Дневник. Тетради 40-41. Март 1991

1 марта

14:15 Уезжаем с Людой в три часа на электричке, а если повезет, то на «Юности» Голова болит и настроение на нуле.


Начало 41 тетради

41 тетрадь                                               Краснов В.П.

1 марта 91 года                                     Малая Вишера

27 августа 91 года                              ул.Пушкинская

46-25

т.36-331

VINCE IN BONO MALUM

«Стяжи мир в душе своей и тысячи вокруг тебя спасутся»

Серафим Саровский

Четыре заповеди Эпикура:

  1. Не бояться врагов
  2. Не страшиться смерти
  3. Презирать страдание
  4. Верить в возможность счастья для всех

«Делай что должно и пусть будет, что будет»

Л.Толстой

«Не жизни жаль с томительным дыханием

Что жизнь и смерть?  А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданием

И в ночь идет, и плачет уходя…»

А.Фет


1 марта 91 года

23:45 Мошенское.  Начинаю сорок первую тетрадь накануне сорок первого года своей путаной жизни.  Доехали более-менее благополучно, если не считать того, что цены на автобусные билеты вздорожали против прежнего в два раза.  В гости ездить теперь дорогое удовольствие.  И ведь хоть бы на копейку прибавилось порядка на автостанциях и в автобусах!  Та же грязь, хмурая, недобрая толчея у касс, то же пренебрежение к пассажиру, как к существу крайне недостойному, презренному, изгою, на которого можно безнаказанно наорать, облаять, отменить по непонятным причинам рейс…  Он все снесет, стерпит, ибо деваться ему, сердешному, некуда.  Десятилетиями цитадели автостанций сдерживают осаду неорганизованного (дикого) войска пассажиров и, при сравнительно малых потерях, одерживают викторию, не давая презренному пассажиру почувствовать себя хозяином, которому все позволено.  Правда, теперь все трудней это удается  Все больший урон несут обе стороны.

«В лес не попасть, оснежилось нынче…

…Теперь наверное на пенсию его (мужа) отправят.  Пенсионеров сейчас всех вон.  Государству деньги нужны, зачем их на деньгах держать?»

Из разговора в автобусе.

2 марта 91 года

Автобус на Боровичи.

13:00 День по-весеннему яркий, солнечный.  С утра возился по хозяйству: носил дрова, воду, выливал помои, скалывал лед на дорожке около дома.  С удовольствием делал все это, испытывая давно забытую мышечную радость.  Все бы ничего, да висок левый болит

22:30 Опеченский Посад. Помылся в бане у Фоминых.  Баня у них топится по-черному, я пошел первый, в самый жар и, кажется, немного угорел.

В добрый час сказать, в худой смолчать.

«Ты родился в пять часов утра» – мама.  «Наташа в девять утра»  Сашка вечером часов в шесть-семь родился»  «Четыре восемьдесят ты родился» Накануне (неразб.) погода худая была, пурга

Двое суток мучалась, Катя двое суток была у нас, жила.  Коля Забарин (неразб.) со мной в одном классе учился.  Катя за него замуж вышла.  Она (слово неразб.)

Ты родился, солнце, светло.

Николай Соломонович Мартынов

«с 13 пл 15 дек. 1875 года умер в завещании своем никаких надписей на своей могиле завещал не делать, дабы имя его было стерто песком времени»

В Боровичах встретил Колю Силанова, взявшего билет до Деревской повертки.  Оказывается живы еще Дерева, правда, теперь они наполовину состоят из дачников

3 марта 91 года

Голова прошла только к вечеру поле прогулки по лесу.  День был на редкость солнечный, яркий, наст в лесу на просеке почти не проваливался.  Мы с Наташей дошли почти что до Красновой поляны и повернули назад.  Потом я шел от нее тем же путём.

***Смычка города и деревни происходит совсем не так, как предполагали теоретики казарменного социализма.  Не село превращается в этакий городок, а город, задавленный производством и непомерно разбухший, сломя голову бежит в деревню, спасаясь от голода и пустоты.

И ничто меня не убедит, что теснить и без того редки и жалкий лес рад нескольких стандартный жилых коробок во благо всем в том числе и тем, кто будет жить на отвоеванном, а точнее украденном у природы пятачке испорченной болотной земли, еще не утратившем запах мха и багульника, пусть бы этот лесок жил как маленький парк, как островок зелени среди домов.  Всем была бы от этого только польза.

{Вклейка из записной книжки}

17:10 Косые лучи закатного солнца рисуют на голубоватом снегу длинные прозрачные тени. Тихо.  Еще недавно слышалась в лесу легкомысленная перепалка синиц, долгие трескучие очереди дятла и пулькающие (неразб.) звуки неведомой птицы и вот уже снизошла на божий мир первобытная тишина, прокалывающая уши немыслимым в своей звонкой пустоте беззвучием.  Лес молчит, будто прислушиваясь к самому себе.  Слышно, как вдалеке беспокойно лает собака, как трещит где-то случайный трактор.  Застиранная до желтизны зелень леса, желтые слабые былинки, перезимовавшие в снегу, способном выдержать тяжесть взрослого человека…  Как передать словами несказанную красоту всего, что я вижу, сидючи на сосновом пне?  Нет у меня на это сил, рука опускается в сладком и горестном изнеможении.  Скрылось за верхушками сосен остывающее солнце и на меня как холодом подуло.  Надо идти.

Только что, час назад, мы гуляли по просеке с Наташей и солнце пригревало, а сейчас уже стужей повеяло ото снега, усеянного заячьими слезами, шишками и сосновой трухой.

4 марта 91 года

14:00 Электричка на Окуловку

До Боровичей доехали с совхозным автобусом, подбросившим до самой автостанции, необычно пустой в этот час.  Люда меня уже ждала.  День сегодня солнечный, морозный.  Снег на дорогах и тротуарах тает, истекает грязной водицей.  Пристала дорожная зевота, предвестник тупой дорожной скуки.  Пишу через силу, превозмогая лень и головную боль.

Люди теперь все больше похожи на муравьев.  Без поклажи на вокзале, пожалуй, не увидишь никого.  Сумки необъятных, просто таки циклопических размеров на колесиках и без колес, чемоданы, рюкзаки, набитые до отказа и п{не окончено}

Спор о Горбаче и Ельцине.  Два мужика, видно давно знакомые, завелись с полоборота, готовы сожрать друг друга.  «37 тысяч человек в р-не.  1200 человек в сельском хозяйстве.  Накорми ко их.»  Один горой за Горбачева, другой – за Ельцина.  А все дело в то, кто какую газету читает.  Скорее всего.  «У меня корова, теленочек, поросёнок есть.  С голоду не подохну» Это сторонник Горбачева.

– Да тебя же ограбят

– А я ружьишко купил…

5 марта 91 года

1:30 Приехали, перекусили и я завалился спать с сильнейшей головной болью.  Излечила меня от нее Люда, сделав массаж.  Я проспал до позднего вечера и еле встал с тяжелой мутной головой.  И потом долго не мог уснуть.  Ворочался, включал свет, читал газеты, одурев от этого чтения как от браги, выпитой унылым жарким днём

{Вклейка «Подверженность вашего настроения колебания»}

Вечером приходили Зиминовы.  Наспех сделали котлеты, спешно накрыли стол, посидели довольно, впрочем, скучно.  Шутки были какие-то натужные, говорили мы об инопланетянах и о религии.  Об этом с умным видом рассуждала Лена.  «Марина П(слово неразб.) сделала официальное заявление маршалу Язову, чтобы наши прекратили сбивать летающие тарелки.  Одна такая тарелка была сбита с подводной лодки и еще в пустыне Калахари, где американцы взяли двух инопланетян в плен.»  Словом, такая все чертовщина.  Не хочется и говорить об этом.

{Вклейка «Планеты в марте»}

 

Дороги не стали ровнее, автобусы – мягче, а водители и кассиры – вежливее и предупредительнее, но платить за все это надо с приходом нынешней весны мы стали вдвое дороже.  Никто не возражал, не удивлялся.  Мы привыкли, что все новое обязательно хуже старого, но обязательно дороже.  Послушно выложили (из тощих кошельков) трудовые рубли, как бы узаконив тем самым право безнаказанно грабить себя, и поехали каждый по своим делам, умножая в уме дорожные издержки и предаваясь невеселым размышлениям, которые, как ни крути, приводят к мысли, что в который раз за наш счет пытаются покрыть многолетнюю бесхозяйственность все, кому не лень.

Выясняется прелюбопытная картина.  Оказывается возить пассажиров не выгодно и министерство путей сообщения из чистой благотворительности занималось этим разорительным делом и только теперь спохватилось, решив (наверстать) разом вернуть утраченные барыши

Всем понятно, что

6 марта 91 года

{Записи из передачи или статьи про Столыпина}

 

7 марта 91 года

23:50 От Андрея Бабина письмо.  Хотел ответить сразу, но вместо этого унесло меня сперва на почту (получил зарплату и гонорар), а потом в центр.  Денег прислали подозрительно мало, видно оправдывается слух, что заработки наши понизят до прежнего уровня.  Коля Модестов говорил, что зав. общим отделом обкома Брызгалов возмутился повышением заработков журналистов, куда-то написал и там все обрезали.  Жмут нас к ногтю и чем дальше, тем сильней.  Поразительная недальновидность и оголтелость наших идеологических хозяев.  Ну да бог с ними

День вчера выстоял хороший, и сегодня не хуже
С утра легкий бодрящий морозец, днем-тает, синицы щебечут, воробьи купаются в грязных блескучих (неразб.) лужах и дух от окна, как от белья, принесенного с улицы.

8 марта 91 года

23:15 Праздник прошел тихо и незаметно.  Ждали Костю, он приехал в половине пятого.  Сели за стол, выпили по фужеру лимонада «Тархун», закусили котлетами с рожками.  Никуда не ходили, весь день в четырех стенах.  Поработать из-за суеты не удалось.  То одно надо было делать, то другое и так без конца.

Костя привез фотографии, сделанные в ателье.  На одной, с Сергеем Алексашенковым, он вышел особенно хорошо.  К сожалению, она одна.  На другой – отдельно – тоже неплохо.

Прочитал залпом повесть Г.Баиланова «Свой человек».  Написано лихо, читается легко, но есть на все этом налет упрощений по признаку ваших и наших.  Наши в итоге носители добра, справедливости, проницательности, ваши – погрязли в грехах, двурушничистве и предательстве.  Одни – на высоте положения, что явилось итогом их беспринципности, другие – ничего не имеют, им ничего и не надо, зато за ними духовное превосходство и историческая правота.  Так все просто.

Нанизывание дурного, ни одного светлого, ни то что пятна, – блика, душа главного героя – Евгения Степановича Усватова изъедена молью, как забитая шерстяная тряпица

{Вклейки о погоде и приметах }

«Весною сверху течет, а снизу морозит» – говорит народная примета о непостоянстве мартовской погоды

9 марта 91 года

1:50 Спать хочу.  Собирался поработать, но, видно, придется сдаваться на милость Морфея.

Ночью.  День отзвенел капелью, отблестел грязными дорожными лужицами, откаменел вечерним морозцем, бесцеремонно хватающим за уши и щеки, и потух полосатым закатом на голубых застиранных снегах.  Сходили к вечеру в парк, прошлись немного втроем с Людой и Костей и направились восвояси.  Мы дошли до Зиминовых, посмотрели у них какой-то смешной дурашливый фильм, а Костя сразу отправился домой.  У Зиминовых Лена нечаянно облила Люду горячим чаем, но, к счастью, все обошлось.

С утра Костя печатал фотографии.  Многие получились очень даже неплохо.  А Софийский собор, снятый с кремлевской стены неожиданным, из-за деревьев, ракурсом, вообще вышел великолепно.  Это уже художественный снимок, тонкая причудливая графика

10 марта 91 года

1:50 Неожиданного зачитался собственной писаниной образца прошлого лета.  Налёт мгновенной точности на многих фразах делает их более вескими, чем они того заслуживают.

Вечером. Днем приходили Таня с Ирой.  Застали нас врасплох.  Пришлось впопыхах доделывать, дожаривать котлеты, отваривать картошку… Посидели за столом в большой комнате, потолковали на школьные темы.  Ира была отчего-то грустной, неулыбчивой и неразговорчивой.  Да и мало ли из-за чего скучает четырнадцатилетняя барышня?

11 марта 91 года

2:45 Читал старые тетради, проваливаясь в бездны памяти, купаясь в ее темных глубинных водах.  Как много было бы безвозвратно забыто, если бы не эти поспешные записи, часто глупые, неконкретные.

Память живуча и неистребима

Вечером Володя приехал.  Встретились с ним в железнодорожной бане, как заговорщики.  Весь день он просидел в редакции, где сегодня была Лёля Большакова.  А я так и собрался к ним, убил время на 70 строчную информацию.  От бессонницы голова варила из рук вон плохо и я еле-еле одолел сопротивление русского языка, спотыкаясь на каждом слове.

В бане хорошо напарился, сегодня в парилке жарко, как никогда.

Володя просидел у нас почти что до одиннадцати.  Говорили о Ельцине, о референдуме, о том, что ждет всех нас…

12 марта 91 года

Костя заболел.  Приехал домой около шести часов вечера, когда я был в редакции.  По всей видимости у него грипп.  Глаза слезятся, кашель, температура.  И очень болит горло.  Люда напичкала его таблетками, напоила молоком горячим с медом и салом, но помогает пока мало.

Погода скверная: тает, лужи расползаются по дороге, – некуда ступить, чтобы не замочить ноги.  И над всем этим унылое серое небо, на которое скучно смотреть.

Отправил два пакета в редакцию, один в отдел новостей, другой – в партотдел.  И еще один, с командировками, в бухгалтерию.  Вот и все мои дела за день.

Звонил в Окуловку, в Чудово, в Мошенское… А это все время и нервы.  К каждому надо подойти по-своему, и к каждому приготовиться, что всегда нелегко.

***Никто не видел, как исподволь, днем и ночью топили речные воду глухую толщу метрового льда…

13 марта 91 года

2:15 Лёгкий звон в ушах, пора ложиться спать.

14:25 Костя более тяжело.  Температура 38.7

Всю ночь, не спал – кашлял, не спала вместе с ним и Люда.  Утром только уснул и проспал часов до двенадцати.

Дневники Ивана Васильевича Волынкина, служившего в скромной должности раздатчик материального склада паровозного депо в М.Вишере 1859-1830 (?80) гг.

Родился «…в Березовской станице области Войска Донского , на реке Медведице.  Отец мой в то время держал почтовую станцию.» Двое братьев Сергей (старший) и Алексей (младший)

 

 

 

 

Вечером часа два кряду читал Косте рассказ Грина «Фанданго»

14 марта 91 года

15:35 Косте полегче, но пристала новая напасть: кровь идет из носа, как это не раз бывало у меня.  Приходила новая детская врачиха, послушала его, сказала, что у него трахеит или фарингит и ушла, стуча каблуками.

{ Дневники И.В. Волынкина }

 

 

15 марта 91 года

1:10 Звонил Володя Михайлов.  Он приехал из Новгорода с московским поездом.  Около часу говорили с ним и я поймал себя на том, что против прежних разговоров, которые у нас выливались в беспорядочные путешествия в область философии, словесности, психологии и социологии, сегодня я искал о чем сказать и как… Отвыкли мы друг от друга, у него совсем иная жизнь и я по отношению к нему, как пассажир, отставший от поезда.  Куда несет его и тех, кто с ним, этот поезд, никто не знает, – ни я, ни он, ни те, другие…

Читаю «Раковый корпус» Солженицина.  Затягивает меня эта странная книга и непривычно-корявая, точная манера письма.

Ходил в аптеку за ампициллином для Кости.  Ему как будто бы чуть получше.  Сегодня он прочитал две повести Жоржа Сименона.  Я подсунул ему «На западном фронте без перемен» Ремарка.  Читает.

Сегодня морозит.  Скользко.

23:50 Устал.  Или это я заболеваю?  Сухой ознобливый жар иногда пробегает по телу, кости ломит, в голове туман.  Ездили с Виталием Васильевичем в Борок к Гусевым.  Дорога туда была по-зимнему заснеженной, обратно ехали уже раскисшей грязью, делавшей асфальт неопрятно скользким.

Гусевы приняли радушно.  Разговор сегодня вышел хороший, я пришел к ним, как жданный гость и было мне у них покойно, не хотелось уходить.  Никто не мешал: ни Лена Сироткина со своим вечно неисправным магнитофоном, ни Саша Захаров с фотокамерой.

Черная собачонка с обрубленным хвостом по кличке, кажется, Дружок, два кота: старый и молодой.  Молодой – полосатый, гладкий, всегда готовый к игре.  Старый – сонно – ленивый, недоверчивый.  Собаку привезла Таня

– «Время пошло беспонятное»

– Самый лучший критик – это совесть человека.

– Прививал яблоньку, а сам боюсь ей больно сделать.  Вот ведь до чего дошел старый дурак.

Зимой Вл.Андреевич часто хандрит, ругает погоду, политику – «время пошло пустое, беспонятное, что они там думают Горбачев с Ельциным, чего не могут поделить?»  Хандря, он подолгу лежит на продавленной кушетке или сидит с дешевой сигареткой  на длинном мундштуке у мутного окна и говорит, что все надоел, старый хрыч, пора и помирать, меня там давно на том свете с фонарями ищут.  Но в живых и умных его глазах нет тоски, а есть оттенок печали и жадный интерес к жизни.

Анна Федоровна давно привыкла к его ворчанию и шутливо укоряет его, говоря, что он

 

– Перед жизнью я свой план выполнил.  Дочку вырастил, внучку дождался и теперь вот может быть внука или внучку дождусь.

(И все-таким как вот это не приласкать ребенка рукой, не погладить по волосам, не шлепнуть, наконец, по голой попке?  Эти маленькие незаметные радости им не знакомы)

16 марта 91 года

1:10 Суббота.  Голова соображает плохо, сердце покалывает, – давно оно меня не беспокоило.

– Я не привык ни у кого помощи просить, одалживаться.  Я все сам.

– С похмелья.  Переломает меня, перебьет, как Хуба-река и снова живу наново.  По мне или вовек не пить или уж пить дак как поросёнку

– Работ… (неразб.).  И день и ночь буду думать, в голове держать.  И ночью, бывает, соскочу и что-то делаю.

– Недостаток меня совершенствует.  Пока мне плохо, я живу, наработаюсь, а посади меня в дом инвалидов, я долго не вытерплю.

22:35 Ночью дочитал «Раковый корпус» Солженицина.  Уснул уже в пятом часу утра, спал плохо, снилась всякая чепуха, проснулся совершенно разбитым.  Сходили с Людой в центр, зашли в книжный магазин, где я купил дневники Бунина (в их числа и «Окаянные дни»), посвященный тысячелетию русской книжности шестнадцатый выпуск «Прометея» и книжку Амфитеатрова из серии «Наследние» Вот сейчас листаю их, поглаживаю.  Голова болит, познабливает

17 марта 91 года

19:00 Заболел.  Ночь промучился в полубреду.  Долго было не согреться, под тремя одеялами и под шубой бил крупный лошадиный озноб.  Голова болела невыносимо.  Смерил около пяти утра температуру и глазам не поверил – 39,5.  Днем Люда вызывала «скорую».  Полная, круглолицая женщина померила давление 175/80, послушала, сделала укол.  Завтра надо либо вызывать участкового врача на дом, либо самостоятельно идти в поликлинику.

20:45 Позволил себе роскошь почитать.  Глаза слезятся, в голове – сухой звенящий шум

«Нес я эти тетради, эту кладовую несгораемых слов за собою всюду… Мои тетрадки есть мое оправдание, суд моей совести на делом моей жизни.»

М.Пришвин

Герасим-Грачевник сегодня

18 марта 91 года

1:10 Самочувствие сносное.  Читаю и даже делаю выписки.

Дневники И.В.Волынкина

 

 

19 марта 91 года

Весь день пролежал пластом.  Голова болела немилосердно, таблетки почти не помогали.  Но я все равно читал.  Проглотил странный, нерусский какой-то, роман Набокова «Отчаяние»

«Плеяды» («Стожары») 1859 г. Туманность открыл астроном Тепил (Темпль) «Вздох на зеркале» – так он назвал эту туманность.  Плеяды не Руси называют стожарами.

{Записи о метеоритах}

 

20 марта 91 года

16:30 Костя утром уехал.  День сегодня сырой, серый, мозглый.  Тошно смотреть в окно.

Утром меня разбудил Миша Зиминов.

Всю ночь я промаялся.  Потел.  Завязывал голову спортивными штанами, пил воду, глотал таблетки, чувствовал себя безнадежно больным и слабым.  Миша пришел жаловаться на Валю Базанову, давшую ему хорошую трепку после летучки, на которой Миша пытался объявить ей выговор за плохую работу.  Судя по всему, Валя всыпала моему другу, забывшему в административном задоре о том, кто он в самом деле есть, по первое число.

Перечитываю самое интересное из дневников Ивана Васильевича Волынкина.  Чего там только нет: календарь погоды, цены на сено зимой и летом, проезд государя из Ялты, молебен о ниспослании дождя

21 марта 91 года

16:00 Пришла та тяжелая и тоскливая пора марта, когда болеть и хандрить кажется естественней, чем жить и радоваться.  Да и радоваться-то, по правде сказать, нечему.  Небо свинцовой тяжестью навалилось на землю, отражаясь в таких же густо-свинцовых лужах, голо, пусто, безрадостно…

Уши будто бы обложены ватой, в голове туман

22 марта 91 года

23:00 Ходил к врачу.  Молоденькая, похожая на школьницу, докторша – Марина Петровна Савинова – долго меня выслушивала, приставляла круглую нашлепку фонендоскопа то к груди, то к спине, старательно записывала в карточку что-то одной ей известное.  И делала она это совсем по-школьному – склонив голову почти к самому столу и даже высунув от усердия кончик языка.  Забавно было наблюдать ее со стороны.

Однако докторша, как бы то ни было, намеряла мне высокое для меня давление 160/100 и вопросительно на меня поглядело – что сие значит?  Я объяснил, что дважды мучился с кризами, что обычно принимал для профилактики слабые таблетки, да и то от случая с случаю.  Она спросила – какие это таблетки, на что я так ничего и не смог ответить толком.  Теперь надобно идти в поликлинику в понедельник.

{Вклейка «Сорок сороков» о дне памяти сорока великомученников и о народных поверьях}

Зашел в редакцию.  Я от них – прямым ходом на Лесную за переводом.  Все растаяло, пока я болел, расползлось.  Грязи, воды кругом…

Шагу некуда ступить, что не угодить в лужу или в грязь.  Кое-как, беспрестанно перескакивая с жердочки на жердочку, добежал  до почты, получил 140 рублей аванса и около шестнадцати – гонорара.  По нынешним меркам – слезы, а не деньги.  В магазинах пустыня, все надо брать с боем, а со второго апреля цены подскочат уже вполне официально, как ошпаренные.  Что мы заведем делать, на что и как будем жить?

{Вклейка «В пору равноденствия» из газеты «Сельская жизнь» 2.03.91 г.}

23 марта 91 года

2:35 Перечитываю выборочно дневники Волынкина.  Те же смутные времена, те заботы о хлебе насущном и страхи – что же ждет впереди?  Знал бы он что нас ждёт впереди.

Дождь осторожно перебирает мокрыми каплям по гулкой заржавленной кровле заоконного козырька.  Пора спать.

День рождения папы.

13:10 Туман.  Костя говорит, что на дороге ничего не видно, даже страшно.  Добирался он попутками.  Доехал до Кречевиц, а оттуда с попутным «Камазом» до Чудова.  Шофер попался словоохотливый и всю дорогу развлекал рассказами из собственной жизни, снабжая для наглядности густым тяжелым матом.  «Надоел он мне» – констатировал Костя.  Его все принимают за студента, никому в голову не приходит, что он пятнадцатилетний пацан, вот и откровенничают перед ним по мужицки.

Рассказ лётчика.

Сегодня всемирный метеорологический день

21:25 Шумно в доме.  Музыка гремит.  У Кости «Битлз», у меня «Маяк» бормочет.  Позвонил маме.  Она сказала, что ходила с Наташей на кладбище, на папину могилу.

24 марта 91 года

16:00

{Записи о биографии Лермонтова}

22:15 Музыка и психотерапия.  Александр Овсянник.

25 марта 90 года

0:50 День ушел на пустяки.  Читал «Дар» Набокова, разговаривал с Костей о Лермонтове, которого они начали «проходить».  Увлёкся и сам полез в книги, не поленился даже выписки сделать из лермонтовской энциклопедии.

19:40 Упадок душевных и физических сил.  Утром проводил Костя на автобус.  Слегка подмораживало и снег похрустывал под ногами.  Костя сказал, что он похож, на намоченный в воде сахар.  Вернувшись домой, вместо того, чтобы сесть за работу, позавтракал, прилег на диван и проспал до половины первого, за что, проснувшись, тут же возненавидел себя.  Но что толку?  День уже скатывался книзу и я решил дальше транжирить его, отправившись в железнодорожную баню, тихую и безмолвную в этот час.  Каменка трещала.  Каменка трещала, отзываясь на каждый ковшик горячей воды, я хорошо пропотел.  Жаль, не было веника.  Думал в бане о Коле, вспоминал свой сон накануне смерти его и было мне грустно и тяжело, будто я мог его спасти, предостеречь, но не спал, не предостерег.  Мне и сейчас тяжело от этого.

Получил письмо от Вити Сбитнева – еще одно напоминание о Коле.  Витя пишет, что помянул его с Сашей Чепасовым, что на днях разбился Петя Миловецкий…

Вышел из бани и увидел в глубине улицы Люду.  Она возвращалась с работы.  Домой шли вместе.

26 марта 91 года

23:50 Передал по телефону сто десять строк из Любытинского района.  Писатель там ленинградский объявил в деревне Потафьево трехдневную предупредительную голодовку.  Фамилия писателя Васильев, зовут Юрием Станиславовичем.

Закрыл больничный, Марина Петровна долго меня выслушивала, смерила давление и все улыбалась, улыбалась… «Это вы из «Новгородской правды»?  Мне о вас… говорила.  Вы в прошлый раз с книжкой были?» А я в ответ спросил – не из Бурги ли она родом, и не их ли несколько лет назад подожгли?  Она сказала, что их, что дело так и замяли… Сегодня я разглядел ее повнимательнее.  Простоватое, улыбчивое лицо, крупные, не докторские руки с широкими ладошками, полные, в икрах, ноги.  Отправила мне проходить флюрографию, велела через неделю придти проверить давление.

Зашёл в редакцию.  Разговоры о предстоящем газетном юбилее.  Воочию убедился в редакторской беспомощности Мишки.  Все, что он предлагает, случайно, неинтересно и никчемно.

27 марта 91 года

3 часа ночи.  Собираюсь в Посад.  Позвонил маме.  Голос у неё болезненно-грипповатый, но она говорит, что ничего, лечится прополисом и керосином.

11:20 Электричка на Окуловку.  Ленинград, навьюченный рюкзаками с неподъемной поклажей направляется на дачу.  Парень молодой везет крашеную белой краской дверь и разобранное кресло.

Звонил вчера Кочевнику.  Он сказал, что материал в Москве приняли, правда обкарнали, выбросив всю лирику.  С Русланом говорил долго.  Книга у него не идет, продано ничтожно мало.  Возможно, он приедет в Малую Вишеру

– У него глаза, как у мазурика (Про Горбачева)

– Ау и ноги в траву (т.Шура Яковлева)

28 марта 91 года

2:15 Опеченский Посад.  Добрался я вполне благополучно, хотя в Окуловке опоздал на автобус буквально на минуту, он ушел у меня на глазах.  Я тут же сел в подошедший рейсовый, пробил талон, вышел на перекрестке и, не простояв и пяти минут, поймал попутку, которая довезла меня до кирпичного завода.  Оттуда на «пятерке» благополучно доехал до Весёлого угла, пешком прогулялся до автостанции, купил билет на Перелучский автобус и в четвертом часу был дома

День прошел в суете.  С утра ходили с Наташей звонить в Новгород – вчера я там, вдруг, понадобился, – но телефон в совхозе на работал.  Удалось дозвониться уже ближе к четырем часам и уже из «Прогресса»

29 марта 91 года

9:35 Электричка на Малую Вишеру.  Запах краски.  Вагон после ремонта сияет ядовитой зеленью стен и белизной сводчатого потолка.  Долго, с полчаса, ждал на перекрестке у Тулаева дома Ваську.  Ночью подморозило, лужи слюдянисто скрипели и трещали молодым льдом, слегка припорошенным снегом.  От нечего делать я развлекал себя катанием по лужам.  Мама пришла и стала на чем свет ругать Ваську, и даже пошла ему навстречу.  А он, оказывается, не мог сдвинуть машину с места – колодки приморозило.  В Боровичах я сел в битком набитый хвойнинский автобус, спасибо шоферу – остановил на КТП.

В Москве творится что-то невообразимое.  Вчера в программе «Время» показали забитый военной техникой центр, солдат в бронежилетах.  Съезд российских депутатов бурлил, отправил депутацию во главе с Хасбулатовым к Горбачеву.  Тот обещал снять войска в пятницу, то есть сегодня.  Сыр-бор разгорелся из-за митинга в поддержку Ельцина, санкционированного Моссоветом.  Премьер Павлов распорядился отменить все митинги.  Моссовет от своего не отступился.  Двоевластие чревато, как известно из истории, кровью.

11:00 Стоим где-то, в Торбине что ли?  Вязкая дорожная скука.  Скорей бы доехать, сбросить надоевшие одежды, умыться с мылом, напиться чаю и лечь на диване с газетой.

Красная, винного оттенка, вода в реке

30 марта 91 года

19:35 «Ничего не страшнее самого страха»

Рузвельт

Днем ходили в город.  В магазинах толчея и очереди.  Раскупают последнее, что там есть.  Со второго апреля все вздорожает вдвое.  Зашли к Зиминовым.  Ульяна и Максим скованны, несмелы.  Разговора не вышло.

Неожиданно зачитался недавно купленной книгой первой жены Солженицына Натальи Решетовской «Солженицын и читающая Россия»  Оказывается, он с юности решил стать писателем и целеустремленно к этому шел.  Писал даже на войне и писал много, доделывая и переделывая.  Писал и стихи.

Проездом он был в Новгороде.

31 марта 91 года

19:40 Приходил Женя Селиванов.  Посидел с полчаса, рассказал как устроился в школе, он преподает русский язык и литературу, да еще и директора замещает.  Но все это слова, за которыми скрывалась прежняя его издерганность, которая грызет его день и ночь, не давая покоя.  Сомнений не осталось, когда он попросил у меня бутылку водки.  Я, грешным делом, отказал ему, сказав что водка нужная на огородную эпопею.  Попрощались вроде по-доброму, но все же с холодком в душе.

Сходил в баню, постригся перед зеркалом.  Завтра поеду в Новгород.

Вечером звонили Косте.  Он весь в делах.  Завтра зачет по биологии.