1 октября 90 года
0:35 Костя уже взрослый самостоятельный человек. У него своя жизнь и он ее полновластный хозяин, а я? Я гость, которому не всегда будут рады. И, как гость, я не должен быть назойлив.
Нет надобности раскрывать себя перед каждым встречным-поперечным, нельзя говорить о себе все. Много есть такого что было с тобой, чего ты стыдишься и не желаешь повторить. Сказав о себе все ты как бы узаканиваешь свое право быть таким. Что мол ждать от меня, я же предупреждал. Несказанное обладает силой толчка.
Проводил Костю на автобус.
2 октября 90 года
Новгород. Заходил к Лавровым. И кажется допустил бестактность, попросив у Алены Колины дневники. Она как-то переменилась в лице, не отказала, но и не пообещала. Больше я об этом не говорил. И вскоре ушёл с неприятным осадком в душе.
Очень выросла и похорошела Ольга. Она стала барышней, о чем я и сказал Алене. Я встретил её у подъезда. Девочка-подросток в куртке-безрукавке и в клетчатой рубашке. «Тебе не холодно?» – спросил я её. «Нет» – ответила она и улыбнулась Нет теперь в ней прежней диковатости, скованности. Мне показалось даже, что она тянется ко мне. В продолжение нашего с Аленой разговора она сидела рядом и изредка вставляла слово-другое.
С утра купил билет Косте на субботу и себе на завтра. Зашел в редакцию, получил деньги, сдал на машинку информацию строчек на 25 и отправился в лицей. Костю вызвали с урока истории. Мы постояли с ним в коридоре. Я передал ему учебник по истории, морковку, пару конфеток. Разговаривали мы, перескакивая с пятого на десятое. Ему было неловко, мне тоже. Подошел Женя Смирнов, утащил меня к себе в келью.
3 октября 90 года
Первый час ночи. Пишу лежа на раскладушке. Гриша уже спит. Надоедаю я им частыми визитами, но что делать, деваться мне пока некуда. Через неделю на месяц перебираться в Новгород. Вася Пилявский уходит в отпуск.
9:00 Автобус опаздывает. Выехали минут на 20 позже, чем полагается. А сейчас стоим у Синего моста.
Дома, попив чаю и перекусив, чем бог послал, безуспешно пытался заснуть. Но так и не заснул, читал, валяясь с книгой на диване.
4 октября 90 года
17:40 Утром все было бело от мороза, ударившего ночью. Осина, только вошедшая в свою золотую пору, с тихим печальным шорохом облетела в одно утро и стоит теперь нищая, жалкая, в лохмотьях золотых одежд
Осень, под барабанный стук дождя, распрощалась с теплом и светом
5 октября 90 года
22:10 Вечером, когда я собрался в город, пошёл дождь, да так и не перестал до сих пор. Вымок я до нитки
Опять я извел кучу денег на книги. В магазине столпотворение: хватают все подряд. Разбирают и то, что месяцами лежало. Покупающая публика очень пестрая – в основном женщины
6 октября 90 года
16:40 Костя уже выехал. Наделали голубцов, все утро с ними возились
Дождь идет. Погода унылая, серая. Опавшие вчера листья почернели, поблеклию
23:00 Костя приехал без шапки («Папа, честное слово, забыл на кровати»), без пиджака и свитера, в одной рубашке под курткой.
Говорили с ним о Есенине, которым он, как и полагается в его возрасте, заинтересовался, об Анне Петровне Керн, флиртовавшей с Пушкиным в 25 лет, будучи замужем за дивизионным генералом шестидесятилетним Ермолаем Федоровичем Керном. Читали явно игривое и несерьезное письмо Пушкина к ней. Говорили о загадочной смерти Есенина в гостиничном номере «Англетера».
7 октября 90 года
Почти весь день лил дождь. Костя ходил к Царю – так зовут Саню Михайлова, который этой кличкой весьма дорожит и даже в письме ею подписывается.
Написал письмо Сашке.
Вечером разговаривали с Костей. Вытащил свои дневники, кое-что из них зачитал вслух. Нашел первое упоминание о предполагаемом сыне и тоже прочитал. Говорили о дневниках, дающих возможность путешествовать во времени и наблюдать себя, превратив свою жизнь в предмет исследования.
Костя сказал, что теперь научился управлять настроением, подавляя дурное расположение духа усилием воли. «Я одну и ту же ситуацию рассматриваю с другой стороны. И нахожу, в чем был прав я, а остальные не правы. Помогает»
Герцен говорил: бездействие превращает силы в яд. Чем могущественнее силы, тем ядовитее яд
Герцен, как всегда, прав. Нельзя держать себя в виноватых и мучиться своей виноватостью. Надо работать.
8 октября 90 года
2:10 Ровный нарастающий шум дождя. Форточка раскрыта. Тепло. Спать хочу. Глаза слипаются. Все равно ничего умного не напишу. Надо ложиться.
Вечером. День мелькнул, как заячий хвостик. Утром проводил Костю на автобус и больше уже не ложился. Сходил в баню. Народу на удивление было много, несмотря на ранний час. Старики-железнодорожники рассуждали о политике: «Мне пока Ельцин нравится. Пока ему верю. Да и Горбачев первое время нравился, а теперь – нет. Заведет свое, не поймешь о чем и говорит.
– Не скажи, говорить он умеет.
– Да что толку-то, над говорильней пироги не висят
Все время вспоминаю Колю. И никак не могу понять, что его нет. Настолько это чудовищно, что разум отказывается в это верить. И мне не отделаться от мысли, что все это сон, дурной страшный сон. И часто кажется мне (может и самонадеянно) что если бы накануне я с ним поговорил, встретился, от был бы жив.
Вечером были на новоселье у Зиминовых. Пришли мы когда вся честная компания уже сидела за столом. Редакция в полном составе, Нина, бухгалтерша Люда с мужьями, а шофер Вит.Васильевич с супругой. Нелепо трезвым сидеть в пьяной компании, но что делать, пришлось отшучиваться, иногда даже удачно, если судить по реакции гостей. Смеялись моим остротам охотно. Евсей Иванович с сожалением сказал (после четвертой или пятой рюмки): «Ех, если лет 50 скинуть…» «Тогда, Евсей Иванович, никого из нас, пожалуй и не сидело бы за этим столом» – поддел я старика.
В общем-то все было довольно мило, если не считать некоторой неловкости, от которой я так и не отделался в продолжении целого вечера.
Самое главное забыл: Володя Михайлов к моему великому изумлению оказался среди гостей. Мы с ним толком и не поговорили. И это досаднее всего.
Ушли мы рано, в девятом часу. Перед нашим уходом появилась еще одна гостья – подруга Люба, очень похожая внешностью и поведением на…. Ее появление дорисовало последние штрихи к портрету хозяйки. … сущность обеих подруг проявилась четко и ясно.
Неужели Миша этого не видит? Нет у него и тени той атмосферы, что была в Передках. Этот дом будет глух и холоден и никогда не обретет живую душу, каких бы икон не навесил Миша на свои стены, каких бы лампадок не зажигал под ними. И что за манера блуд прикрывать ликом Богоматери? Это все равно, что поставить иконостас с солдатском борделе.
Но друг мой ничего не видит, будто опоили его дурных зальем, задурманили голову. Он упоен собой, пьян и не хочется ему трезветь.
9 октября 90 года
1:45 Пишу против силы. Голова, как в тумане. Спать хочу. Утром рано вставать, собираюсь ехать домой, а у самого ничего не сделано.
10:20 Электричка на Окуловку. Отправляемся в срок, без опозданий.
Долго стояли в Веребье. На двенадцатичасовой автобус я (теперь уже точно) опоздаю.
Вертушка – забытый атрибут прошлого. Теперь редко где увидишь, чтобы в заборе ставили крестовину на столбе: скот не пройдет и людям удобно, не надо возиться с запорами.
«У вас, как в кремле, все заперто»
Опеченский Посад. Доехал благополучно. На автостанции в Боровичах встретил Зинаиду Андреевну – продавца книжного магазина в Ореховне. Оказалось что мы ехали с ней в одном автобусе. Она рассказывала как у нее умер 48 летний сын, приехавший в Ореховно с женой-инвалидом. «Он молотобойцем был в кузнице, вышел подышать – стало плохо с сердцем – сел на крылечке, воздуху глотнул и умер. Одна я осталась, совсем одна, бог смерти не даёт. Вот еду с операции, глаза оперировала, не вижу совсем, слепая. Пущена у меня семья молодая, татары они из Таджикистана, трое детей Старшая девочка в шестом классе и еще двое, одному пять другому чуть больше двух лет.»
10 октября 90 года
Мама сломала руку. Утром пошла на работу, оступилась, упала с крыльца… Я позвонил в скорую, позвонил хирургу. Скорой мы не дождались, потихоньку пошли в больницу. Долго сидели в ожидании рентгена. Рентгенолог Коля Лавриков сказал, что рука сломана, «вколоченный (неразб.) перелом шейки плеча, это лучше, чем смещенный можно сказать повезло.»
Сердце ноет. Страх забирает за маму.
Ветер воет, небо к ночи становится зловеще черным, близкие тучи похожи на табун диких зверей, а луна вороватым цыганским глазом глядит в просвете рваных неспокойных туч, будто примериваясь что бы половчей украсть на голой, изможденной дождями и осенней стуже земле, где заходится в плаче и вое ветер.
11 октября 90 года
8:45 Окуловка. До Боровичей довез меня на своём Камазе Юра Степанов – Васькин приятель, с ним вчера договаривалась Наташа, Васька сейчас на ремонте и ездит на работу с ним. В кабине было тепло, не хотелось думать о том, что скоро выходить и, дрожа от холода, ждать на дороге: возьмут-не возьмут. Но мне повезло. Под проливным дождем стоял я минут пять, не больше. Желтый «уазик» остановился на мою просительно протянутую руку и к половине девятого я был уже на вокзале и даже успел купить в кассе билет. Электричка что-то запаздывает, уже десять минут, как мы должно быть в пути, но пока стоим и неизвестно сколько еще ждать отправления.
Вчера весь вечер носили с Наташей списанные книги из её разоренной библиотеки. Жалко, что все это пойдет в макулатуру. Собрание сочинений Ленина в 45 томах (издание четвертое) Радищев, Белинский, Чернышевский, Маркс, Энгельс… Никому это не надо. Их и в библиотеке-то никто не брал. 40 том Ленина так и не нашли.
Васька просил подыскать колесный трактор Т-40 или ТА, «ташку», как он её назвал.
Трактор оказалось найти не так-то просто. Все говорят, что надо было раньше хотя бы на месяц или на два, а сейчас всем надо, все хватились и потому надежды почти нет.
12 октября 90 года
21:10 Крайне подавленное настроение. Отчего? Сам не знаю. Долгий разговор с Сашей Калининым из «Комсомольской правды» измотал меня и опустошил. Саша – парень что надо, на удивление простой и обыкновенный. Мы сразу с ним перешли на «ты» и разговаривали так, будто век знакомы. Я, как всегда, не в меру разоткровенничался, не в меру был говорлив, чем, вероятно, утомил Сашу.
13 октября 90 года
11:15 С утра был морозец, еще и сейчас белеют инеем не успевшие отпотеть крыши, седым налетом поблескивает в тени трава.
На Покров до обеда осень, а после обеда – зимушка-зима. Покров – завтра. Сегодня говорят о нем по радио.
Вечером Костя приехал с гитарой – купил её для товарища в маловишерском универмаге. Поговорить с ним толком не удалось. Я был в дурном расположении духа и не мог скрыть этого, а потом, уже ближе к ночи, пришел Саша Калинин, слегка выпивший и возбужденный. Приехал он от двоюродного брата из Питера, которого не видел больше двух лет. Говорили мы, как и в прошлый раз, обо всем. О мужике, несмотря ни на что сохранившем свою суть в оппозиции к целому государству, которое с ним беспощадно воевало, о стариках, стоически отстаивающих свое право жить так, как им хочется. Они до сих пор кормят своих взрослых детей и многочисленную городскую родню плодами своего труда. Они по сей день кормильцы и жизнь их – вечное боренье за самостийность, за право быть самими собой, за право лечь, в конце концов, в родную землю.
Земля – перестала быть средством производства. Она не дает возможности честно и много заработать. Для этого надо стать жуликом, хапугой. Те поллитровки, что золотым дождем сыплются на трактористов, могли бы озолотить, преврати их в рубли. Но человек препятствует этому и заливает душу свою, а заодно и совесть, стыд, вином, приговаривая себя к пьянство и свято исполняя сей приговор.
Крушение крестьянской Атлантиды пошатнуло самонадеянный государственный материк. Иссяк источник, питающий народную жизнь, как пепел развеялась по белу свету культура дающая человеку возможность и право быть гражданином Вселенной.
14 октября 90 года
1:40 Проводил Сашу на вокзал. Он уехал 41 поездом Новгород-Москва. В 23:36 покатил к первопрестольной столице.
11:05 Сон Трудно передается рассказу. Язык снов и язык сна не совпадают и плохо поддаются толкованию, переводу. Сегодня приснилось мне что Женька Филиппов выздоровел, что он ходит в школу, почти не прихрамывает, здраво и умно рассуждает. Таня удивилась, что я этого не знал. «Мы сводили его к экстрасенсу и он помог. Никто этого не ожидал.» И я перестал удивляться, воспринимая это как должное. Мы разговаривали с Женькой и он произвел на меня странное впечатление тихого, много молчавшего, а потому умного, настрадавшегося мальчика. И еще мне показалось, что я к его выздоровлению имею какое-то касательство.
Саша Калинин не производит впечатление начитанного человека. Выражение «Мысли изреченная есть ложь» – оказалось для него новым. Он дважды его повторил и оба раза смысл исказил. Это, конечно, не дает его хуже, тем более, что начитанным он и не притворяется
15 октября 90 года
17:30 Новгород. Весь день, как белка в колесе. Сдал 2 информашки, сделал авторский материал. Работать здесь можно пока никто не мешает.
Ночевал у Вити Селиверстова. Квартира на втором этаже с видом на улице Ломоносова. Сплошь утыкана мохнатым ковром. Кухня – в дорогом, черном с золотыми вензелями, кафеле, бутылки с заграничными этикетками, зеркала… Я пришел не вовремя. В квартире дым стоял коромыслом. «У нас гости.» – Сказал Витя, широким жестом приглашая в дом.
Зачем-то я показал Вите свои рассказы. Не стоило наверное этого делать. Пустое. Но вот что-то меня разобрало… Время запрягло на с в одну колесницу и мы тащим её, не в силах освободиться от упряжки.
16 октября 90 года
19:55 Завтра утром ехать в Демянск, автобус уходящий в 6:40. Только бы не проспать.
Весь день прошел в беготне. Ничего полезного сделать не успел. Разговаривал по телефону, ходил по кабинетам… Затрудняюсь сказать что же я делал, хотя без дела как будто бы не сидел. Заплатил за лицей 34 рубля в сберкассе неподалеку от Кремлевского парка, купил билеты … . Витя Селиверстов заходил ко мне с миловидной белокурой Людмилой – девицей раскованной, свободной в манерах и разговоре. Импозантный Витя в короткой кожаной куртке и джинсах и его длинноногая подруга с короткой гривой белокурых волос выглядели эффектно, как герои фильма про роскошную западную жизнь. Людмила, впрочем, оказалась легким в общении человеком.
Вечером приходил Костя, пробыл у меня около часу. Зашли с ним в кулинарию, выпили по чашке черного кофе. Он торопился учить уроки.
Распад. Время, которого жаль, ушло безвозвратно, и следов его почти не осталось. Все чужое. Не стоило бы об этом и говорить, но уж больно резок контраст с тем, что было. Будто мы спали, проснулись, а все другое. Такие мысли посетили меня, когда проходил около общежития обкома, мимо базара…
17 октября 90 года
7:25 Пролетарка тонет в густом белом тумане. Сонное сумрачное утро. Переночевал у Гриши. Он разбудил меня в шесть часов
Кое-как побрился, умылся и не пивши чаю побежал на вокзал
17:45 Сижу в старом парке. Густеют, наливаясь вечерней синевой ранние осенние сумерки. Голова побаливает, хочется спать, но до этого еще далеко – автобус на Новгород уходил в 7:20
Часам к одиннадцати, а может быть и поздно
18:15 Время будто замерло. До автобуса еще больше часа, а мне кажется, что я жду вечность. Сходил в столовую, пообедал, а точнее – отужинал вполне сносным бифштексом. Еще раз обошёл пустой и громадный универмаг. Продавцы скучают, сбиваясь в кружок около кассы. Ничего там нет, хоть шаром покати. Шаром покатить можно по всей нашей огромной державе от Черного до Баренцева моря. Везде пустыня. Огромная терпеливая очередь за хлебом. Как увидел я её с утра, когда приехал, так она и не убавилась до вечера. Так по крайней мере мне показалось.
Антонина Васильевна Воеводова (не Воеводина) оказалась маленькой, опрятной старушкой, принявшей меня, впрочем, весьма настороженно. Высокий коренастый мужик со знанием дела спокойно и деловито освежевывал подвешенного к перекладине барана. Я подождал пока Антонина Васильевна вынесет кишки на огород, говоря между делом о цели своего визита.
18:50 Купил билет. Ждать осталось около получаса. Обо все сразу не напишешь. Вспоминаю о самом главном.
Всякая компания, прокатившаяся по просторам нашего великого государства напоминает мне похороны по первому разряду. Та же громогласная помпезность, пышность, та же хвалебная торжественность речей… А в итоге – маленький холмик, погребенный под грудой цветов и венков.
Анатолий Александрович Милостивый – арендатор из деревни Осинушка. Из старых петербуржцев – родители.
Николай Петрович, не пожелавший назвать свою фамилию денег за баранов с Антонины Васильевны не взял. Выпил не торопясь три граненых стаканчика и основательно закусив гороховым супом тушенкой до красности (неразб.) картошкой с бараниной, он степенно встал из-за стола, поблагодарил хозяйку и в ответ на назойливое сование денег сказал: «Вот будешь деньги совать, тогда и не приду вовсе. И так спасибо, что угостила.»
21:00 Крестцы. 90 километров до Новгорода. Золотая крестецкая молодежь свистит и бесчинствует на остановке. Голова так и болит. Цитрамон не помогает.
18 октября 90 года
10:20 Пишу у Гриши. Голова так и болит, боль переместилась теперь в левый висок и донимает еще больше, чем вчера.
Арендатор не нужен колхозу. Мода на него прошла. Предс.к-за или директору с-за для того чтобы хорошо жить надо было ладить с начальством, а начальство, обуреваемое общегосударственной страстью, требовало внедрения аренды – новой панацеи
19 октября 90 года
Малая Вишера. Приехал вчера, отпросившись у Василия Яковлевича с летучки. На выходе столкнулся с редактором удивившемся моему «дезертирству». Объяснил ситуацию и резвой иноходью на вокзал. Билет купил без хлопот и в восьмом часу уже был дома.
Люда меня, конечно, не ждала
Измучила меня головная боль, не отпускавшая более суток. Никакие таблетки не помогали. Кое-как поднялся с постели и направился в центр. Зашел к Люде, она смерила давление. В редакцию заглянул. Мишка, как всегда, изгалялся и дурачился. У меня не было настроения подыгрывать ему. Люда заваривала каких-то трав и боль моя понемногу утихла.
20 октября 90 года
16:15 Ждем Костю. Он еще не выехал из Новгорода, через пять минут пойдет автобус. Люда весь день на кухне, варит и жарит к приезду гостя. Мало-помалу уже привыкли к тому, что она гость, что сами мы в вечном ожидании.
Сижу со светом – весь день темно от обложного унылого дождя, зарядившего с ночи. Ходили с Людой в город, дождь шел не переставая и сейчас льет и льет. Остатки желтой листвы треплет ветер.
21 октября 90 года
17:50 Зима. Ветер, поднявшийся к ночи, нагнал стужи. Очень холодно. Снег лежит клоками и не думает таять. Я замерз, пока ходил в баню. Ветер был такой силы, что едва не валил с ног.
22:10 Написал письмо Саше Калинину. Перепечатал специально для него свое старый рассказ «Вот опять приходит весна…» А теперь думаю: зачем? Стоит ли тревожить человека излишней откровенностью?
23:30 Костя уже спит. Так мы с ним толком и не поговорили. Вчера он рано лег спать, а мы возились на кухне с голубцами. Кажется, мы с ними переборщили – поднадоели голубцы. И Костя их почти не есть и нам неохота.
Говорили о дневниках, о их литературной и житейской роли, о том, что пишущий переваривает свою жизнь, переживает литературно, то есть отстраненно, с большей требовательностью к себе. Костя начал сегодня четвертую тетрадь.
22 октября 90 года
7:40 Снег за окнами электрички. Градусник на улице показывал в шесть утра четыре градуса мороза. Холодно. А я без шапки и шарфа. Капюшон не греет.
23:30 Мошенское. Доехал я нормально, около одиннадцати уде был дома. Билет из Окуловки купил на проходящий (Новгород-Пестово) автобус и уже в 9:10 ехал на Боровичи, а оттуда до Меглец, где меня тут же подобрал Виктор Васильевич Егоров – председатель колхоза «Авангард»
Тень покойного генерала Макшеева возникла в разговоре с Владимиром Васильевичем Бароновым. Долго мы с ним разговаривали, и он мне открылся с неожиданной и симпатичной стороны. Есть нечто привлекательное в этом … майоре.
24 октября 90 года
0:30 Как ни странно, разговор о Макшееве каким-то образом соотносится с моими тщетными попытками разобраться в судьбе лже-Воеводина. Каждый оставляет после себя след, который не зарастает с годами и если он добрый, то долго еще будет помогать людям найти дорогу, а если нет – будет пугать, вводить их в грех.
Ничего не пропадает, все остается, как бы далеко не хоронили прошлое.
В. приговорил себя к чужой, осторожной жизни, приговорил к чужому имени
21:35 Бесконечно долгий день, промозглый, холодный с редким негреющим солнцем и ветром, без жалости рвавшем остатки листьев со старых деревьев
22:30 … «Прошлое это ничто.» Музыка и психология Александр Овсянюк. Всякий раз думаю, что услышь его Коля в ту роковую для него ночь, и он был бы спасен. «Легкий ток или оцепенение» Нечуткий человек все разрушает. Саша сидит и все ощипывается, шебаршит, сморкается, икает и не чувствует, что разрушает чужую веру в выздоровление. Пишу всякий вздор. Прекрасная музыка, целительная сила её в том, что…
24 октября 90 года
1:00 Надрываясь и скользя колесами из колеи в колею, разбрызгивая мутную воду и разбрасывая лепешками жирную дорожную грязь, трактор «Беларусь» полз по разбитой вдребезги дороге вдоль прекрасного озера. Собственно, это была и не дорога, а разбитая, искореженная тракторами земля, щедро залитая огромными грязными лужами. Трактористы не особо выбирали где ехать, отхватывая то от дуга, то от пашни целые куски, превращая их в непроходимую дорожную топь, которая, как временами казалось, в один прекрасный момент без следа поглотит трактор вместе с телегой и двумя (седоками) озябшими пассажирами. Но неутомимый трудяга-колесник, далеко разбрызгивая жидкую грязь и трясясь всем своим хилым обшарпанным корпусом, благополучно выползал из очередной бездонной лужи, волоча за собой громыхающую телегу. Мы с военкомом сидели на кипах сухого сена и поочередно хватались то за передний, то за боковой борт.
Низкое серое небо, холодная даль Великого озера, поля и перелески – за сердце брала грустная картина запустения, открывающаяся взору на все четыре стороны. Многолетние некоси, напоминали немытые всклокоченные лохмы
Опеченский Посад Домой приехал на часовом автобусе. Маме полегче, но рука все еще болит. Обошли с Наташей все магазины. Деньги вылетают со сказочной быстротой.
25 октября 90 года
9:05 Окуловка. Электричка, как всегда, задерживается. Я сижу без билета, переживая, что придет контролер и меня оштрафует. Но даже если все обойдется, все равно неприятно ехать зайцем.
Хмурое, сырое утро. Контролер тут как тут. Но ничего, обошлось. Надолго ли?
Огромные, в три обхвата тополя, старые лиственницы, дуб, липа, стелющиеся кусты… Парк на берегу величественного холодного озера был небольшим, компактным, размером в огород в четыре сотки. Где-то здесь стоял барский дом, принадлежавший некогда генерал-лейтенанту Макшееву Александру Ивановичу, а позже его родне по дочерней, скорее всего, линии. Тихих стариков Сенявиных еще помнят местные жители.
26 октября 90 года
23:50 Пятница. День прошел в беготне по магазинам, быстро подошёл вечер, испугавший своей неизбежностью. Ничего путнего так и не сделал. Впечатления от поездки рассеялись, улеглись где-то в подвалах памяти, поди извлеки их оттуда. Ушло настроение, а вместе с ним потерялся ключ к ненаписанному очерку. Как теперь об этом написать? Трактор, с надрывом одолевавший непролазные дорожные хляби, дрожал от натуги, то и дело гроза утонуть в жидком месиве бездонных луж. Мы с военкомом елозили на кубах прессованного сена хватаясь руками за грязные борта и увертываясь от ошметков жирной дорожной грязи, фонтанами летевшей из под зубчатых колес
27 октября 90 года
22:05 Приходил Володя Михайлов. Начали, как водится, с политики, кончили классически – женщинами, их коварством и хитростью.
Володя рассказывал, как попал в Москве на выставку американского прикладного искусства, где присутствовал посол США Джон Мэйлок, как официант предлагал гостям джин и виски. Володя поначалу опешил и с испугу попросил пепси-колы, а потом, видя, что другие налегают на горячительное, сам тяпнул рюмку – другую. Выставка ему не понравилась. «Наших бы старух потрясти, в сто раз лучше можно было бы выставку устроить. Одни только половики чего стоят.»
Звонили Тараскины. Ждут нас в гости. Славика пригласил к нам, он, вроде бы, не отказывается, но как дойдет до дела, вряд ли приедет.
28 октября 90 года
20:40 Костя должен быть уже на пути в Мошенское. Из Новгорода он почему-то не позвонил. Люда беспокоится, да и у меня сердце болит. Теперь нам эти переживания до конца жизни.
Сходили в городскую баню с Володей и Мишкой. Мишка был хмур и все недоволен. Не завидую ему. Вчера ездил в Передки. Ульяне 1 ноября день рождения, 16 лет. Побыл он там часов пять, уехал на Новгородском поезде.
23:00 Позвонил в Мошенское. Костя уже дома. Зачёты сдал. Пятерки у него по истории, литературе и физкультуре, остальное – четверки. Мог бы, конечно, и лучше сдать, но уж ау.
29 октября 90 г.
18:30 Сделал с горем пополам два заунывных материала для сельхозотдела. Один – по мотивам мошенской командировки, другой – авторский из Чудовского района.
23:50 В Новгород утром не поехал. Во-первых потому, что не сделал обязательного материала, а во-вторых, почувствовал, что заболеваю. Позвонил Надежде Васильевне, Василия Яковлевича почему-то на месте не оказалось.
Весь день просидел за машинкой. Дело двигалось из рук вон плохо, психовал, без счету портил бумагу. Начинал все сначала… Закончил уже под вечер. И ради чего мучился? Ради чепухи, которую никто читать не станет.
В Новгород поеду завтра.
30 октября 90 года
0:15 Тело обдает иногда сухим прерывистым жаром и потом отпускает. Потихоньку подкрадывается ко мне болезнь, дающая знать о себе сухостью в горле, горечью во рту и ломотой в костях.
Усталость и равнодушие. Пишу через силу.
0:50 «Лунная соната» Вспоминается поочередно дом в Опеченском Посаде, большая комната, стол, заваленный пластинками, старенький «Рекорд», гибкий пластмассовый вкладыш из журнала «Кругозор». Незнакомое томление в груди, ожидание и тревога, казарма, ремонт в ленкомнате, запах сырой штукатурки, охры, известковой пыли и мокрой обойной бумаги.
Новгород.
14:30 Очень холодно. Ветер буквально валит с ног. А я без шапки… Противная слабость и легкий озноб. Вышел из автобуса напротив старого универмага, во дворе на редакционных задах неожиданно встретил Володю Михайлова. Обрадовался ему, как родному
Перечитал написанные вчера опусы, – чушь собачья. Но переписывать некогда, да и желания нет.
31 октября 90 года
0:20 Улица Мстинская, 15, кв.28. Сижу в старом деревянном кресле с обтрепанной кожаной обивкой в кабинете Руслана Дериглазова. Голова болит. Разбитость и усталость.
3:40 Никак не уснуть. Зачем-то прочитал «Шапку» Войновича и кое-какие (весьма, на мой взгляд, слабые) рассказы Виктора Ковалева изданные недавно за счет автора.
«…Таково наше ремесло: мы запоздалые подметальщики сора жизни и блеск дня наблюдаем по уходящим лучам солнца»
В.О.Ключевский (о историках)
Об интеллигенции «Люди с лоскутным миросознанием, сшитым из обрезком газетных и журнальных»
Ключевский
18:00 Дождь стучит по железному карнизу, запотевшее окно в длинных извилистых подтеках. День ушел неизвестно на что. Ничего почти не сделал. Попытки начать очерк о Воеводине не увенчались успехом. Пишу на редкость коряво.