1 января 1991 года
0:35 Снег идет. Вот и Новый год, не принесший не радости, не удовлетворения тем, что прожит еще один жизненный рубеж.
4:00 Сходили к Саше с Людой и ребятишками. У елки на площади – толпа, шум, пиликание гармошки, визгливые голоса. На мосту, как днем: людно и светло от фонарей и гирлянд.
Костя – очень интересный молодой человек. Смотрю на него со стороны и просто удивляюсь
16:05 Окуловка. Едем на почтово-багажном.
17:15 Стоим где-то между Веребьем и Мстинским мостом. Справа темный и мрачный ельник, слева – заснеженный откос.
Из Мошенского выехали на полупустом часовом автобусе, в Боровичах купили билет на Новгородский автобус и в 2:30 покатили в Окуловку. Мама с Мишкой уехали на перелучском тоже в два тридцать.
Вспомнилось как много лет назад родители устроили у нас ёлку. Время было небогатое (пятидесятые годы) конфет мы почти не видели, во всяком случае никогда не наедались ими досыта и один вид больших самодельных пакетов с подарками уже внушал нам сладкие надежды… Приглашенных было мало. Кроме нас троих – Гена Васин, да кое-то ещё. И вот, в ожидании, пока взрослые приготовятся, мы катаемся на «железке», где как раз в эти пору оказалась троица «блошенят», с которыми мы не особенно ладили, и трое Селюгиных: Валера, Юрка и Сашка. Мама пришла звать нас на елку в тот момент, когда мы только-только разыгрались и все, большие и маленькие, были объединены этой общей игрой, захватившей нас до самозабвения…
Мама могла бы позвать только нас, но что это значит, когда из общей компании уходят трое-четверо счастливцев? Завистливые взгляды, игра безнадежно испорчена. Мама пригласила всех. Чумазых и сопливых «блошенят», драчливых Селюгиных, – всех, кто оказался тогда на «железке»
Получилась прекрасная веселая ёлка. Приготовленное нам угощение разделили на всех. Подарки, втрое похудевшие, достались, однако, каждому. (Срочно были склеены новые пакеты) Но мы уже не жалели об этом. Игра захватила и объединила нас и мы, уже поздно вечером, в сумерках, провожали нежданных гостей по домам.
Это малозначительное событие имели продолжение. Елку после нас устроили у Селюгиных, где тоже было шумно и весело. И даже, кажется, у скупых и нищих Блохиных.
17:50 Мы все еще стоим. Сумерки сгустились настолько, что не видно уже ни зубастой стены леса, ни придорожных кустов – только тьма за оконным стеклом.
Шипуновы, Новиковы… Когда мы жили в «том» доме (так мы в детстве называли двухэтажный дом райпотребсоюза, где отцу была выделена тесная двухкомнатная квартирка на втором этаже), так вот, когда мы там жили бабушка водила меня по гостям и знакомым старушкам из близлежащих домов. Помню тяжелую, темных тонов, обстановку, плотные портьеры, особенно тиканье старинных часов, звонка, с хрипотцой, отбивающих время, помню запах нафталина, темные оклады икон, гноящийся язычок лампадного пламени, пугавший меня по попервоначалу… Это был незнакомый быт старой опеченской интеллигенции, даже говорившей, кажется, по-иному, особенно. Дети не вслушиваются во взрослые разговоры, но сам тембр голосов, звяканье серебряных ложечек в стаканах с чаем, всякие крендельки и булочки, щипчики, чашки и блюдечки – все это вместе взятое говорило о многом и было интересно.
18:10 Час стояли, пропуская поезда.
2 января 91 года
Время проходит в бесконечных разговорах. Первого вечером приходил Володя Михайлов и мы засиделись с ним допоздна за разговорами. Сегодня ходил в редакцию, заглянул к Мишке, а того потянуло на выпивку, он сговорил Володю и вечером они пришли ко мне. Мишка быстро охмелел и, на манер заезженной пластинки, твердил одно и то же.
3 января 91 года
День прошел в четырех стенах. Никуда так и не вышел. Поздно встал, потом что накануне лег около четырех утра. Выбился из привычного ритма и теперь никак в него не войти. Время уходит, а дела нет. Это меня злит, я начинаю дергаться, суетиться без всякой нужды.
В «Новгородской правде» за 1 число напечатан мой рассказ «Свет лампы»
Елка стоит пока в моей комнате. Впервые за много лет, я не ходил за ёлкой, не рыскал по лесу в поисках того, что мне нужно. Спасибо Миша Зиминов выручил, а том сидеть бы нам без всяких ёлок.
4 января 91 года
С трудом поднялся около полудня и сразу забегал с делами. Надо было подмести полы, прибрать в комнате, словом, приготовиться к приему гостей. Люда позвонила, что придут Надежда и Валентина (Феофановна). Пришли они в сопровождении мужа Феофановны – Николая, оказавшегося молчаливым, угрюмым, малоулыбчивым гражданином с редкими, источенными понизу зубами, очень его уродующими. Странная получилась компания. Николай, выпив рюмку сухого, к спиртному больше не притронулся, сидел молча, почти не участвую в общем разговоре. Валька с Надеждой пили водку, мы с Николаем – потягивали клюквенный морс. Дамы вспоминали незабвенную пару – Марусю и Василька, которых Валентина очень похоже и смешно изображала, смеялись все кроме Николая. Она даже есть отказался, потыкав для видимости вилкой в холодец. Сказал, что только что из-за стола и есть не хочет.
5 января 91 года
0:40 Приготовил для Люды кофту сине-зеленую с вышивкой, купленную по случаю в Опеченском Посаде, приготовил открытку, и еще над подписать…
2:15 Все сделал. Осталось лечь и выспаться хорошенько.
Вечером. Подарки, слава богу, понравились и подошли. Утром я не проспал, поднялся около восьми, поздравил Люду. Она ушла на работу, а я остался дома. За окном крупными хлопьями валил снег, в комнате было еще сумеречно, тихо и тепло. Пахло ёлкой. В самый раз бы засесть за работу, но я занялся газетами, время растерялось по пустякам и я в итоге ничего не сделал.
Вечером стихийно вышел праздник. Пришел Володя, а следом за ним – Зиминовы с Ульяной и Максимом. Пока мы суетились и готовились, он сидели в моей комнате. Мишка не видит или не желает видеть как обижает детей вольным обращением со своей мымрой. Жалко было смотреть на них. И взрослая Ульяна и совсем еще пацаненок Максим еще не готовы брать на себя грехи своих родителей
6 января 91 года
Воскресенье. Сон. Москва. Володя. Мы поступали с ним куда-то, кажется в МГУ на Моховой. Какие-то этажи, коридоры. Володя должен был почему-то петь, и он пел, но не так как надо и не прошел конкурс
Потом оказалось, что мы с Людой едем в переполненном автобусе трамвае где-то в районе Октябрьской улицы. Я там ничего не узнаю: все перерыто, перекопано, пыль столбом, грохот кранов, бульдозеров и тракторов. Мы выходим на песчаном косогоре, идет, и внизу видим прекрасные сал на берегу реки, обнесенный жиденькой оградой. В саду ёлки или пихты невысокие, но густые и раскидистые в кроне. Накрапывает дождь и мы бежим прятаться под елку.
Да, ещё: Люда спросила: «Что это?» Я сказал, что это наверное Измайловский парк. Там прыгали белки, пели птицы. И тут звонок, пришел Виктор Мингалев, к счастью, он, не заходя, удалился восвояси.
Володя приходил. Мылись с ним в железнодорожных банях, подорожавших с нового года до 30 копеек. Лучше там не стало. Пару нет. Мужики с трудом нашли уголок неостывшей каменки и мы хоть немного погрелись на полке.
7 января 91 года
4:55 Встретили при слабом свете стеариновой свечи Рождество Христово и до сей поры проговорили, вспоминая нашу встречу в декабре семидесятого и все, что предшествовало ей, что было вокруг нее. Все помнится, ничто не забыто. Карусель лиц, судеб, событий… Десница Божья вела меня навстречу своей судьбе и ничто уже не могло помешать ей.
Сегодня впервые Рождество – государственный праздник
Вечером Весь день пробездельничал, провалял дурака. Долго, до половины второго, спал. Приснился мне Коля Лавров. Много уже забылось. Помню только, что действие происходило в нашем опеченском доме. Коля будто бы пришел к нам, я его знакомлю с мамой, Наташей, кто-то еще в доме… Мы проходим в мою комнату и я, радуясь ему, спрашиваю как он там, что с ним произошло? Он не ответил, улыбнулся и махнул рукой. О чем мы с ним говорили, куда и зачем ходили – я не помню. Сон прерывался. Я снова засыпал и снова видел Колю. Помню, что он передал мне большую амбарную книгу своих дневников.
Погода испортилась. Плюс два. Дождь идет. Дороги и тропки превратились в каток.
8 января 91 года
1:15 Приходил Володя Долго сидели с ним, разговаривая обо всем, пили чай. Вечером зашли с Людой к Надежде Алексеевой в её коврово-хрустальный будуар на втором этаже. Посидели там, впрочем недолго. Пришел Миша, муж Надежды и мы распрощались.
Пишу совершенную чушь. Разленился, отвык от работы. Надо брать себя в оборот.
Перенесли елку в большую комнату и украсили ее наконец-то.
9 января 91 года
3:15 Раньше никак не лечь. Время ушло на пустяки. То ищешь, сердясь и нервничая, одно, то другое. Все исчезает со стола, будто черт или домовой играет со мной в прятки.
Костя уже в Новгороде. Звонил ему в лицей. Болеет он, простыл в Опеченском Посаде. Люда из-за этого в нервах, я – тоже. Да еще А.И. с остеохондрозом…
Памяти нет, все забываю. Рассеян до глупости. Из-за этого много времени транжирую попусту
Читаю много, но урывками и, часто, то, что спокойно можно было не читать.
Выиграл по журнальной лотерее таймер, как и Володя Михайлов
Письмо от Сашки, открытка от Андрея Бабина.
Слякоть на улице. Снег истоптан и смешан в кашу. Лужи, как озера. Хоть карасей разводи. Ноги в ботинках едва ли не хлюпают от сырости.
19:55 Сходил на Лесную за переводом. Давно там не был. Дом новый за это время выстроен и заселен: белье полощется на балконах и лоджиях. Сыро. Ноги вязнут в снежной каше.
10 января 91 года
14:10 «Дождь осторожно перебирает мокрыми пальцами по ржавому карнизу.» Эта фраза пришла мне в голову вчерашней ночью, когда внезапно погас свет, и я, начитавшись газет, долго не мог уснуть. А дождь барабанил по стеклу, рассеянно стучал по железу, точно кто-то слабый и несчастный безнадежно просился (пустить его на ночлег) переночевать в тепле и сухости. И тогда я наощупь написал на полях «Литературной России» взволновавшую меня фразу.
23:50 Свет погас, сижу со свечой. Извел сегодня сорок рублей на книги. Все страшно дорого, меньше пяти рублей за книгу теперь почти и не берут. А как не купить «Русские мемуары», воспоминания Станиславского, Генриха Манна, Станислава Лема? Надо больше зарабатывать, а не валяться на диване. Книги в обозримом будущем вряд ли подешевеют. Ничтожное издание с мягкими обложками и клееными листами редко стоит дешевле трех рублей.
11 января 91 года
1:10 Света так и нет. Снег валит за окном, осина качается от ветра и я зачем-то вспоминаю, что по преданию на ней повесился Иуда и представляю жуткую картину. Зачем мне это? Но вот зачем-то думаю об этом сквозь усталость и шум в голове. Какие только мы не придут в бедную голову на сон грядущий! Бальзак часто писал, стоя босыми ногами на холодном каменном полу, считая, что так у него лучше работает голова. А кто-то из французских писателей (не помню-кто) садился за письменный стол, опустив ноги в таз с холодной водой.
Каких только причуд не бывает на белом свете!
А снег все сечет белыми стрелами фонари на железной дороге.
Вечером. С обеда задул сильный ветер со снегом и в какой-то час погода переменилась, – лужи затянуло льдом, снег покрылся коркой.
12 января 91 года
Холодно, минут 7. Ветер
Лужи превратились в каток
Христос сказал: «Будьте, как дети»
Ангел-хранитель. Анат Мартынов – физик. Москва
Четыре заповеди Эпикура:
- Не бояться врагов
- Не страшиться смерти
- Презирать страдания
- Верить в возможность счастья для всех
23:50 Костя приехал слегка хворый с покрасневшим носом и болезненным голосом. Привез из Новгорода песочный торт и две бутылки с ряженкой и кефиром. Одну, правда, по дороге разбил. Где-то он потерял свою тетрадку с дневником.
Все эти дни неотступно думаю о Коле, душа болит, не в силах смириться с его нелепой, невозможной смертью. Что за чудовищная несправедливость! Человеку, которому судьбой было означено быть для других поводырем, вдруг умирает и мы, как слепые, путаемся, мешая друг другу.
13 января 91
14:30 В Литве чрезвычайное положение. Телерадиоцентр захвачен десантниками. Есть жертвы. По официальной версии 2 человека, по другим источникам – 12. Больше двадцати раненых.
В Ираке вот-вот вспыхнет война, которая вряд ли окончится локальным конфликтом между Багдадом и Вашингтоном. Опять мир накануне кровопролития. Никто не верит в то, что вот-вот запустится машина, которую невозможно будет остановить. Да и как поверить, когда за коном ясный морозный день, голубые тени лежат на снегу
14 января 91 года
16:10 Часа три сидел у меня Мишка Зиминов, мучаясь с похмелья, выпил четвертинку водки, остатки забрал с собой. Говорили все больше о кознях Вали Базановой, да о политике. Мишка был тих и неназойлив.
Вечером. Заходил Володя. Я и не понял, что он собирается в Москву, что по этому случаю одет в новый костюм и в рубашку с галстуком, что делает его каким-то по-особенному застенчивым. До меня дошло это слишком поздно. Мы так и не поговорили толком.
Костя не уехал в лицей, сидит с кашлем, который у него, по-моему, ему более усилился, вопреки усилиям Люды.
15 января 91 года
4:05 Отпечатал два рассказа своих «Туман» и «Ветер». Собираюсь снова отдать их на суд Василия Ивановича Пилявского. Лавры «Света лампы» не дают мне покоя. Рассказы в отстранённости газетного текста кажется мне заслуживающими интереса. Писал я их тогда, пожалуй, лучше, чем сейчас. Теперь нет той драгоценной непосредственности слова, которая тогда была. Бог шептал мне на ухо. Теперь я скупей, традиционней. Газетное слово выхлестывает, выстужает душу. А смерть Коли (никак не могу к ней привыкнуть, с содроганием вспоминаю тягостный обряд похорон, который кажется до сих пор дурным сном), так вот смерть друга лишила меня опоры и надежды. И я холодею при одной мысли о своем одиночестве
17:25 Никуда я не уехал. Проспал самым бездарным и бессовестным образом. Люда, уходя, включила радио, но мой лукавый мозг даже информацию, полученную посредством динамика обратил в форму сне. Мне снилось, что я слушаю в каком-то большом просторном зале стихи Ольги Фоминой. А половине десятого позвонил Мишка, я отказался ехать. Проспал до двенадцати.
19:15 Сашке сегодня исполнилось 37 лет. Послал ему телеграмму, передав ее по телефону.
Володя звонил, рассказывал как с Крупиным разговаривал и купил по его совету «Наше наследие». «Вот были бы у меня твои рассказы, я бы ему отдал.»
22:50 Неожиданно позвонил Саша Волков. «Получил твою открытку и растрогался. Как ты?»
16 января 91 года
Вечером. Сделал и отправил три хилых информации. Хоть что-то с начала года. Погода уже помягчела, градусник показывает ноль. Но еще, слава богу, не тает. Вечером впервые за последние дни вышел из дому, ходил за билетами для Кости.
Известия из Литвы самые противоречивые. По радио – одно, по телевизору – другое. Репортаж Александра Невзорова те же события показывает с третьей стороны. Призывы к гражданской войне, и резне русских… Бог знает что там происходит. Доигрались политики до человеческой крови.
В Персидском заливе вот-вот взорвется. Может быть в эту минуту Саддам Хуссейн или американцы открыли и ведут огонь друг по другу. А пишу я это уже —>
17 января 91 года
в 2 часа ночи. Костя дохает на всю квартиру, Люда не спит, нервничает.
13:30 Война в Персидском заливе началась
В 3 часа ночи по Багдадскому времени американцы начали ракетно-бомбовый удар. Из утренних сообщение следовало, что авиация Саддама Хусейна, а так же военные заводы и атомный центр уничтожены. Резиденция разрушена. Но оказалось, что он жив-здоров и предпринял ответную атаку пятнадцатью самолетами. Война скорее всего затянется и неизвестно еще во что она выльется.
21:00 Программа «Время»
18 тыс. тонн взрывчатых веществ сброшено на Ирак в течение ночи. Самая крупная бомбардировка в истории войн.
Два самолета (американский и английский «Торнадо») не вернулись с задания
18 января 91 года
0:30 «Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет» Апостол Павел
Костя так и кашляет, Люда тоже заболевает, хандрит, я – нервничаю. Обстановка в доме отнюдь не творческая. Сделал авторский материал для Васи Пилявского и ему не собираюсь послать два своих рассказа «Туман» и «Ветер». Может быть напечатают.
Вечер провел у телевизора. Сперва четвертая серия «Спрута», где неуловимый комиссар Каттани ходит по лезвию ножа, стреляют в него едва ли не из-за каждого угла, а ему все нипочем.
21:20 Война с Ираком, как и предполагалось, далеко не так победоносна, как это демонстрировалось американцами еще вчера.
19 января 91 года
4:50 На редкость продуктивно поработал ночью: сделал две приличных информации и авторский материал (перелопатил бестолковое, из один (одних) вопросительных и восклицательных знаков, письмо А.Громова из д.Кленино.
Но надо и честь знать, пора ложиться.
5:55 Ещё одну информацию о липе в Опеченском Посаде сделал. «Где чай пила Екатерина», «(слово неразб.) солдата», «Слава», «Радуга из тряпок»
Сегодня Крещенье. День памяти Николая Рубцова, убиенного в собственной квартире в пьяной драке и кем? Женщиной, поэтессой, пописывающей какие-то стишки.
18:40 Проспал до двенадцати, а потом засел за мешкотную работу по собиранию материала для будущих корреспонденций.
Моцарт был масоном (?)
20 января 91 года
14:15 Собираюсь в баню
21 января 91
8:20 Проводил Костю. Холодно. Мороз и ветер. Собираюсь ехать домой, но наверное от этого воздержусь. Не выспался, дела не доделаны
14:40 Остался дома. Люда пришла в двенадцатом часу – дали больничный
Снег идет.
21:20 Костя позвонил, сказал, что доехал нормально
Полмиллиона долларов в день обходится США война в Персидском заливе. Сбит 21 самолет общенациональных сил. Ирак потерял около 50 самолетов
22 января 91 года
Опеченский Посад Доехал без приключений, успел на автобус в час двадцать. С Окуловки ехал с Александром Ник. Кудрявцевым. Разговорились. Он теперь лесник. Не могу без работы, первое время места себе не находил. Просто так ездил в Мошенское. «Похожу, поговорю, зайду к мужикам и на душе полегче.»
«Нет лошадей в колхозе. Вывели. Осталось голов пять, да и те не используются. В Рождество народ катали на тракторных санях, а чтобы лошадку-то… Красота. Помню как Жарёв требовал сдать всех лошадей, тогда их, бедняг, во Францию отправляли»
Володя звонил вечером из Москвы, …тил(слово неразб.) душу, сказав, что очерк мой в журнале понравился, что надо приехать в Москву, и скоро, чтобы договорится насчет публикации, что-то там нужно менять, а заодно и о дальнейшем сотрудничестве поговорить.
23 января 91 года
13:45 Окуловка. Пришлось менять свои планы и возвращаться восвояси. М.б. соберусь завтра в Москву, хотя и не знаю есть в этом какой-то прок или нет.
Погода сворачивает на оттепель, дороги сыры и грязны, голова болит, будто накануне болезни. Кругом только и разговоров, что об обмене денег. Вчера в программе «Время» объявили, что сотенные и полусотенные в течение трех дней требуется обменять в строго ограниченных пределах. Люди в панике. По российской недоверчивой привычке многие складывали деньги в чулок, как с ними быть, что делать? – об этом и разговоры. У мамы 400 рублей, неделю назад полученных, нужно обменять.
До Боровичей ехали с Васиным Владимиром Николаевичем. Он сказал, что Николаева Николая Николаевича (под этим именем работал директором лесхоза бывший ген.секретарь ЦК компартии Греции Никос Захариадис) он знал, выписывал у него дрова, заходил по делу.
«Жалко, что радио не говорит. Я бы ему сказала, что, милый мой, я тебе не верю. А ведь как хвалили-то его, когда он заступил. Все разворовали. Мы, прости господи, в туалет не знали как сбегать. А теперь в двенадцатом часу идет вся бригада пьянехонька во главе с бригадиром. Ну как это так, милые мои?! Страм. Милостинка-то вся распродана. Какую шлют из других-то стран. Страм. Ни к одному ни коснись. Я к Горбачеву несколько писем написала, не на одно не ответил. Только Ельцина и поносит, а сам не лучше Ельцина. Уж не к месту, дак не к месту этот Горбачев.»
«Как живешь-то? Да помаленьку. Вот и я помаленьку.»
«Да когда же правда-то будет? 74 года как не было, так и нет. Сталин хоть худой был, но такого при нем не было.»
«Саня Ус должен знать Николаева лучше. Он ведь тогда (слово неразб.) работал.»
«Три концлагеря в Егле. В Опеченском и в Опочно, после войны были. В Опочно сидели немцы, которые занимались ракетными разработками. Все в форме и при орденах. Начальник лагеря не имел права к ним в землянку заходить. В Опеченском какую мебель они делали. Вся начальству расходилась.
24 января 91 года
День промелькнул, догорев напоследок огненным с полосами, закатом и померк, незаметно обойдя непродолжительные сумерки. Время вытекло без остатка, шурша осыпались на стеклянное дно январского дня остатки песчинок и часы перевенули…
Сегодня мне несказанно повезло: в книжном магазине предложили оптом 9 томов Василия Осиповича Ключевского, я не раздумывал ни минуты, благо деньги, отложенные на поездку в Москву, у меня оказались под рукой.
Днем не работал, болела голова и был я разбит и подавлен, принимая то мочегонную микстуру, то сердечные капли. А вечером Костя заставил поволноваться. Позвонили ему, а его нет на месте, сказали, что ушел с другом девочку провожать. Позвонил еще раз – нет, еще – нет… Люда – в панику, я тоже занервничал, хотя и скрывал это. Пришёл он около одиннадцати, объяснив свое отсутствие тем, что ходили, дескать, в церковь. Издергались мы с Людой, а он спокоен и невозмутим.
25 января 91 года
2:30 Долго разбирал старые газеты, кроя их ножницами так и этак. Жалко выбрасывать. Все кажется, что пригодится, понадобится
Вечером
Костя приехал около шести часов вечера сразу засел переводить письма из американского города Аркпорта из штата Нью Йорк. И перевел довольно быстро. Успехи в английском видны даже нам.
Высокая некрасивая девушка Армин Маккарфи на цветных фотографиях в окружении хорошо одетых молодых людей, весьма раскованных и веселых. Чужая незнакомая жизнь… Странно, что в своей обыденности она ничем не отличается от нашей. Все, что далеко кажется нереальным. Война в Персидском заливе для нас почти не существует. Где-то там взлетают самолеты, взрываются ракеты, умирают люди… А для той же Армин война ближе, она пишет о ней (еще не зная, что она начнется) с содроганием. Туда, в Саудовскую Аравию, может попасть ее отец, если он уже не там.
26 января 91 года
23:50 Весь день болела голова, отлегло только к вечеру, когда пора бы уже и на покой. Думаю о предстоящей поездке в Москву, и уже сейчас холодит в груди: как поеду?, достану ли билет? есть ли смысл в этой поездке? в чем поеду?… И так далее и тому подобное. Отвык я от таких путешествий, отяжелел и боюсь ехать, как старик, всю жизнь проживший на одном месте.
Ирак выпустил в Персидский залив миллионы баррелей нефти, бомбардирует советскими ракетами «Скад» Израиль и Саудовскую Аравию. Урон вроде бы небольшой, но люди гибнут, живут в страхе и безнадежности. Нынешний Ирак – это большая Месопотамия.
27 января 91 года
1:00 Блатные песни Высоцкого, слышанные когда-то по молодости.
23:20 Вокзал. Жду Московского поезда. Холодно. Минус пятнадцать. После затяжных оттепелей это кажется много. Но соседней лавке, неловко поджав ноги, подсунув их под металлическую дужку, спит пацаненок, одетый явно не по-зимнему: в кедах и спортивной курточке очень тонкой, в такой и летом не жарко. Кто он? Современный беспризорник, маленький бомж, беглец из детдома или искатель приключений? В последнее верится с трудом. Холод собачий – какие тут приключения. Скорее всего беглец
28 января 91
21:50 Москва. Поезд Москва-Новгород в первом купе и хоть вагон полупустой, все равно много беготни. Вот и кончилось мое путешествие и Малой Вишеры в Москву. Двадцать рублей только на одни билеты, не считая мелких издержек. Разговор в редакции «Родины» честно говоря, меня разочаровал. Был он похож на торг, где я в роли купца, норовящего сбыть залежалый товар, а Лена Скворцова и Володя Белых (так они назвались) в роли сытого ленивого покупателя. Я совершенно не к месту разнервничался, лицо вспыхнуло неугасимым заревом – стыдно было на себя в зеркале взглянуть. Да и как тут сохранить спокойствие, когда в проходной, заставленной шкафами и столами комнате, кроме них, меня и Володи, сидело, изрядно дымя, еще едва ли не дюжина человек. Дым стоял коромыслом, ел глаза, а обитатели комнаты не обращали на это обстоятельство ни малейшего внимания.
Обстановка этого журнального заведения очень напоминала гоголевские картины из «Мертвых душ» или, что вернее, из «Шинели». Володя, к моему удивлению, держался увереннее и спокойнее, не спешил соглашаться со всем, что изрекали столичные журналисты и даже спорил с ними. А я был не месту косноязычен, не в меру горячо говорил про заброшенные земли, про исчезающую крестьянскую цивилизацию, про то, что наши земли пережили, как минимум, три крестьянские реформы, и на пороге четвертая. Каждая оставляла после себя какие-то следы: Аракчеевские казармы, парки и благородные развалины хозяйственных построек, поставленных в свое время не без архитектурных изысков, незарастающие следы столыпинских хуторов, сараи и риги времен коллективизации…
Поехали. Москва поразила меня своей заплевенностью, запущенностью…
29 января 91 года
Половина пятого. Стоим где-то за Веребьем. Ночная дорога, полная таинственности и ни с чем не сравнимой игры полутонов: от серого, до сумеречного белого.
Дорогой спал, поминутно просыпаясь и глядя на часы – не проехал ли свою станцию? И в конце-концов встал, разбуженный перебранкой пассажира, севшего не свой вагон и дюжей неприветливостью проводницы, сижу у окна и вспоминаю московские разговоры.
Москва поразила меня своей запущенностью, обилием калек и нищих, которые сидят во всех переходах, терзая сочувственную публику своим потрепанным и хмурым видом. Ленинградский вокзал будто век не мыт, народ придавленный, немытый, усталый, ко всему равнодушный. В буфетах – пустота. Скудные харчишки стоят бешеных денег. Люди стоят в очереди и за этим, надо же что-то есть, голод-то не тетка.
Гостиница «Россия» как будто лишилась прежнего лоска. Правда, я там раньше никогда и не был и могу судить о ней только по фильму «Мимино».
30 января 91 года
20:00 Мороз, будто наверстывая упущенное за три зимы, жмет во все лопатки. Минус 25, в комнате холодина, спасаюсь электрическим обогревателем. Левый бок хоть в грелку заворачивай, а правый огнем горит. Стоит выдернуть шнур, как холодом обдает.
«Бывают странные сближения» Принц Петр Александрович Олденбургский, близкий друг Николая Второго, правнук императора Павла Петровича, писавший неумелые рассказы из народного быта под псевдонимом Петр Александров, имел в Окуловских краях усадьбу Домовли (неразб.), относившейся тогда к Боровенской (оз.Боровно) волости Валдайского уезда.
Древние греки из всех человеческих удовольствий на первое место ставили общение с друзьями.
С именитым литератором был знаком Иван Бунин, оставивший о нем свои воспоминания (т.6 «Его высочество»). П.А. мечтал сблизить Николая Второго, которого он запросто называл Колей, со Львом Толстым
Автор песни «Там вдали за рекой» эстонец Николай Кооль оказывается родился в Волоке, где его отец Мартин Кооль арендовал землю в усадьбе Райцы (Мартышин бугор) Родился он, судя по всему, в ноября 1902 года, в 1973 году умер. «Песня разучена для пения в строю в Москве, в Ходинских лагерях» («Кр.искра» 27.11.87 г)
31 января 91 года
1:10 Шея болит, где-то ее вчера свернул, в животе нехорошо, на сердце – камень и жить не хочется. Противен себе, неприятен физически. Надо преодолевать себя работой и воздержанием. Много сплю, мало работаю, да и то урывками и бессмысленно, зато много ем, трачу время по пустякам.
«Человек должен быть всегда радостным, – говорил Толстой. – Если радость кончается, ищи в чем ошибся.» А ошибся я в том, что переоценил свои силы, что недооценил лень и собственные страхи.
Володя вчера звонил, сказал, что рассказы мои Белых понравились. Он просил либо объединить их в один, либо напечатать фрагменты через звездочки.
11:40 Приснился обмен и переезд в две комнаты коммунальной квартиры, чем-то похожей на квартиру, в которой мы с Людой жили в Новгороде на проспекте Ленина
И Мишка Зиминов почему-то туда же перебрался. Костю во сне видел катающимся на коньках, я его еще спросил где он так хорошо научился кататься, на что он очень уклончиво ответил.
17:05 Окуловка. Любытинский автобус. Радовался, что успел
23:20 «Страсти по Матфею» – ни с чем не сравнимая музыка, грусть и печаль, вечный голос Валентины Левко, исполняющий эту арию… Какие высоты духа человеческого! И рядом мелкие страстишки, суета, подлость, измена, коварство, ложь. Какой же это был гений – Бах, коли и после его смерти миллионы людей испытывают настроение, слушая выдуманное им, до него не существовавшее и никогда бы без него не зазвучавшее.