый дом справа от дороги. По нему не видно, что вся жизнь прожита в Ленинграде и только остаток её коротает он в деревне, в доме, простроенном в своё время для матери. Он прекрасно говорит и немало помнит. А если ему не мешать, обскажет все с подробностями, которых, при всем желании не выдумаешь.
Виктор Иванович Яковлев Щетиново. Гордость мастера. Кто-то может отнести его частые переходы с места на место неуживчивостью характера и непостоянством натуры, а в нем живет самолюбие и гордость мастера хорошо знающего себе цену. Он вольный человек и крепостным себя ощущать ему унизительно. «Сто раз сделаешь и научишься» Постичь живую душу дела. Надо знать все и не пытаться обмануть судьбу, откупившись от нее подешевле. За все надо платить, и чем выше замах, чем честолюбивей цель, тем дороже цена.
Мастер платит за свою уникальность гос-ву.
Снится будто в Бологом на рынке. Зимой 42 года.
Переверните формулу «Время – деньги» наоборот и вы поймете, что затраченное на штучный товар время не окупается заплатой, которая начисляется исполнителю за количество и совершенно равнодушна к таким категориям, как красота, изящество, целесообразность, гармония
Недописанная картина. Берег моря, скалы, заросшие молодым лесом. Влажный запах моря, крики чаек, шум прибоя и прохладный шелест листвы на каменных уступах. Картина не закончена. 7 лет стоит она в рамке, холст, загрунтованный по всем правилам, слегка не…чен (неразб.), контурами обозначены валуны на морском берегу, не прорисованы тени на скалах, но картина уже живет, дышит, доносится запах водорослей и шум мокрой гальки…
30 ноября 91 года
2:51 Приехала А.И. Завтра надо в дорогу. Ничего, как мне кажется, не успел: с тем не поговорил, с этим, а ехать надо, ничего не попишешь.
14:00 Электричка на Малую Вишеру. Одними только мольбами доехал я до Окуловки. В Боровичах туча черная клубилась на автовокзале. Билетов на 12:30 не было. Шофёр никого не брал. Надеяться было не на что. Но тут у женщины молодой оказался лишний билет и я оказался в автобусе. С полдороги даже место нашлось.
Скандальный, пьяный и шумный вагон. Молодежь режется в карты, какие-то два алкаша выясняют отношения. И все с надрывом, громко и пьяно.
…Казалось, сама Россия сгорбилась, опершись на дорожную клюку и с жалостью и печально глядела нам вслед. (…глядя нам вслед)
Судьбы людей нанизываются на бурливую переменчивую Мсту, как бусы на нитку