1 июня 91 года
Первый по-настоящему летний день. Одуванчики золотят луг, тишина и покой. Улицы пусты и малолюдны. Город вымер. Все бросились на огороды и дачи.
Сбегал в поликлинику, Окунева подмахнула больничный, даже не спросив о моем самочувствии. Зашел в книжный, записался в розыгрыш на Фазиля Искандера, выстоял очередь за хлебом, прибежал домой, ста варить еду и картошку, доварить не успел, выключил газ и понесся на вокзал встречать Люду. И очень кстати. Она ехала с двумя неподъемными сумками. А часов около пяти приехал Костя. Он добирался через Чудово.
{Вклейка из календаря «Планеты в июне»}
Вечером звонил в лицей, спрашивал оценку, оказалось, что получил он «четверку». Расстроился. Не ожидал он такой оценки. Мы успокоили его, сказали, что все это чепуха, главное – знание. Но что ему еще скажешь в этой ситуации? Конечно, обидно, слов нет, в этой вечной житейской гонке все равно важно кто придет первым. От этого зависит судьба, характер, способный меняться в зависимости от равновесия успеха и неудач. Если б мы знали, что есть успех, а что поражение, неудача, срыв! Все это так относительно. Мы видим жизнь только в доступном нам диапазоне, а что все его – все пропадает в тьме
2 июня 91 года
Воскресенье. Праздник всех Святых
Мама уехала в Пирос. Так бы и побыл там среди своих. Грустно там теперь. Нет тети Веры, и дом её, с которым связано так много детских воспоминаний, совсем чужой, там давным-давно живут другие люди и им дела нет до той жизни, которая была до них. Мы ходим по костям чужих судеб, не замечая этого, не думая о том, что всюду тени давно ушедшей жизни и в сущности мы ходим по кладбищу
14:55 Нахмурилось. Задул ветер, осины затрепетали, заволновались, закивали ветками, зашелестели прохладной листвой.
«Нельзя лезть в литературу, толкаясь локтями,» – сказал с раздражением молодому Каверину сдержанный и мягкий М.Зощенко, покоробленный его спесиво-поучающей самонадеянностью. В.А.Школовский положил в карман его пальто записку, состоящую из одного слова: «Сволоченок.»
В.Канашкин «Скудно время» м.МГ.91
{Вклейка «Прогноз на июнь»}
22:00 Поругался по телефону с Мишей Зиминовым. Было это еще утром. Он позвонил и долго нудил о том, что редакцию оставляют без средств, что не дают заработать, что кругом демагоги, что депутаты не желают думать, что они теряют связь с народом… Я слушал это неостановимый бред и думал: «Зачем это мне, с какой стати я выслушиваю словесный понос своего друга, уязвленного поездкой домой, своей ненужностью дочери, сыну, отцу, который лежит в больнице, новой супругой и ее скандальном окружением?.. В конце-концов он разозлил меня и я сказал, что меня это совершенно не интересует.
3 июля 91 года
1:35 Дождь пролился к вечеру, сразу сделав неласковым пейзаж за окном.
Девушка, почти девочка, на железнодорожном мосту. Точёная, без изъянов, фигурка, облитая серым (из тонкого, с блестками, сукна) платьицем, перехваченном в талии поясом, белые туфли – лодочки, короткая стрижка русых густых волос и удивительная летящая походка. Я залюбовался ею как чудесным видением. Допускаю неуместную красивость потом что других слова в запасе, к сожалению, не имею. Поразила меня эта девочка не столько своей красотой, сколько обаянием молодости, совершенством и чистотой ее. Шла она в сопровождении паренька.
Люда очень похоже изобразили Валю Волкову и ее чувства к сыну, который служит сейчас в Германии. Как плакала она полгода, как посылала ему в письме веточку черемухи засушенную… Глубина и простота чувств, мудрость матери, желающей добра сыну. «Если бы он не служил, да так далеко, разве бы он понял, что такое родина?» Ум, если он настоящий, никогда не декларирует себя, не выставляет напоказ своих достижений. Он все примечает, взвешивает, всему знает меру и цену. Поэтому и присущ он скорее людям простым, чем интеллектуалам от образованщины, забывшим своё и не приобретшим чужое.
17:55 Проводил Костю на десятичасовой автобус
Зашел в редакцию и просидел там часа два. В баню сходил. Постригся.
20:50 Генерал-полковник Макашов. Двух слов не связать, не в ладах с падежами, а туда же – в президенты России. Тупое, солдафонское лицо, топорные манеры
4 июня 91 года
16:50 Ждём Костю. Сегодня он сдает английский. Как он там? Погода неласковая. С утра хмурилось, с обеда пошел дождь
Костя приехал с пустыми руками, налегке. Английский сдал на «четверку»
Букетик ландышей. Запах на всю комнату.
Весь вечер искал для Кости книги. В субботу ему сдавать литературу. К сожалению, помочь его не смогу – утром уезжаю в Мошенское. Там «запружинили» огород, пора сажать картошку. Нынче и так запоздали с этим.
5 июня 91 года
9:51 Электричка на Окуловку. День разгуливается. Желтые цветы на склонах напоминают булгаковскую Маргариту. Она несла их по вечерней московской улице и тем поразила Мастера.
Спать хочу. Лег поздно. Дома провозился с книгами.
10:45 Задрипанный топорковский автобус с пыльными стеклами сквозь которые, как сквозь полные шторы, ничего почти не видно. Жара наваливается.
Мошенское. Голова раскалывается. Огород посадили
Я приехал вовремя. Раскидал по огороду навоз, разверенный Захарычем, помог Александре Ивановне вытащить из подвала картошку… Все бегом, галопом. Часа в четыре прибыл Захарыч с усталой, апатичной Майкой, кашляющей как человек. Володя Петров с пожарником Лазаревым пришел подсобить, Валюха Куликова прибежала да две девочки из интерната. Кое-как, с божьей помощью, с огородом справились. Дождь, правда, помешал, с полчаса пережидали его, слушая, как хлещет по стеклам нежданный и напористый летний ливень, вымочивший меня до нитки. Голова моя разболелась окончательно без всякой надежды на скорое избавление от мук гемикрании, которой так мучился Понтий Пилат, прокуратор Иудеи. После трудов праведных пришлось принимать помощников за столом в большой комнате, увиливать от выпивки, слушать захмелевшего Захарыча
Запах сирени. Сирень цветет вовсю и запах ее невесомым облаком обдает, едва откроешь калитку и на шаг приблизишься к кусту.
6 июня 91 года
14:45 Голова так и болит. Боль (переместилась) перетекла в левый висок и исподволь изнутри распирает его. Собирался съездить в Самуйлово, там сын бывшего председателя сельсовета Николая Дмитриевича Петрова, говорят, строит второй год подряд самолет. Почти все, будто бы, готово, не хватает материала на крылья. Зовут его Владимиром. Не нашел транспорта. Военком сегодня занят, в редакции машина без шофера – Володя набирает газету, в райкоме – ушла в Красную гору машина
Ночью. Вечером ходили с Сашей в баню, пустую и холодную. Каменка в парилке даже не шипела
7 июня 91 года
8:05 Ивановский поезд. Стоим в Торбине, пережидаем встречный состав. Встал в пять утра, а в шесть уже ехал в черной райкомовской «Волге» с молчаливым и недовольным Борькой Николаевым
22:15 Дождь или почти без отдыха весь долгий день до вечера. Холодно, сыро, хоть в пальто полезай и валенки обувай В девять утра я уже был в Малой Вишере, встретившей меня неприветливо и мрачно. Не успел переступить порог – звонок Левы Сергеева: 20-го собрание, твой отчет. Все ясно – тучи надо мной в который раз сгущаются, готовится разгром. Это ответ на мой выступ на прошлой летучке. Догадки мои подтвердил Вася Пилявский. «Готовься, Согрина и Нарышкин копают под тебя. Завистники они. Но ты не переживай. Все это ерунда»
8 июня 91 года
17:05 Яркий солнечный день, совсем непохожий на вчерашний. Тепло и даже жарко. Ждем Костю. Экзамен он по всей вероятности давно сдал и теперь едет домой
20:35 Костя приехал. По литературе – «пятерка»
Экзамен у него принимала Светлана Петровна Жужменко, отозвав в угол класса. Костя сказал, что это был просто разговор о том, о сем, а не экзамен. Говорили, например, о Пришвине
А на второй вопрос она его и совсем не спрашивала, сказав, что это не интересно. Приехал он с тяжеленной, неподъемной сумкой, набитой учебниками и книгами. Еле донес.
23:05 Говорили с Костей о детских снах и воспоминаниях. Оказалось, что и ему много раз снился этот удивительный, ни на что непохожий сон: ранее, раннее утро, едва брезжет свет, и все небо от края до края заполнено странными удивительных форм и конструкций летательными аппаратами, которые тихо, почти не слышно, жужжа то опускаются пониже к земле и зависают над самой травой, ни одним движением ее не тревожа, то так же плавно, почти неприметно, поднимаются вверх. Ему это снилось несколько раз в разное время.
9 июня 91 года
1:25 Высоцкий по радио. Вспоминается почему-то Коля Лавров, его старый допотопный магнитофон и хриплый голос Высоцкого, гитарный перебор в клубах табачного дыма… Как-то ночью мы слушали с ним «Баньку» и «Дали»
«Хоть дожить не успел, так хотя бы допел…»
…Хоть мгновение еще постою на краю…
Реже я стал вспоминать Колю, затягивается эта незаживающая рана, я смирился с этой реальностью, к которой, казалось, никогда не привыкну
20:20 Наташа звонила. Завтра она уезжает в Новгород на двухнедельные подготовительные курсы в культпросветучилище. Говорит, что третий день болеет: насморк, голова раскалывается. Жить она там собирается в общежитии. Завтра наверное и я поеду в Новгород.
Сходил в баню. Мужики толкуют о жизни. «Русский мужик не хуже и не дурнее западного. Работать не дают. Сегодня дали землю, завтра заберут. А вырастил – попробуй продай. Придут эти… рекетиры, отдавай этим козлам. А зачем я буду кого-то кормить. Лучше пойду на рыбалку, за грибами схожу, продам на рынке – мне хватит. И голова не болит.»
- «Люди в этих бетонных скалах жизни не видят. Воздухом не дышат. Они за землю цепляются как за последнюю возможность…»
- «Картошка эта, если посчитать, золотая будет. Не наездишься туда-сюда. Попробуй-ка покатайся из Ленинграда на огород.»
Володя Михайлов звонил из Новгорода. Сегодня он уезжает в Москву, на той неделе может быть приедет.
10 июня 91 года
2:00 Дождь шумит за окном. Сходили к Зиминовым. Костя записывает Мишкину музыку.
22:35 Новгород. Заходил в «Ведомости», говорил с редактором Владимиром Григорьевичем Григорьевым, высоким костистым человеком в очках с сильными линзами. Он обо мне уже слышал от Володи Дмитриева и в общих чертах знал все. Я не настраивался на встречу с ним. Большакова Лёля меня несколько попутала, но это может быть и к лучшему. Как всегда, она в меру приветлива, в меру заполошна.
Зашел в училище культуры, Наташи там не оказалось. Бурное и пестрое место это училище. Какие-то девицы, развязные молодые люди, шум, топот, гам в длинных темноватых коридорах. Нашел подготовительные курсы на втором этаже, вежливая женщина примерно моих лет сказала, что Петровой еще нет
11 июня 91 года
Приехал около одиннадцати, зашел в редакцию и просидел там часа три за разговорами о русской душе, о русской жизни, о то, что каждый у нас философ, каждый претендует на свой взгляд, свое понимание жизни, истории, религии и т.д. и т.п. Даже как гнать самогонку и ставить избу – нет двух одинаковых мнений. У каждого свой рецепт, претендующий на монополию.
12 июня 91 года
19:20 Опеченский Посад. Сижу в зарослях одуванчиков у колодца, отмахиваясь от комаров, и душа моя отвыкшая от тишины, покоя и благолепия, отходит от суетности бытия, возвращается к равновесию. Птицы заливаются рассыпчатой трелью: к сожалению я не знаю какие это птицы и что значат их голоса. Подул ветер, осыпал мелкую листву с вятлин, погнал полчища белых невесомых парашютов к колодцу, зашумел, завыл длинно и гулко.
Доехали с Костей вполне благополучно. С Боровичей добирались на перекладных, сначала на ровенском автобусе до последней остановки, потом километра два прошагали пешком, никто не останавливался, пока нас не подобрал Зил с высокими бортами
13 июня 91 года
00:45 Одуряюще пало жасмином и сиренью. В темноте смутно белела мокрая от недавнего дождя дорога, лужи тускло поблескивали отражая блеклый свод неба и редкие слабые звезды в просветах туч
10:00 Окуловка. Через десять минут тронемся. До Окуловки ехали с Наташей на хвойнинском автобусе. Она все же собралась на курсы. Холодно. Дождь хлестал в Боровичах проливной. Наталья в босоножках, в легкой несерьезной курточке без свитера.
10:50 Лютики желтеют по склонам, одуванчики от(неразб.) золотом и серебром, поникли, облетели.
13:50 «Бунин не терпел театр.» Зайцев Б. и Юрий Казаков в Париже в 1967 году. Магнитофонная запись Юрия Павловича
14 июня 91 года
13:10 Премия Данте в 60х Сб.рассказов был признан лучшей книгой во Франции. Ю.Казаков было в Париже в 67 году, в год своего сорокалетия. Его много и охотно переводили в романских странах
14:30 Истошно и надоедливо кричат грачи, для чего-то слетевшиеся под наши окна
18:25 Дождь пошёл. Весь день крутило, маяло, ветер принимался трепать и лохматить тополя и осина и они обиженно шумели, бормотали, роняя листья. Солнце выглянуло на какое-то время, жарко стало и вот начало засиневать, задул ветер с какой-то дикой лихой силой, пронесся вихрем, и грянул дождь.
И над этим всем замершим от..вшим миром беспечно и радостно заливается беспечной радостью заливается, плескаясь в синем небе жаворонок
15 июня 91 года
Все труднее выдерживать гонку каждодневных записей. То одно, то другое отвлекает от писанины. Легче не писать, чем писать. Труд этот, уже, требует усидчивости, умения концентрировать на главном, забывая обо всем остальном, а меня все время тянется отвлечься, заняться чем-то еще и еще… Беру с полки одну книгу, другую, вчитываюсь, отставляю в сторону, хватаюсь за другое. И так без конца.
***Дашок и Василек. Старинная обстановка, настенные часы, хрипло и гулко бьющие каждые полчаса. «Будем пить чай, Дашок?» «Будем, Василек». Василек – маленький, крепкий коренастый старичок с совершенно лысой головой. Дашок – полноватая, невысокая старушка очень опрятная, уютная с медлительной боровичской речью.
Люда ночевала у них всего одну ночь. Всю ночь не спала, напуганная необычностью обстановки
16 июня 91 года
12:00 Читаю Мариенгофа по совету и настоянию Володи Михайлова. Вчера он был в М.В. ненадолго заглянул ко мне, в баню городскую сходили с ним и Антошой, которого он собирался взять с собой в Москву. «Роман без вранья» мне не понравился. «Циники» тоже не приглянулись, о чем я вчера и сказал Володе и даже поспорил с ним об этом какие-то конфенто-банальные сравнения, неприятные повторы, обсасывание есенинского пьянства, за которым, как мне показалось, стоит зависть к чужой славе, свалившейся на Есенина с новой силой после его трагической и скандальной смерти.
А сегодня я прочитал «Мой век…» и отношение мое к Мариенгофу переменилось. За исключением собственной любовной истории и рассказов о Каганове (который оказывается носил фамилию Швырубович, его отец был протоиереем), за исключением этого все остальное написано хорошо, а местами просто блестяще.
Бездна сведений любопытных, которые стоят того, чтобы их выписать
{выписки}
17 июня 91 года
15:30 Все еще собираюсь сесть за работу. Сходил в баню, крепко, до колотья в боку и сильной задышливости, напарился. Володя Михайлов из ОБХСС сидел голым на лавке в предбаннике и читал газету, развернув ее во весь лист.
Мужики толковали о послевоенном изобилии в магазинах. Один из них по-молодому стройный, в узлах крепких мышц, говорил: «Туда просто понюхать было приятно зайти. Каких только конфет не было! Колбасы висели. И никакой очереди.»
18 июня 91 года
15:20 …«Я поднял с полу коровье ботало, горестно звякнувшее в руках и подумал, что в таком же вот беспорядке заставали, наверное, разграбленные гробницы египетских фараонов, так же все было раскидано и растоптано. И так же по оставшимся вещам и безделушкам, люди судили о той богатой и разнообразной жизни, которая была когда-то на месте безжизненной пустыни (цвела и кипела
Когда опускается на землю ночь и накрывает деревню, кажется, что ее нет. А может и правда её нет, может все это приснилось, привиделось.
Все затонут зыбкие пески времени»
Это подготовительные записи к большой безразмерной статье, над которой я сейчас бьюсь. Как она будет называться и о чем она будет – я не знаю до сих пор, хотя отпечатано уже шесть машинописных страниц. Начал я с весьма туманного рассказа о Федоре Ивановиче Гаврилове и описание умирающей деревни Еськино, все это не без красивостей и литературщины. Крестьянская цивилизация, неизвестный крестьянский архипелаг. Все здесь носило печать неповторимой оригинальности. Жизнь диктовала особый крестьянский уклад с чередованием будней и праздников, с кругом извечных забот о хлебе насущном, о земле (которая кормит, и о доме, который греет и укрывает) о доме, о детях и внуках. Это был единый нерасторжимый мир, существ. как бы внутри себя на принципах полной автономии
Теперь о нем можно судить только по рассказам стариков, да по остаткам
Все, от избы до сельскохозяйственных орудий и домашней утвари было сделано своими руками. И не кое-как, а надежно, просто и удобно. До сих пор хозяйки гремят ухватами, изготовленными бог весть кем и когда, до сих пор двери запираются тяжелыми коваными крюками и запорами, до сих пор служат свою долгую службу бочонки, кадушки, долбленые корыта, домотканые полотенца, вышитые искусной рукой.
Речь сейчас не о том, эффективный ли это был уклад
Много ли бы знаем об этом, воротя нос от пыльной уходящей старины и обращая взоры на широкую, противоречивую современность? Пожалуй что почти ничего. И не клюнь нас жареный петух, на заставь обернуться к истокам, к земле-кормилице, к вечным истинам, мы пожалуй и не заметили бы, как исчез из нашей жизни целый крестьянский архипелаг русская деревня.
Неумолимая статистика равнодушно констатирует, что ежегодно с карты страны стираются до трёх тысяч деревень. Их не тронули ни половцы, ни печенеги, заезжие охотники по пьяному делу или забавы ради спалили все или почти все, что еще не успело разрушить всевластное время. И полыхали эти всероссийские пожары по всей нашей огромной державе, покуда гореть стало нечему. В этих местах, ни дома, ни сарая, ни собачьей будки не осталось, сплошное пепелище, заросшее крапивой да малиново-красным кипреем.
Ни половцы, ни печенеги, а заезжие охотники туристы да грибники по пьяному дело или просто забавы ради сожгли все, что не успело разрушить всевластное
И там, где остался хоть один жихарь (неразб.), есть надежда, что сбережет он, сохранит погибающую деревню, не даст пропасть просто так, ни за понюх табаку. (Он держит в руках последнюю ниточку, связывающую нас с прошлым, которые не было ни) В его руках слабая ниточка. И даст Бог, не оборвутся последние нити, не прервется память, и вечно будет длиться жизнь
Ладно бы обезлюдели они, а то ведь просто выгорели, будто и не было их никогда
19 июня 91 года
19:10 Кое-как довел свой капитальный труд до какого-то конца. Еще нет заголовка, еще я не понял получилось у меня что-нибудь или это пустословие и не более того. Восемь машинописных листов, около четырехсот строк… Надо еще выправить, выверить, придумать заголовок, надо сделать пару информаций и подготовиться к дурацкому собранию.
Готовиться не буду. Из принципа. Что придет в голову, то и скажу. Оправдываться не хочу, глупо это, обвинять и обличать тоже ни к чему.
Заметки свои назвал «Жаворонок над пепелищем»
20 июня 91 года
2:30 уже. Как быстро время пролетело. Обо всем – завтра.
12:10 Новгород. Только успел добежать до редакции, открыть дверь в кабинет, как грянул ливень такой силы, что хватило бы минуты для того, чтобы вымокнуть. Раза три полыхнула молния, (послышались дальние рокочущие раскаты грома) рокочущими раскатами заворчал где-то за тучами гром и снова все стихло, завиднелось и дождь поуспокоился, стал глуше, смирнее.
14:00 Позвонил домой, в Мошенское, поговорил с мамой, с Костей, с Александрой Ивановной. Костя там купается…
На душе камень. Предстоящая экзекуция, как не храбрись, неприятна уже тем, что соберется куча людей и они будут чинить скорый и неправедный суд надо мной. Не в этом даже дело, а в то недоверии, в той подозрительности, которая с этим связана. Я плохо выношу агрессивную среду
16:50 Наташа сдала историю на «пятерку»
Купил выигранные по лоторее ботинки
21 июня 91 года
22:00 Мошенское. Да, вот оказался я в Мошенском, еще вчера даже не думал об этом. Но решили с Наташей ехать с московским поездом до Вишеры, а оттуда – она домой, а я в Мошенское. В Боровичах встретились с Людой
Она сдала на категорию в Бологом, в Окуловке минут на пять опоздала на топорковский, с которым приехали мы с Наташей и села на следующий автобус.
Вчера после дождя сильно парило, в воздухе висела мелкая седая изморось, рубаха липла к телу и было ощущение, что ты в воде. А сегодня опять лил дождь, ветер подул холодный и резкий, погода испортилась. Приехали, и домой не попасть. Два часа ходили вокруг дома, – ни к окно, ни в подвал было не попасть. Костя уехал на велосипеде, а ключ забрал с собой.
А мы голодные, усталые, невыспавшиеся, знай (неразб.) рыскали по Мошенскому в поисках ключа.
Вечером искупались с Костей и Сашей. Вода на реке большая, течение быстрое. Доплыли до поворота и назад. Мокрая трава после дождя была такой холодной, что ноги стыли, будто идешь по снегу.
22 июня 91 года
1:25 Полвека тому назад люди доживали последние мирные часы. И такой же багрово-красной была луна с ущербинкой по левому боку, так же тонко и нежно зудели над ухом комары, скрипел в росистой траве охрипший дергач, также по низинам клубился туман, светлело над горизонтом небо и стояла над землей великая тишь, которой суждено было вдребезги разбиться безмятежным утренним часом, когда всем сняться самые сладкие сны.
Я представляю как загрохотало, загремело, заскрежетало по всей границе, как запахло гарью, порохом, вздыбенной, вывернутой землей, пылью, как застлали прекрасное утро дымы, как жадно затрещали пожары, заглушая сухим отрывистым треском автоматную стрельбу. Люди не могли ещё понять и объяснить, что с ними происходит, что нужно делать, куда бежать, где быть…
А ведь за минуту до этого еще все были живы, еще никто не знал каким молохом прокатится война по миру, каким жутким останется в памяти это прекрасное тихое утром, доживающее свои последние мирные минуты, последние мгновения.
10:40 Искупался. Второй раз это лето. Так поздно я никогда не начинал купальный сезон. Прекрасное свежее утро, ничем не напоминающее вчерашнюю непогодь. Сижу без рубахи за столом, сколоченным Костей. Рассохшиеся доски усыпаны сухими, сморщенными лепестками сирени и сосновыми иголками. Сирень отцвела, сосна, ростом давно обогнавшая её, нынче обещает большой урожай шишек. Они уже маслянисто зеленые и крепкие, как орешки.
{Записки о Михаиле Захаровиче Захарове}
23 июня 91 года
19:40 Жара. Люду проводил до самых Боровичей, посадил на двухчасовой Окуловский автобус, а сам уехал назад на долговском в два десять и в три часа был дома. Автобуса в час десять не было, пришлось ловить попутку, что по воскресному времени весьма непросто. Остановил «Жигули» с молодыми мордатыми парными бандитской наружности, всю дорогу они молча слушали разбитные песни из тюремного репертуара, машину гнали не жалея и гляделись из-за спины весьма агрессивно. Заплатил им за быструю езду 10 рублей.
В Боровичах, едва я подошел к окошечку кассы и попросил билет на Окуловку, меня по родственному за руку взяла какая-то женщина лет 45-50. «Зачем тебе в Окуловку-то, поехали с нами.» Я замялся, молча кивнул, в кассе не оказалось сдачи и пока я искал мелочь, которую, кстати, так и не нашёл, ока слегка от меня отодвинулась: «Ну ладно, ищи свои копейки.» Я так и не понимал кто она, мучительно перебирая в памяти всех родственником и знакомых. «Ты теперь такое большое лицо…» сказала она. Тут подошла Люда, билет нам дали. Женщина уже сидела на скамейки и смотрела на нас. Мы кивнули ей и прошли к выходу, знаками показав, что торопимся. Кто она? Обозналась наверное? Или действительно родня, напрочь забытая? Не знаю.
В субботу помылся в бане у Славы Куликова. Позвали нас поздно, в одиннадцатом часу, пару в бане почти не было, номы все же посидели на полке, попрели, трижды бегали к реке, бросались в воду, испытывая ни с чем не сравнимое чувство легкости, освобождения…
24 июня 91 года
16:05 Дождь моросит. Как зарядил он с обеда, сначала робко, ненароком,а потом все смелее, шибче, так и сеет неспешно, но споро и вот уже все мокрое вокруг, все блестит, тропки раскисли, земля на огороде потемнела, уши закладывает усыпляющий мокрый шорох.
Захарыч, невзирая на непогоду, косит на лугу
И вспомнилось мне старое присловье: до обеда дождь гость, после обеда хозяин.
***Много раз совхоз «Гусевский» переходил из рук в руки, как крепость в смутные времена. Ничего, кроме потерь и убытков, от перемены вывесок и хозяев здешние края не знали. (В шестьдесят девятом году, когда Таисия Федеровна Михайлова определилась на работу в сельский совет, здесь проживало около 500 человек. «В выборы составляли списки на 450 избирателей, – говорила она)
В шестьдесят девятом году, когда Таисия Федоровна Михайлова начинала работать в сельском совете было четырнадцать деревень и проживало в них около 500 человек. Теперь осталось две деревни, в которых не насчитывается и сотни жителей
Свернув с асфальтированного большака, запетляла
Прибитая накатанная дорога то круто забирала влево, то выворачивала вправо, то поднималась на взгорок, а то ныряла в живой зеленый тоннель из зарослей ольхи
Автобус в Самуйлово ходит три раза в неделю, да и то нерегулярно Вездесущая ольха плотнее и плотнее сжимает
Ездили на редакционной машине в Самуйлово
Вчера напросился со мной военком. Мы заехали за ним, он ждал нас на улице в полной форме и с фуражкой в руках. Володя был молчалив на этот раз, говорил мало и редко.
Дождь опять припустил, зашелестел по траве, по листьям, толь что искупались с Костей, доплыли до поворота, трава там в пояс, – ромашки забелели кое-где, колокольчики зацвели. Я нарвал букет, завтра, может быть, захвачу с собой. Володя Устинов пообещал довезти на Мазе до Окуловки. Ехать в ранищу, в четыре часа утра.
Надо еще написать для Колосовой строчек хотя бы на 150 из самуйловских впечатлений.
Дождь льет стеной, ровный неостановимый шум за окном.
{Черновики материала о поездке в Самуйлово}
21:20 Во всю полыхает гроза. Небо затянулось пеленой туч, молнии на миг рассекают их, рвут на части
25 июня 91 года
4:55 Не спал ни минуты. В половине третьего закончил третью страницу, написал заголовок «Зацветет ли гречиха?» и стал собираться в дорогу. Выехали все равно поздно и не с Володей Устиновым, а с каким-то молодым невыспавшимся парнем на Зилу, кабина которого оклеена голыми и полуголыми красотками
Едет он не один, а целой компанией из трех машин, две встали и ремонтируются, мой шофер тоже остановился за компанию, стоим, ждем. Соловей насвистывает в кустах, будильник, приваренный к приборному щитку тикает на всю кабину. Утро свежее и теплое. После ночного ливня и грозы все мокро, лужи кругом. Лило ночью, как из ведра и вдруг ни с того, ни с сего грохнуло с глухим раскатом и смолкло. Ни грома, ни грозы больше не было.
26 июня 91 года
13:15 День пробездельничал. Попытался заснуть, о чем мечтал всю дорогу, но разбудил меня звонок Вепревой Галины Васильевны. Долго говорили с ней о Гусевых, о Володе Михайлове, о творчестве, о газетной работе…
Все это было вчера. Грохотал гром, бушевала гроза, ливень обрушился на бедную несчастную землю с такой неистовой силой, будто она в чем-то провинилась перед небесами, соседний огород залило едва ли не до краёв. Люда пришла с работы мокрая до нитки.
27 июня 91 года
15:30 Ничего не успеваю. Не написал о поездке в Самуйлово, о встрече с Игорем Соколовым на вокзале в Окуловке…
Он был в брезентовой робе с неподъемным рюкзаком и уже издали улыбался мне. Мы пожали друг другу руки, он снял с плеча свой рюкзак, сел рядом со мной на скамейку. Заговорили, как всегда, о политике, о Ельцине, о делах в кооперативе, о том, что зарплату там никто не спешит поднимать, что живется теперь нелегко.
{Записи о покушении на Александра II и Столыпина}
В 1990 году в Новгородской области умерло 10,6 тысяч человек. И среди этих тысяч дорогой мой друг Коля Лавров
Получил перевод: 150 рублей. Ходил за ним на Лесную, взяв заодно целую кипу журналов: два номера , 2 и 3й, «Нового мира», «Наш современник», «Лит.учеба» и две брошюры общества «Знание». Жара. Земля обдает теплом, точно хорошо натопленная печка. Тополиный пух плывет по улицам. Лужи от вчерашнего ливня, обрушившегося на город с необычайной силой, подсохли, а земля еще пахнет сыростью
Письмо от Виталия Алексеевича Павлова из деревни Шубино Любытинского района: «Меня грызет совесть за неисполненное обещание выслать Вам своим записки об отце и о работе в Совете. Я много раз принимался за воспоминания об отце, но тут же отвергал. Видно, очень высоко поднимал планку ответственности за описание жизни отца. Но я преодолею этот психологический барьер и напишу об отце точно и коротко.
Мне очень понравился Ваш рассказ , связанный с керосиновой лампой. Это Ваша серьезная удача. Я не помню из этого номера «Н.П.», кроме Вашего рассказа, ничего. Рассказ Ваш – жемчужина того номера газеты»
Не удержался, процитировал приятные для себя строчки из письма. Дух они мне подняли, но ненадолго, – работа не пошла и я задергался, что делать, конечно, не следовало.
28 июня 91 года
1:30 «Почту нам носила сухая жилистая старуха тетя Таня Морозова. В день, когда выходила пенсия, она стучалась в дом, спустив сумку с плеча на бок, садилась к столу отсчитывала бабушке 28 рублей 20 копеек. Бабушка церемонно расписывалась в ведомости и протягивала гривенник: «Это тебе, Таня, бери.» Я стеснялся этих минут, если мне случалось быть дома и думал, что тетя Таня оскорбиться малостью суммы, откажется с негодованием, но она, для вида поотнекивавшись, брала скромное подаяние и, посидев немного за разговорами и чаем, шла дальше.
Я никак не мог понять зачем эти жалкие деньги, все равно ведь с них не разживешься, но попав в больницу с резаной раной правого колена, имел случай убедиться, что и бабушка и почтальонша хорошо знали, что делали.
22:00 Жара. Днем на солнце градусник показывал больше сорока градусов, сейчас – двадцать шесть. Окна раскрыты настежь, а все равно душно. Сижу на столом в своем захламленном книгами кабинете, свет не зажигаю, опасаясь нашествия комаров и моли. С грохотом проносятся скорые поезда, пахнет сеном, теплой, истомившейся землей, подсыхающими лужами. Точно так же пахло у нас на лугу, когда пруд, закиданный всяким барахлом, обмелеет и головастики барахтаются в мутной, тепловатой жиже с зеленой чешуей высохшей ряски.
Володя приезжал. Виделся с ним все на людях, в редакции. Разговоры крутились вокруг политики и местных властей. Так мы с ним толком и не поговорили.
Как хотелось бы сейчас сбежать к реке, раздеться и ринуться в теплые медлительные воды и поплыть по течению, с..ша (слово не разб.) наблюдая как накатываются на берег золотые солнечные волны, как шуршит рослая речная осока… Звонили в Мошенское, Костя только что прибежал с реки, мокрый, наверное, с приятной истомой в теле. Я ему позавидовал.
Самуйлово. Дом у дороги, в двух шагах от совхозных мастерских. Небольшой дощатый сарайчик (гараж для мотоцикла) завален мотками проволоки, кусками фанеры, трубами, железом… На металлической треноге установлен мотоциклетный мотор с большим, крашеным синей краской винтом.
29 июня 91 года
11:50 Духота. Окна раскрыты, солнце в сизом дрожащем мареве, ветер шелестит осиновой листвой, маневровые тепловозы крякают точно утки, урчат дизелями, гремят и лязгают буферным железом.
Самолет стоял в маленьком дощатом гараже, где впору уместиться только мотоциклу.
Самолеты в Самуйлове никогда не взлетали и не садились
Аэродрома в деревне Самуйлово никогда не было, да и откуда ему тут быть, когда и автобус-то в эту глухомань ходит не чаще трех раз в неделю, да и то через пень-колоду? И все же рано или поздно поднимется над деревней самолет, сделает круг, качнет крыльями и, тарахтя мотоциклетным мотором, сядет на поле за околицей.
13:40 Стемнело. Гром ворчит и погромыхивает где-то далеко за тучами. Парит. 30 градусов в тени. Вот громыхнуло сильнее, раскатистее и снова все стихло на какое-то время. Осина трепещет тихо и тревожно
14:20 Разозлил меня Миша Зиминов своей демагогией. Он вышел из партии и развел по этому поводу антимонию: «Я не могу печататься в партийном издании. Меня не так поймут. Я и так вчера имел принципиальный разговор с Табиковым. Он меня упрекнул, что на последней сессии я говорил, что не собираюсь выходить из партии и все-таки вышел. А я сказал, что партия меняется, и я меняюсь, она изменила своим идеалам, могу и я теперь изменить партии…»
Ну и погнал дичь в том же роде. Миша исполнен величия от своего героического поступка, по привычке играя роль этакого политического деятеля, не могущего поступиться принципами. Зря я, конечно, вспылил, зря, ну зачем за дурость платить искренностью чувств? Глупо.
Ливень, отбушевав и отгремев грозой, поутих и сейчас это обыкновенный дождь, который шелестит и плещется за окном. Стало чуть посвежее, развиднелось, посветлело. Можно печатать на машинке, а то ведь совершенно ничего не было видно.
30 июня 91 года
Воскресенье. День молодежи. На площади с машины продают пиво, а рядом – книги из библиотеки
Володя Михайлов приходил. Почти весь день до глубокой ночи шлялись с ним по городу. Зашли в редакцию к Мишке. Купив по пути три бутылки пива, на Пионерскую сходили, завернули к Мишке, на сей рад домой. Лена постаралась для высокого гостя из Москвы: бутылку водки поставили, закуску. Мишка выглядел каким-то нервным и забитым.
Рожь на улице Лермонтова. Стеной на огороде стоит плотная высокая рожь. Квадрат, размером с сотку-полторы. Зачем? Для какой нужды?
Место, где стоит самолет, принято называть ангаром. Но язык не поворачивается назвать так небольшой дощатый гараж на краю деревни Самуйлово, в котором растопырился на металлической треноге мотор будущего аэроплана