1 декабря 89 года
1:50 Не сплю. Неспокойно мне, ноет душа. Дядя Коля, бедный мой, простодушный дядя Коля, не нашел я времени поговорить с тобой как полагается, поленился понять тебя, поспешил осудить за назойливость и наивное бахвальство. И не разу открытку не послал в Полесский район. И вот еще один долг вечной тяжестью осядет в душе, сколько же она может снести?
Сейчас вспоминаю как приехал он к нам в 75 году, никто его не ждал, приехал вдруг, с чемоданчиком и гостинцем для бабушки. Помню как расцеловались они, бабушка растерялась и они даже не сразу заговорили… Я как раз был дома. Потом засуетились все, пришла мама, отец, сели за стол, но эти первые минуты, когда склонил он свою седую голову и сказал: «Прости, мама». И бабушка бессильно, по-старушечьи, обняла его и заплакала.
Лето стояло теплое, ветреное, еще не вошедшее в свою знойную пору. Был скорее всего июнь – экзаменационная маята только-только начиналась, я приехал домой уже теперь и не помню по какой надобности. Дня два или три мы гуляли с ним по Посаду, он бренчал и хвалился своими трудовыми значками, а я жалел, что он надел их вместо заслуженных своих орденов. Все прогулки кончались одинаково: мы заходили в «лесничество», дядя Коля получал чекушку и мы под берегом не спеша распивали ее из майонезной банки, закусывая конфеткой. Разговоры были все несерьезные, я ими тяготился, но других мой героический дядюшка не заводил, как я его не тормошил.
Сейчас поискал в своих тетрадках упоминаний об этом и не нашел. Увы, слишком занят был собой, собственными страстями, неделями ничего не писал в дневнике, не нашел времени на дядю Колю и потом, когда все утряслось, я сдал экзамены (на одни, кстати, пятерки) и уехал в Казахстан зарабатывать деньги. И тут все время я отдавал внутренним борениям с самим собой, забыв уже про дяди Колин визит. Зато помню, что ходил тогда в шведских джинсах, купленных за 15 рублей в автолавке у Лехи Мишарина, и серой рубашке, подаренной отцу к 40 летию Победы и отданной мне по доброте его душевной.
14:55 С больничного я выписался. Давление 130 на 80, вполне подходящее. Болезненность осталась
2 декабря 89 года
2:05 Ленинград. Аэропорт. Битком набитые спящим полусонным народом этажи. Самолет на Калининград улетает в 6:40, в 5:20 регистрация. Новобранцы в необмятом обмундировании вповалку спят на казенном имущество – шинелях, расстеленных прямо на цементном полу. Выпил стакан чаю, съел сардельку в государственном буфете. Макароны переварены, есть невозможно, чай бледный. Невкусно и пресно, зато относительно дешево. В корпоративных лавках, торгующих круглосуточно, микроскопическая порция мороженого стоит 64 копейки. Почему 64, а не 65 или не 70 – никто не знает. Наверное расчет на психологию – 64 меньше 65. С трудом приткнулись, потеснив людей, сели на один из красных диванов, обсаженных густо и плотно усталым пассажирским народом. Однообразно осовелые лица у тех, кто бодрствует и апатично тупые у тех, кто спит.
2:30 Разговор – точный слепок любой газетной полосы. «Самая сильная полиция была в России, но в Польше каждый ксендз обязан был докладывать о том, что говорят ему на исповеди. В России такого не было.» Это говорит бойкий молодой мужик в серой, английской кепочке и в длинном вязаном шарфе. Весьма неглупый, кажется, человек, по всему видно, тертый калач, искушенный и в торговле и в кооперативных проблемах и во многом другом. Люба упрямо стоит на своем, он безуспешно пытается убедить ее… Армянская чета изредка вставляет слово-другое. Лень записывать, голова тяжелая, пустая. Сел с большим комфортом. Пригласил меня не то грузин, не то армянин «Садись, спи»
3 часа ночи Вокзальный интернационал. Кого только нет.
5:10 Часа два покимарил и сейчас как будто бы даже спать не охота. Аэропорт приелся, как пряник. Глаза бы мои на него не глядели.
Любин оппонент похож одновременно и на доктора Ватсона и на артиста Баниониса.
7:20 Решил не болтаться по Питеру и уехать на семичасовой электричке. Насилу успел. Только купил билет, забежал и сел в третий, самый тряский вагон – поехали
9:35 Измучился. Электричка еле идет. Вот сейчас стоим где-то в незнакомом месте и неизвестно когда тронемся. Еще Чудово не проезжали.
Проводил из около шести на посадку, выпил стакан плохо заваренного чая и отправился к автобусу. Думал зайти к Адамычу, нашел квартиру на Алтайской, но у них не было света и я не решился зря беспокоить людей, пошел на метро.
Везу от Любы книги, выбрал из тех, что у нее отложено сдавать в книжный магазин: «Василь Быков, Аристотель «О душе» 37 года издания…
Утро сегодня солнечно и морозное. Поехали, слава Богу. 10:00 Пора бы уже и в Малой Вишеры быть.
3 декабря 89 года
11:05 Голова болит, разбитость во всем теле. Погода окончательно испортилась: отвратительно и грязно.
***Сценка в буфете аэропорта. «Пару сосисок, э-э, булочку, э-э, кофе…» «Хлеб будете?» «Естественно.» «-Естественно, это сколько?» – Хмурая, зачуханная буфетчица с издевкой глянула на хлыщеватого парня «Кусок, два?» «Два» – наконец говорит он.
*** Молодой человек с нарождающейся лысиной.
Достоевский. 22:00. Сходил в баню на Лесную. Народу было много, пришлось около получасу ждать, рассеянно слушая пустые банные разговоры, да почитывая брошюрку из огоньковской серии. Пар на полке был сырой, мозглый, я попарился чьим-то веником и пошел мыться.
Вчера смотрели «Андрея Рублева». Пронзительно русский образ – мальчик (его играет Николай Бурков), командовавший отливкой большого колокола. Сам не знает, что творит, то пыжась от самомнения, то страдая от страха, что не получится. И как он плачет, лежа где-то на дороге, в грязи, когда все так хорошо кончилось и колокол зазвенел: «Тятька, жила проклятая, помер, не открыл мне секрета, ничего не сказал, все унес в могилу…» А звон плывет на землей, невыразимо печальной, всеми брошенной русской землей. Костя посмотрел все от начала до конца.
А какой конец… Лики, лица, одежды, глаза, руки святых… И хор, поражающий слитностью голосов, как громом небесным, как обложным внезапным дождем. Мурашки по телу, в глазах – слезы, в душе – восторг и пустота вокруг, как будто летишь, возвышаясь над землей, над плотью своей. И «Троица», всю силу и страсть которой сознаешь все своим существом, всем чревом духовным.
4 декабря 89 года
2:00 Костя читает «Преступление и наказание.» Много говорили с ним о Достоевском и его странном неповторимом мире. Я рассказывал о его судьбе, о несостоявшейся казни на Семеновском плацу, о каторге и солдатчине, о том, как он в конце-концов обрел счастье, покой и свободу. Говоря все это я понял как мало знаю, что как учитель я плох, потому что общение с учеником нужно знать все, до мелочи, без белых пятен, о том, что хочешь сказать. Отрывочное знание хорошо для обмана, для номера, для поворота мысли, но не для назидательного разговора, не для объяснения, не для обмена мыслями.
Говорили мы с ним и о Пришвине, и о художнике Саврасове, и об иконах русских и о русской истории, и об искусстве записывать за собой, о Розанове, владевшим этим капризным мастерством.
Костя всеяден, всего ему мало, ум, постигая себя, нуждается в нравственных скрепах, в подпорках сознания.
Чувствую себя больным и разбитым.
16:05 Снег идет. Ходил в киоск за газетами. Снегом облепило, как деда мороза. Володя забегал, рассказывал о посещении новгородского клуба избирателей. Фарс, ярмарка тщеславия, парад честолюбий, пустые трескучие речи, игра на публику: «Массы нас не поймут, массы надо организовать…» Валера выступил по бумажке: фетишизация, аграрии, межрегиональная группа…»
22:45 Хреновое переживаю самочувствие. Слабость, голова болит весьма неприятно.
Чумак по радио. До чего мы уязвимы для всякой чертовщины, до чего доверчивы и податливы в ожидании чуда. Сидел и я около радиодинамика, слушал булькающую музыку, которая сопровождала воздействие знаменитого экстрасенса на грешных жителей земли и внимал ему в надежде, что и мне поможет.
Сегодня Богородица. Снегу навалило и морозит опять.
Два письма от Андрея Бабина и от Тани из Кунгура получил.
5 декабря 89 года
11:45 Читаю «Все течет» Гроссмана. Вспомнился почему-то полузабытый мальчик со странной фамилией Гадючка. Коля Гадючка был неуклюж и долговяз, помню, что она научил меня делать вертушку из консервной банки, катушки и обрывка бечевки. Надо было вырезать из банки пропеллер, пробить в нем две дырки, насадить катушку на гвоздь, прибитый к палке, вбить два гвоздика без шляпок в катушку, намотать на нее веревку, пропеллер положить на гвоздики и сильно дернуть. Все это несерьезное сооружение, трепеща, приводилось в действие, катушка раскручивалась, пропеллер, приобретя центробежную силу срывался с гвоздиков и взмывал в воздух на довольно приличную высоту или резко забирал в сторону и тогда не зевай, беги за ним, ищи куда он упал, не то в траве не сыщешь кусочка жести.
14:15 Пришел Сережка Сучков: «Костя, последняя новость, Сережка Шпаковский повесился.» Жалко его, хороший был парень. Его мать (они многосемейные) сдала в интернат в Валдае, он там и повесился. Сегодня его привезли хоронить. Сережка напуган и взъерошен. Что же это за мир, если дети не выдерживают, погибают, не сумев примерить всех противоречий
Разговорился с телефонисткой Наташей (Натальей Васильевой), она мне все свои беды высказала. «Уж я вам все скажу, как другу. Плохо у нас теперь. Если раньше я на работу шла как на праздник, то теперь – как на каторгу. Сидим все на старом месте. В новое здание не переехали и неизвестно когда переедем. Бушков палец о палец не ударит, если лично его дело не коснется, с него, как с гуся вода. Я ведь ему и прямо могу сказать и матюгом пущу, если меня выведут, а что делать, Владимир Павлович, жизнь такая»
Про В.Т.: «Ну он и зануда, я уж прямо скажу. 10 минут не давали ему связи, не час ведь, не полтора – десять минут. Так он всех на ноги поднял вплоть до начальника управления. С нам премиальные сняли, не полностью, на проценты, но все равно…»
«Приходите к нам в Новый год. Девочки торт принесут, чай будем пить. Меня все спрашивают, кто такой Владимир Павлович, у него такой голос приятный… Приходите, чайку попьем, познакомимся…»
6 декабря 89 года
1:30 Приехала мама. На четырехчасовой электричке. Еле пришла с двумя тяжелыми сумками. Дядю Колю похоронили в субботу, хорошо, что они добирались самолетом – успели к сроку. Умирал он тяжело, последние сутки кричал на крик. Высох весь. Маму не ждали. Вовка из телеграммы о смерти тети Веры понял, что умерла мама и они с дядей Колей даже помянули её. «Он меня на том свете разыскивает, а я здесь» – смеялась мама.
17:30 Мошенское. Приехал в третьем часу.
7 декабря 89 года
1:30 Писать некогда. Днем бегал в книжный магазин, где Лариса Федеровна отвалила мне от щедрот своих подписку на «Историю государства Российского» Карамзина. Зашел к редакцию, довольно неуклюже поговорил с коллегами. Дарья Васильневна серьезно заболела, больше месяца температура 39, будет ложиться на операцию в онкодиспансер. Заглянул в типографию. «Как ты, да что с переездом? обычный разговор. Васька Нилов, Саша Лупанов, Володя Ефимов – с каждым надо было поговорить, посмеяться.
11:30 Ждать мне еще целый час. На автостанции народу пока никого. Билет на Окуловку взял, поговорил со знакомыми мужиками, которые ждали опеченского автобуса. Сказал Пируёву, что дядя Коля умер. Он не сразу понял. «Кто? Нилов? Да, помню, он на гармошке хорошо играл, Ворошиловым его звали. Я его плохо знал, его жену Татьяну – лучше.»
Он опустил свой длинный нос нахмурился и не сказал больше ни слова.
Авторучка отказала, пришлось брать другую. Писать на виду у все неудобно, а сидеть просто так глупо. Пишу, не обращая внимания на косые взгляды. Позвонил Мишке. Он сказал, что в субботу может быть приедет. Саша помог донести сумку, – нагружен я как лошадь: мясо, крошево, картошка, лук, мед, сало… Все надо. А автобусе подошла ко мне мать костиного одногодка Леши Ковалева: «как у вас Костя учится? Без троек? Надо же. А у нашего с дисциплиной плоховато и большего желания учиться нет.» Была она с усатым сорокалетним мужиком с татуировкой на руке, видно развелась со своим … Ковалевым, признававшим, однако, мои газетные способности.
В редакции та же тишь и благодать, что и пять лет назад. Опостылевшие всем ветры перемен привнесли в редакционные устои привкус нестабильности и ожидание скандала, который может грянуть по любому, самому пустому поводу. Перестроечные силы в лице полоумного радиомастера Федорова, засидевшись после предвыборных страстей, рвутся в бой. Верноподданная Тамара Ивановна Кондратьва опубликовала в районной газете статью, адресованную тов.Федорову, в котором обвиняет его в нежелании видеть успехи социализма, столь зримо преобразившие райцентр. Федоров написал ответ, опубликовать его опасаются.
13:55 Окуловка. Дорогой спал, отсыпаясь за бессонные ночи. Холодно сегодня, метельно. Воробей сидит на багажной решетке. «В Вишеру пробирается» – сказал мой пожилой сосед. – А что ему? Залетел, – тепло, что еще надо? Пригрелся.» Народу в вагоне много, особенно много стариков и старушек, обвязанных поверх шапок платками. Сидят смирно, сложив на коленях руки.
– А ты как сюда попал? – спросил прыгавшего в проходе воробья мужик с рюкзаком. – Небось и без билета?
– А может он от алиментов скрывается – засмеялся пожилой усатый пассажир в очках.
А воробей вспорхнул на багажную решетку, по-хозяйски огляделся, пустил белесую каплю, чирикнул и опять куда-то перепорхнул.
Пишу с натугой, через силу.
Воробей ехал зайцем.
8 декабря 89 года
2:50 Приехал и едва ли не с порога накричал на Костю за бардак в дому. А он к моему приезду старался, пек пирог с шоколадной начинкой. Потом я попросил извинения за излишнюю горячность, но это все было потом.
4 часа. Я все не сплю. Готовлюсь к завтрашней работе. Надо звонить в Чудово, договариваться с Вотчинским или самому ехать.
22:45 Позвонил Кочевнику (он разыскивал меня на днях), говорили долго, около получасу. «Володя, я хочу привезти к тебе своих друзей – западных немцев. Им лет по 30, хорошие простые ребята. По русски не бельмеса. Покажи им завод имени I КДО, если он их заинтересует.»
9 декабря 89 года
2:00 Дочитываю «Все течет». Очень неприятно и тяжело читать о тысячелетней рабе – русской душе. С какой легкостью подтверждается сей многозначительный тезис, с какой прытью и уверенностью тасуется историческая колода. Не хочется сейчас писать об этом.
Днём приходил…. Вошел, как всегда, без стука: «Я не помешал?» Час времени он у меня похитил, рассказывая как Саратовской области (он оттуда родом) жил сперва в деревне («большая деревня, дворов 200»), а потом в поселке, как дрался в клубе, носил сперва брюки-дудочки, потом – клеши с клиньями… В седьмом классе приступил к половой жизни (так и сказал). Учительницу-практикантку отодрал, она у нас русский язык вела. Смачная баба! Коленки ух! На вечере школьном заломпатил пару стаканов самогонки и пошел, пригласил, станцевали, я ее и уволок в какую-то кладовку. А потом пошло, полно баб было. Я их не считал.» Рассказывая об этом, он оживился, глаза заблестели, видно подробности грехопадения слишком живо представились ему. Легко вообразить каким злым, недобрым зверёнышем был он в ту пору, как лез в драку по малейшему поводу, когда чувствовал перевес на своей стороне, как куражился над слабым. Много он на себя напускает задним числом, в действительность м.б. был он не таким грозным, каким изображается себя теперь. И унижен был наверняка не раз, только униженные люди так патологически злопамятны и самолюбивы.
На прощание он сказал: «Интересный ты парень, мне интересно с тобой общаться.» Считая, видимо, что я от этого признания должен зардеться от удовольствия. Неужели он не чувствует, что я с трудом его выношу, что на вопросы отвечаю односложно, а разговор поддерживаю исключительно из вежливости? Нет, не понимая себя, он понимает и других. Потемки в душе это себялюбца, – пустота и злость заполняет эту пустоту как пена.
10 декабря 89 года
3:20 Рано спать никак не лечь. День прошел бестолково. Ходили с Людой по магазинам, разошлись где-то, я побегал, поискал ее и отправился домой, сердясь на Люду, на 20 градусный мороз, на людей без толку снующих в магазинах. Сердце разболелось, в бок кололо ни на шутку, я шел и тихо, невнятно ругался сквозь зубы. В таком настроении дошел до дому, а потом бегал ее встречать. Все как-то боком, все напакишу, не так, как хотелось бы, как надо. И слова я говорил не те (чувство неловкости заело меня) и поступки совершал дурные и на людей глядел зверем.
Вечером приходил Володя. Таня Анфимова принесла Косте натиранье из гомеопатической аптеки, принесла банку сливового компота, колбасы и масла. А встретили мы ее неважно, дома был бардак, я разбирал книги и газеты, а Люда собиралась мыть пол.
День вышел еще более суматошным, чем вчера. Сходили с Володей и Антоном в баню, пришли, а у нас сидит Ирина Матвиенко. Чаепитие, разговоры, суета… Время ушло. Чтоб не сидеть понапрасну, разбирал газеты. Муторное это занятие. Я посвятил ему часа два с лишком. Потом ужин, какие-то личные дела и весь день вышел как воздух из мехов. И теперь уже
11 декабря 89 года
Половина второго ночи. Холодно. Жгу лампу-рефлектор. Хочу спать. Зеваю немилосердно. Надо ложиться, а утром браться за работу. Проболтался неделю совершенно впустую.
Вечером ходили с Людой провожать гостью. Медленно падал редкий и плавный рождественский снег. Но холодно было и красота зимнего вечера подавлялась неуютом стужию Мы полугалопом добежали до горелого магазина, руки у меня задубели в кожаных перчатках и плохо сгибались. Купили батон и так же резво побежали назад. Я сильно замерз.
16:15 Утром сквозь сон слышал Володину передачу о Скоробогатовых. Радио у меня было не выключено , я его совершенно не слышал, но мне приснилось, будто я зову всех на передачу, дело..ром(неразб.), и мы слушаем ее на кухне. И уже во сне сообразил, что сплю и что это мне снится. Я проснулся, включил радио погромче, услышал собственный голос: «А что такое турличок?» и объяснения Антонины Ивановны, мягкий её говорок, лёгкую льющуюся речь, великолепно выстроенную по законам гармонии и созвучий. Ни одного слова, сказанного дважды подряд, ни одного повтора.
12 декабря 89 года
0:35 Позапрошлый год был объявлен в США годом чтения.
3:20 Написал два авторских материала. Обещанное Коле Модестову выступление доярки и арендатора из Бурги. Доярке – Матюниной Людмиле Александровне – звонил на дом, она ответила таким усталым и недовольным голосом, что я устыдился своей настырности, поговорил недолго, извиняясь за телефонное вторжение, а она, кажется, даже разговорилась, помягчела, но я быстро закруглился и мы довольно тепло распрощались. Написал я относительно быстро, и слава богу, – завтра не буду психовать и дергаться.
18:55 Сердце болит. Принял валерьянку. Утро началось со звонка Саши Смирнова. А вскоре он приехал сам с навязчивым, не в меру речистым шофером Вадимом, одетым, пожалуй, более помпезно, чем Саша. Мне пришлось (после звонка) поспешно убираться (я еще спал), бриться, приводить себя в порядок. Я засуетился как-то, задергался. И с Сашей был излишне насмешлив, суетлив. Сперва пили чай, потом они пришли обедать. Вадим все умничал косноязычно, не твердо выговаривая слова.
«До прихода нового председателя колхоз «Путь к коммунизму» стоял на краю пропасти. Но под его мудрым руководством он сделал шаг вперед».
Это Саша сказал, сославшись на некую районную газету.
Слушаю по «Маяку» съезд. Радио парализовало волю и сковало разум. Все интересно, но стоит ли за всем следить?
13 декабря 89 года
1:50 Устал чертовски. От прожитого дня не осталось ничего кроме ощущения напрасно потраченного времени. Приезд Саши, говорливый шофер, разговоры о пустяках… Что-то неприятное осталось в душе, какой-то осадок, с чего? Не помню. Снилась Костина одноклассница, ветреная Ира, про которую сегодня сказали, что она дружит с младшим Фельдманом. Почему-то это меня задело. Все это вздор. Пустое.
2:20 Все еще не сплю. Разбираю книги, читаю то одно, то другое, случайно зацепившись за фразу, показавшуюся интересной.
В Англии свирепствует грипп. Заболело уже более миллиона человек. Болеет гриппом английская королева. Это информация «Маяка»
Морозы отступили. День был метельным. Я люблю такую погоду. И пока мы с Володей Михайловым шлялись по городу без всякого значительного дела, снег не переставал, и мело, мело… Зашел в райком за бронью для Саши Петрова, посулившегося приехать, да так свое слово и не сдержавшего, а потом в редакцию заглянул. Там оказался Виталий Михайлович Ларионов. Не успел я с ним поздороваться, как он меня заговорил. Мне оставалось только слушать. Рассказывал В.М. о Японии, где недавно побывал лектор обкомовский В.Попов.
Пишу это уже
14 декабря 89 года
в час без пяти минут. Ночь, клонит ко сну, а я сижу неизвестно зачем, хотя точно знаю, что работать не буду – устал, и читать не в силах – голова легкомысленно пуста.
Купили Косте фотоаппарат ФЭД-5 за 77 рублей вместо проигрывателя, который мне упорно не понравился, да и стоил недешево – 80 рублей.
13:00 Сердце болит. Я переполнен неразрешенными делами, они угнетают меня, давят
«Наша жизнь – это трамплин в вечность»
отец Федор Соколов священник
Талант – денежная единица. Один царь дал своим рабам одному пять, другому три, третьему один талант. Один пустил в оборот, принес 10 талантов, другой 6, а третий закопал в землю.
!«Ты жнешь там, где не сеял»
Тело умирает, а душа остается живой. Дух дышит где хочет. Нет ни одного праведника, один Бог безгрешен. Мы должны осуждать не человека, а грех, который он совершил.
«Всякий, гневающийся на брата своего человекоубийца есть»
Апостол Павел
15 декабря 89 года
0:40 Сердце сжало и жмёт, жмёт… Принимаю капли, не помогает. Что же это такое?
– Река блестит текучим змеиным блеском
– Иней, побивший прошлогоднюю траву, напоминает серебряное шитье на дорогих, тяжелых ризах
Приходил Володя, говорил, что со Светой развязался и теперь рад этому, чувствует как груз свалился с души
Звонил домой, разговаривал с Наташей: «Приезжай, хоть поговорим». И мне так захотелось домой, так соскучился я по маме, по Наташе, по Посаду.
А сердце у меня так и болит.
14:05 С сердцем, словно стиснутым в кулак, спал всю ночь, просыпался и снова засыпал. Снилась Голландия, вследствие всего прочитанного вчера и за последние дни. Какие-то люди, незнакомая обстановка, разговоры. Сон в памяти почти не сохранился.
Умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Вчера ночью, после вечернего заседания.
От Мишки Зиминова письмо, полное тоски и муки. Я его хорошо понимаю, осуждать рука не поднимается
21:30 Сходили с Володей в баню на стекольный. Пару не было, каменка даже зашипела. Но мы посидели на полке, покуда не истомились от сырой нежаркой духоты, которую сперва не замечали за разговорами о женщинах. Володя в холостом положении и вопрос этот приобретает для него особую важность (можно подумать, что для меня он за пределами жизни, как у старца Зосимы) Говорили о противоречивости любви, о том, что она не есть цель, а только средство, для продолжения жизни, это диалектика, и нельзя тут ничего менять местами. Главное – жизнь, твоя, чужая, жизнь человечества, природы, духа. Из этого и надо исходить. Надо обустраивать свою жизнь по законам бытия, частью которого мы являемся. Не жми там, где не сеял, не бери того, что тебе не принадлежит, не тронь чужого, ищи свое, а найдя, не присваивай и не транжирь без пользы. Любовь для самой себя обречена: Ромео и Джульетта, Анна Каренина, Печорин и Вера, Бела… Можно и дальше продолжать. Чем ближе любовь к осуществлению самой себя, тем скорее ее конец (Каренина и Вронский) Она д.б. только началом, только зерном из которого взрастёт новая жизнь. «Истинно, истинного говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю не умрёт, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода.»
(Евангелие от Иоанна гл. XII ст.24)
16 декабря 89 года
1:05 Наелся и напился на ночь турецкого чая (продается сейчас такой по талонам), от еды и крепкого чаю слегка осовел и мысли уже вертятся вокруг постели.
Надо прислушиваться, приглядываться к жизни, к самому себе, стараясь словом выразить миг ускользающего бытия.
14:15 Утром был мороз больше двадцати градусов. Осина, березы, яблони, забор и телефонные провода – все в инее. Домой не успел, хотя собирался. Заказал маму, скажу, что завтра приеду. А сегодня буду доделывать Гусевых. Истомил меня этот материал.
17 декабря 89 года
Половина второго ночи, а дела мои не продвинулись далеко. Переделываю все сызнова, меняю местами, заново переписываю целые куски. Материал сопротивляется, пишу медленно, с остановками и кажется мне, что никогда я это не допишу. Собираюсь утром. С чем ехать, если все как попало.
10:40 Окуловка Сижу в Топорковском автобусе, который пойдет через 10 минут. Здесь, в Окуловке, кажется теплее, чем в Малой Вишере. Дорогой спал или дремал, привалясь виском к холодному стеклу. Утром, теряя краски ночи, голубело и румянилось за окном, лес стоял заснеженный и тихий, а я, как оцепенелый, этого почти не замечал. Народу сегодня мало.
Опеч.Посал
Митя это старый поп. У мамы взял вазочки, в Рютино поехал и вазочки разбил. «Батюшка, да как же ты?» «Анна, да ведь я такой же человек как ты» 6-ро детей. Взяли. Пропал где-то, сгинул
В Мазково (неразб.) ездили с Павлом. Поп был там предс.колхоза. Жена пиросская. Просвирки пекли, иконы держали, набожные были.
Митя хороший поп был
Я у него деньги носила в Речку. Кг.10 меда (неразб.) Думала мед у него. Посадил чай пить. А это горчица. Намазала бугром. Хватила – горько. А он ни слова не сказал.
Ф.Е. Хороший поп был, только водочку любил. Водочкой нас поил. Посадили его. Лет 50 ему было.
Коля Сахалин (Ефстасфьев) (неразб.) Пердс. с/совета. Ну и гад был. Написал на ? донос, вырезал из газет, наклеил и отправил в НИВО. Оттуда приехали. Кто? Да Коля Сахалин. У него и клей и ножницы и газеты с вырезками. Взяли и увезли (слово нерзб.)
Ярмарки Свистки, пряники, ситец. Даже с Демянска яблоки в Пирос. В Петров день. Все заозерные округа.
В церкви помолятся богу и на ярмарку придут. У нас не знали никак самогона. Пиво варили.
Мастерская была в доме Дубяжихи. А спрева – в доме Югановых. Юганов – кузнец, сослан. Тоже богач. Перчатки вязали на трикотажных машинах. Даже парни работали. В 39 году все парни разъехались. Кто грузчиком в Л-де, кто учиться.
Вася Басов – Баша сидел за драку. За мамой ухаживал.
18 декабря 89 года
1:10 Очень устал, голова тяжелая, больная. Федор Егорович у нас гостит. Я приехал, он уже сидел в комнате и не раздеваясь смотрел телевизор. Мамы не было.
На автобус в 11:30 я опоздал минуты на три, уехал на Ровенском и пешком на морозном ветру шел километра три, до первой, от Порога, горы. Река ревела на порогах, ветер сёк в лицо, я промерз до костей. Подвезли парни на «Жигулях» модерновой формы.
18:15 Ощущение греховности, виноватости. День прошел просто и бестолково. Не выспался, снилась какая-то чертовщина. Ночью разбудили коты, привлеченные запахом валерьянки, оставленной на столе. Они ходили по столу, брякали опрокинутым пузыриком, мурлыкали, шебуршали бумагой… Я кышкал на них, но они на меня не обращали внимания. Долго потом не мог уснуть, мысли полезли в голову неорганизованной толпой.
В 12:30 проводили Федора Егоровича, долго ждали на автобусной остановке, разговаривали, смеялись. Зашли в книжный магазин. Сегодня я оставил там около 20 рублей. 80 – занял у мамы на подарок для Люды. Купили с Наташей розовое платье летнее за 30 с лишним рублей и тонкий летний костюм за такую же примерно цену. Трудно сказать, что подойдет, а что нет. Все куплено наобум.
19 декабря 89 года
1:25 Шли от Наташи сквозь облако медленного снега, наполнившего лес лёгким, невесомым шорохом. А вчера вышел от нее в такую снежную кутерьму, что что ничего, кроме белых кружащихся вихрей не видел. Погода меняется на глазах. Сегодня уже слегка подтаивало и шел снег вперемежку с дождем.
У Мишки написано (чётко и красиво) ОТЦЕНКИ за II четверть и под этой вывеской россыпи троек и двоек вперемежку с единицами и четверками, редкими, как изюм в не очень сдобной булке. За что ему ставят «единицы»? Да и двойки тоже, за что?
У тётки Тони три городские подруги: Галя – штанишница, Галя – портошница и Нина-Венеричка. Две первые работают на «Искре», одна ворует трусы и панталоны, другая – рейтузы, а третья – сестра хозяйка в кожно-венерическом диспансере и снабжает Антонину мылом, порошком и медикаментами. А обе Нины везут «свою» продукцию.
Сахарова похоронили сегодня на Востряковском кладбище. Почему-то ночью.
Ехал в Посад, – у самого кладбища попала навстречу похоронная процессия. Крышка гроба стоймя стояла в кузове грузовой машины. Немногочисленная, реденькая толпа плелась следом. Оказалось, что хоронили Колю Карпова, умершего в «Прогрессе». Пришел туда по каким-то делам (он был на инвалидности) и умер у Сани Кухоткина на руках.
Утром договорился ехать с Вовкой Антоновым. Пора ложиться спать.
7:55 Боровичи. Купил билеты на хвойнинский автобус, который отправляется через полчаса. Вовка заехал за мной на собственном «Запорожце». Дорогой говорили про Сашу Мысова и Колю Рейшахрита. Саша, голый, в одних плавках, как приведение, возник из предутренней темноты (предрассветной) и, матово блеснув бледными телесами, пропал во тьме. «Дядька про него говорит: «Раз сбегает, а потом месяц на больничном валяется. Хоть бы мамаша какая под задницу его пихнула, чтоб опомнился. Надоел физкультурник.» Про Колю: «Настряпал дураков. Никак еще одного собирается рожать. Дом купил рядом с Витькой Семисотовым, строит там чего-то расширяется. В совхозной пожарке работает.»
Проснулся в половине шестого, радио разбудило. Собрался в дорогу, подбрился. Тонюшка уже гремела подойником, собирала пойку корове.
… Трактор, обдав бензиновой гарью, с треском пронесся мимо.
На лицах людей, ожидающих автобуса, утренняя покорность и выражение застывшей обреченности.
Снег под березой широко и густо обсыпал (семенами) мелкой (слово неразб.) трухой.
Пишу медленно, с трудом подбирая слова. Все, что пишу, неточно, приблизительно. Это только видимость речи. Простые русские люди говорят точно и ёмко. Каждое слово на месте, каждое слово и красиво, а главное – легко и просто ложится в самую суть. И это не то, что я хотел сказать. «Мысли изреченная есть ложь.»
Пойду на автобус. Пора. 8:17
20 декабря 89 года
0:30 Голова болит. Устал. Слабость, как будто я заболел. На день открытого письма не пошел, увернулся от этого мероприятия. Сказал Большаковой Людмиле и слинял.
День кубарем пролетел. Погода отвратительная: тает, течёт. Снег рыхлый, скользкий, проваливается под ногами.
22:55 Утром еле встал, голова болела как начале недавней болезни – игольчато ломило виски, во все теле была такая болезненная слабость, что простое движение давалось с трудом. Часа два лежал в постели в каком-то полусне. Кое-как поднялся, умялся, оделся. Принял таблетки от давления, от головной боли. Люда позвонила, сказала, что принимать. Сел за машинку, отпечатал протокол. Малость полегчало. Потом и вовсе стало лучше. Я сходил в редакцию, передал Людмиле Большаковой два пакета. Зашел с Володей в библиотеку.
Оттепель обнаружила всю грязь и неприглядность городскую. Снег местами сошел, открыв на всеобщее обозрение прогалины черной земли.
21 декабря 89 года
3:05 Коле Лаврову сегодня 40 лет. Написал, неожиданно для себя, письма Мишке и в Кунгур. Первое в назидательном тоне с цитированием Марка Аврелия, второе- косноязычно и путано.
Ложусь спать. В ушах зазвенели слабые колокольцы – первый признак утомления и сонливости.
День абсолютно бездарный, о чем с большим неудовольствием я сообщаю. Ничего полезного не сделал. И жизнь моя кажется мне верхом неприличия. Пустая, бестолковая, вязкая, однообразная.
{
Вклеен корешок квитанции об отправке телеграммы 21.12.89. И подпись рядом от 7.03.90.
Этот квиток теперь, после Колиной смерти, приобрел какой-то мистический смысл. Это последнее, что я ему отправил при жизни
}
22 декабря 89 года
2:45 Погас свет, пишу при свечах, еле-еле мерцающих. недовольства собой не могу преодолеть. День прожит зря. Чем он был наполнен? Пустой. Поздно встал, с трудом размаялся, сходил на почту – получил перевод на 80 рублей (аванс) и отправил Коле Лаврову телеграмму. Все остальное время читал газеты (на одну «Литературку» ушло часа два времени), разбирал бумаги, спал… Вот и все. Костя пришел из школы, но я с ним почти не разговаривал, и вечером сидел бирюком.
От праздника не жду ничего хорошего. Скорее всего поедем в Мошенское. Сидеть за столом – сущее наказание. Трезвость, увы, имеет и отрицательные стороны, ты всегда одинок, потому что нарушаешь закон застолья. И тебе от этого нет радости, и другим. Жизнь, лишенная ожиданий, лишается праздника, т.е. веселых перемен с тобой и другими. Ты все время один и тот же, ты надоедаешь сам себе. С тобой ничего не происходит.
Я замечаю, что наши с Володей разговоры стали однообразны, иногда нам просто не о чем говорить. Виноват я – перестал меняться. Я не прибавляю к себе в последнее время ничего, живу старым багажом. Мне не интересна жизнь своя. Я перестал ощущать ее мгновения, ее быстротечность. Иногда мне кажется, что жизнь уходит из меня и что я стремительно приближаюсь к смерти. Я теряю физическое, телесное восприятие жизни и поэтому слабею духом.
Мне бы сейчас лечь и уснуть, но я боюсь ложиться, потому, что бессонница меня доконает.
3:05 Дали свет, погасили свет. Запах стеарина, запах свечных огарков. Так, наверное, пахло в комнатах в золотом, девятнадцатом, веке. Так пахла бессонница в прошлом веке.
12:55 Опять оттепель. Хмурый неласковый день, угрюмое небо подстать настроению.
23:20 У Лермонтова был такой тяжелый взгляд, что когда он смотрел в спину, люди оборачивались
Вечером в дверь позвонили. На пороге стоял солдат в очень замызаганном бушлате, грязный, растерянный
«Не найдется у вас хлеба, консервов…» Мы восьмые сутки едем… Остались только одни макароны…» «Да ты проходи», – сказал я ему. «Неудобно, я грязный, натопчу». «Проходи, проходи». Он вошел и несмело топтался на пороге, вид его внушал жалость. Мы засуетились, забегали: «Сейчас, сейчас.» Стали резать хлеб, батон, доставать из холодильника консервы. «Да ты проходи, выпей чайку, пока мы тут ищем. Да и поешь.» «Меня там еще семь человек ждут, не могу я». «Ну тогда хоть чаю» Да иди ты, не бойся, снимай свою шапку» Он прошёл, положил на пол донельзя измызганный солдатский сидор, шапку снял и боком несмело сел за стол. Я налил ему чаю, намазал маслом булку. «Спасибо» Руки его были черны от многодневной грязи, большой палец на правой руке перевязан грязной тряпицей. «Если хочешь, можешь руки помыть» «Да нет, я палец поранил» Я не стал настаивать. Он пил чай с булкой и смотрел как-то вбок. Белобрысая, коротко остриженная голова торчала и грязного воротничка, давно не знавшее мыла лицо выражало какую-то покорную обреченность. «Как тебя хоть хвать-то» – спросил я.
– Андрей
– Долго еще служить?
– Долго, полгода всего прослужил.
– Тяжело служится?
– Да нет. В командировках только не очень. А я второй раз подряд.
– Ты что водитель?
– Да нет, ракетчик.
– Куда еде-то?
– В Пензу.
– Далеко.
– Да вот, съели все, остались одни макароны. У вас луку и чесноку не найдется?
– Найдем. Я положил ему в пакет и луку и чесноку.
– В нашем доме магазин. Сходи, купи еще хлеба. Вам на семерых этого мало.
– Да я знаю, я там был
– У тебя наверное и деньжат нет
– Зашел, а всего восемь копеек…
– Возьми, – Я дам ему рубль. – Это на хлеб.
– Спасибо. – Он без конца говорил «спасибо» и вскакивал, когда я или Люда проходили мимо
– Да ты сиди, Андрюша, сиди, пройдем как-нибудь.
Он был очень жалок и мне все казалось, что мы мало ему дали с собой, что к консервам, чаю и сахарному песку надо было прибавить что-то более существенное, чем сало и маргарин. Но мы растерялись и все еще не могли придти в себя от всего этого. Гость наш слегка освоился. Мы еще поговорили о чем-то незначительном. По выговору чувствовался в нем уроженец более южных краев, вроде Воронежа или Курска. Лицо, я внимательнее вглядывался в него, было чисто р.ое (неразб.), округлое, с чуть выдающимися скулами, нос правильный, картофелевидные, глаза серовато-голубые
Вот такой к нам нежданно-негаданно пожаловал гость, смутивший душу. Жалко этого белобрысого, зачуханного Андрюшу, не вольно думаешь: «Как он там? Что с ним». Не выходит он из головы. И все кажется, что ты за что-то виноват перед ним
23 декабря 89 года
1:55 Вот такая приключилась история с бедным солдатиком, который постучался к нам и вышел, навсегда исчезнув из наших глаз, но не из нашей жизни. И теперь кажется, что и жизнь наше будет не совсем такой, как до встречи с ним, хоть на малую толику изменится, потечет иначе. Как мы связаны друг с другом! Мы даже не подозреваем насколько тесна эта связь, насколько взаимозависим мир. Маленькое добро, содеянное нами без большого ущерба для себя, улучшит нас, этого паренька, не осознавшего, может быть, его истинную цену. Мы только прикоснулись к этой цепочке, а она дрогнула и отозвалась далекой ответной дрожью.
Ходил в редакцию, Володя был не в духе. Вчера не выспался – клеил и обставлял свой кабинет. Хорошо у него стало. На стене гусевская «Рожь», скопированная с шишкинских репродукций и этюд безумного художника, покончившего с собой два года тому назад, этюд – кусок деревенской улицы, уходящей куда-то вбок, невольно притягивает взгляд. Хочется рассматривать эти старые, давно не знавшие хозяйской руки дома, крыши, крылечки, таинственно темнеющие дверные проемы, неровные линии оконных рам…
23:00 Часа два убил на ожидания в книжном магазине. В подсобке шебуршали, ходили, книги все не выносили. А когда, наконец, вынесли, толпа, состоящая в основном из женщин, оттеснила меня самым бессовестным образом. И так повторялось всякий раз. Пока я собирался сохранить остатки достоинства, книги расхватывали и мне оставалось только нервничать. По счастью, книжных знатоков среди этой толпы не было и многое их расхватанного вновь оказывалось на полках. Купил «Пушкин в Михайловском» и неугомонного Городина, «Яд и мед любви» Ю.Рюрикова, воспоминания вдовы Бухарина, «Сказки немецких писателей»
Предвыборный спектакль в «Светлане». Собрание по выдвижению кандидатов не состоялось, не собрали 300 человек. Володя Бочагов парил над весьма пёстрой толпой, собравшейся в зале. Держался у микрофона как сенатор
24 декабря 89 года
0:15 Восточные христиане празднуют рождество (25 декабря) по новому стилю,т.е. по юлианскому календарю 7 января.
2:05 Посмотрел «До и после полуночи» и только зря потратил время. Пустота. Незачем мне было полтора часа торчать у телевизора. Достаточного того, что сегодня мы посмотрели «Сталкер»
21:30 Женщины покупают мужьям дешевую и немаркую спортивную форму, и они ходят по городу, как второгодники
Ходили с Володей в баню на стекольный, долго ждали своей очереди. Чтобы скоротать время, я читал огоньковскую брошюрку Юрия Карякина о Достоевском. В банной очереди прочитал про Эвариста Галуа, записавшего в ночь перед дуэлью решения мучивших его задач. «Он, м.б., решил их походя, решая главную задачу отнюдь не математическую – задачу неприятия смерти, сопротивления смерти. «У меня нет времени», – записал он тогда на полях рукописи. Однако он нашел один – единственный способ добыть необходимое время, а именно: остановить, оживить, найти время внутри, в (слово неразб.) самого времени, он действительно превратил минуты в века. Это и есть творчество, как одоление смерти, одоление времени»
Ю.Карякин «Достоевский» М.Правда-84, стр.7
А на улице шел снег, мягкими влажными хлопьями садился на землю, на крыши, на воротники и шапки, и ребятишки баловались, играя в снежки, лепя снежных баб и возведя из мокрого, податливого снега белые крепости. Кто как умел. Все это было пока мы сидели в очереди, пока парились чужим, искалеченным веником и мылись в гулкой банной суете. Мир существовал непостижимо разный, вольный, разбегавшийся неоглядно во все стороны. И, чтобы мы с ним ни думали и не говорили, он нам не подчинялся ни в самой малости. И это делало его великим и тайным и ставило на место собственные притязания и собственную жизнь, живущую по вечным законам бытия, нарушение которых наказуемо не менее, чем преступление законов уголовных. Общественного наказания при известной ловкости можно избежать, а личного-никогда. Оно наступил рано или поздно – всепоглощающей завистью, страхом, бессонницей, пустотой существования, которую не заполнить никакими вещами, никакими подачками самому себе.
Вечером ходили к Тане Анфимовой в гости. Володя занес ей картину Владимира Андреевича Гусева, огромное, метра на полтора полотно в рамке (репродукция шишкинской «Ржи»).
25 декабря 89 года
1:30 Говорили с Людой о любви, о том, что человек по диалектической сути своей не может быть одинок – тогда он не исполняет главного своего предназначения – продолжения рода. Один – это только часть целого, а часть не может чувствовать себя целым как бы ей этого не хотелось.
Эти мысли уже выветрились из памяти и мне лень восстанавливать всю цепочку рассуждений о жизненных приоритетах и ценностях. Какими бы правильными они не казались, есть в них некое лукавство, мысль никогда не опередит жизнь: в то время, пока развиваешь одну нить, все остальные пребывают в движении и ты не властен окинуть мыслью все, что происходит даже в тебе самом. Природа мудрее нас, недаром не доверила она человеку рождение ребенка. Он властен лишь в самом истоке, в зачатии, а все остальное она делает сама помимо нашей воли.
Эварист Галуа прожил всего двадцать лет. Он родился в 1811 году, когда Пушкин учился в лицее и умер 30 мая 1832 года от смертельной раны, полученной на дуэли за день до этого. Пушкин в эту пору был безмятежен и наслаждался семейной жизнью (может быть тут я неточен.)
Математические работы, обессметившие Э.Галуа занимают чуть более 60 страниц. В 15 лет он открыл для себя математику. Отличался страстностью, неукротимым характером, что приводило к конфликтам с окружающими, да и с самим собой.
В неполных 18 лет опубликована первая работа. 2 раза подряд не удается сдать экзамены в Политехническую школу, самое престижное учебное заведение того времени. Поступил в высшую нормальную школу (ecole normale) В 1831 год за участие в полит. акциях и конфликт с директором исключают. За год успел написать несколько работ. Дважды сидел в тюрьме Сент-Пелани после попытки орг. манифестацию 14 июли (в годовщину взятия Бастилии) 29-го апреля выходит из тюрьмы и всего через месяц умирает от раны.
(Энциклопедический словарь юного математика М.Пед.89 стр.19)
Главное – соединение тех связей, которые незначимы, невещественны или в силу своей запутанности не стыкуются друг с другом в нашем сознании, либо находясь за его пределами, либо существуя разрозненно, фрагментами. Искать хотя бы в доступном, не бросать на полдороги, не оставлять половинчатых или начальных знаний, довольствуясь их назывной, узнаваемой сутью, оболочкой.
Однако, уже 2:30, пора спать. Я слишком раздерган был сегодня на разговоры и дела, отстоящие от тех, какими я собирался заняться, на приличное расстояние. Я собирался досказать о Гусевых, а вместо этого ходил, говорил, говорил… И все выговорил, все ушло, теперь эти живые мысли не принадлежат мне, их унесло время. Мысли принадлежит времени, она всегда отсвет его, хотя она и останавливает время, заставляя его густеть и замедляться, клубиться (неразб.) и расширяться.
Эсхатология – существование души отдельно от тела
22:50 День глупо раскололся на части. Проснулся в шестом часу, Люда пришла со своей бессонницей и я уже больше не уснул утром. Разбирал книги, читал, слушал сообщения из Румынии и Панамы. Рушится режим Чаушеску, в Бухаресте стрельбы, около 5 тысяч убитых, войска госбезопасности просачиваются в город, ведут обстрел здания ЦК и телевидения Румынии. Сообщения очень противоречивые: то скажут, что Чаушеску и его жена арестованы, то – что они где-то скрываются. В Панаме американцы. Генерал Норьега просит убежища у представительства Ватикана. И там смерти, и там убитые.
Днем спал тяжелым прерывистым сном, просыпался и снова проваливался в тягучий туман сна.
26 декабря 89 года
0:45 Позвонил Володя. Он ходил в кино «Утоли мои печали», зашел в редакцию позвонить и мы проговорили часа полтора о культуре, о то, что у нас ее нет, что культура – это вся жизнь с ее укладом, что народ раньше никто не учил как ему проводить свой досуг, как петь песни и праздновать свадьбы, крестины и что говорить на поминках, у народа учились самые светлые умы России и не считали это для себя зазорным. А великий Толстой, говоря о крестьянском мальчике Федьке, в рассуждении о художественном слове ставил его в один ряд с Гете «Каждое художественное слово, принадлежит ли оно Гете или Федьке, тем-то и отличается от нехудожественного, что вызывает бесчисленное множество мыслей, представлений и объяснений».
Эта жизнь давно расколота, лишена слитности, и той тысячелетней инерции, которая вела ее в нужном направлении из века в век. Нельзя же все время толкать воз сзади, надо хоть на время, хоть под гору дать ему катиться самому, а мы все толкаем, все в гору, ввысь, как наказанный за разбой и убийства сын царя Эола Сизиф и этот сизифов камень вдрызг разбивает все, что подворачивается на его возвратном пути. Культуру не наращивают сверху, не вводят приказами, она представляется собой духовное состояние народа, его здоровье, самодвижущую силу, не нуждающуюся в поводырях. В России могли слиться два мощнейших культурных пласта дворянский и крестьянский, они тяготели друг к другу и в своем слиянии могли бы дать невиданное миру совершенство. Но этого, увы, не произошло. Жизнь раскололась надвое семнадцатым годом.
8:55 Приходил, как пёс побитый, Женька Селиванов: «Володенька, у тебя есть опохмелиться? У меня машину украли…» Налил ему спирту, выпил он, глаза кровью налились и такая в них смертельная тоска, что я не знаю как с этим жить. С воскресенья гуляет он, в который уже раз за последнее время.
В Румынии погибло около 60 тысяч человек. Жена Николая Чаушеску казнена по приговору закрытого суда. Такие известия из социалистического лагеря.
18:45 Очерк о Гусевых начал сызнова, перепечатал набело все с первого листа и с большими поправками. Дело как будто бы пошло, пишу просто, без изысков, допуская местами откровенно общие места, а иначе я просто не напишу.
Женькина машина стоит, как и положено, в гараже, кто-то её отогнал, а Света решила его машиной напугать, чтобы опомнился. Вряд ли его чем напугаешь.
Оказывается казнены по приговору трибунала оба Чаушеску (муж и жена). Сегодня же показывали по телевизору
23:30 Посмотрел «Ностальгию» Андрея Тарковского. Монастырь в Италии, серные источники, вода, льющаяся у Тарковского в изобилии: идет дождь, по воде бредут, в воде сидят, плавают, вода льется, журчит, хлюпает… Приблудные собаки, видения, коридора, анфилады комнат, камера медлительна, с непривычки клонит в сон
27 декабря 89 года
0:50 День приметный для нас с Людой. 19 лет назад мы встретились после семичасового сеанса в клубе. Миша Бараусов потащил меня знакомить с Людой Светловой, которая по его словам создана для меня. Пишу коряво, разве таких слов заслуживает тот морозный вечера, так повлиявший на мою судьбу? Увы, беден мой словарь.
Нам тогда на двоих было сорок лет, ну чуть больше, как быстро (не устаешь этому удивляться) бежит время. Я был молод и глуп, изображал из себя этакого гладиатора, прибывшего из-за границы, форсил, довольно, впрочем, неумело и не мог двух слов связать, стеснялся и замолкал.
28 декабря 89 года
1:05 Весь вечер ушел на воспоминания. Вспоминали как встретились, какой был день и какая была погода. А встретились мы примерно в половине девятого вечера, после семичасового сеанса, догнал Люду около Калиничевых. Все помнится: как шли по морозу, как скрипел под сапогами снег, как Миша, спасая положение, нес какую-то чушь голубую про хвою, якобы выделяющую тепло, и поэтому в сосновом лесу не так холодно… Я был неловок, все больше отмалчивался или говорил невпопад про погоду в Польше, что зима там мягкая, снега почти нет, что когда мы уезжали, то по Польше ходили в одних мундирах – так там было тепло…
Такая это была встреча.
Я помню, что весь отпуск, начиная со сборов в дорогу и укладыванием мундира был переполнен светом добра и любви. Весь мир казался мне прекрасным, все люди – друзьями, никак не меньше. Каждая мелочь волновала и радовала меня. Сборы у штаба дивизии, путь в Щецинек, разговор с комендантом, проверка внешнего вида, покупка билетов на поезд… И наконец – дорога. Вокзал плавно уплывает, вагон, вздрагивая на стыках, убыстряет свой бег в ряду таких же вагонов, непривычно узких, иностранных, паровоз, дымя трубой, тащит их неспешно по направлению к Родине.
Об этом можно написать повесть без слова вранья и, тем не менее, она будет не грубо реалистичной, а скорей романтической с элементами фантастики, присутствующей в любой юной жизни, устремившейся навстречу своей судьбе. Но на повесть у меня не хватит духу, да и времени в обрез даже на то, чтобы вспомнить по случаю хотя бы самое дорогое, что хранится в тайниках памяти и души. Много можно бы вспомнить, потревожив дух прошедшего, но год уходит, а за мной долги, долги…
6 часов утра Застрял на девятой странице. Дальше – стоп, не пошло. Стал сбиваться, спотыкаться на ошибках, опечатках и пропусках. Маленько не хватило меня на последний рывок. Нужна хорошая концовка и можно ставить точку. Если, конечно, на утро все это не покажется мне полной галиматьей.
Собрание в «Светлане» 300 человек не набрало, стало бы в республиканский совет выдвигать было неправомочно. В областной выдвинули Леню Дьяконова, Валеры Трофимова помощника. Мы с Володей сидели в самом центре. Впереди и немного вправо сидела женщина молодая, моих примерно лет, очень по виду знакомая. Она все оборачивалось, все бросала быстрые летучие взгляды на нас Володей. Довольно высокая, с короткой стрижкой, волосы крашеные, медного цвета. Где я ее видел? Когда?
15:30 Ёлку я так нигде и не достал. Пойду в лес.
29 декабря 89 года
Только что пробило двенадцать. Ёлку принес, но на душе нет праздника. Устал, изнервничался, еловой лапкой повредил левый глаз, вижу им неясно и неотчётливо. В придачу ко всему он еще и болит. Ёлку украсили с Костей. Я был настолько угрюм, что радость его в конце-концов угасла. Я давно знаю за собой такую нехорошую особенность гасить в людях хорошее настроение. К тоже я очень грубо упрекнул его за то, что он разобрал без спросу фотоаппарат. И все это перед сном.
…День был очень путаный. Я нервничал из-за ёлки, звонил повсюду и все без толку. Сбегал в центр – тоже напрасно. Тогда я решил сам сходить в лес. Отправился уже в шестом часу, темнело. Пока я добрался до городской окраины, пока чел через пустое белое поле совсем смерклось. В лес я вошел уже в потемках. Побегал, перепрыгивая через канавы, среди сосен и елок, подходящего ничего не нашел, решил взять кем-то срубленную в лесу небольшую, но жидковатую. И тут в последний момент увидел то, что искал. Срубил – на плечо и отправился тем же пустым заснеженным полем восвояси, то и дело нагибаясь за снего, чтобы приложить к больному глазу.
1:15 Мишка звонил пьяненький, намекал на развод с Верой. Я его много слушал. Настроение от этого еще больше упало. Рушится привычный и надежный мир, – все там непрочно. Как к этому привыкнуть? А Мишка дура … Я ему не завидую, жалею его дурака, да разве он послушает.
15:15 Обзвонил с поздравлениями чудовскую и окуловскую редакции, Кочевника, Руслана… У Кочевника были гости, западные немцы, которых он обещал привезти, но не привез потому, что они приехали на короткое время. Я сказал, что приглашение остается в силе и Саша тут же стал переводить мои слова гостям, пившим чай за столом. Все это показалось мне смешным, тем более, что наш диалог через переводчика продолжался еще некоторое время.
30 декабря 89 года
2:05 Очерк о Гусеве наконец закончил. Почти десять машинописных страниц. Люда предложила название: «Пейзажи печали и радости», насколько излишне красивое, но что-то в нем есть, его я и оставил, поставив сбоку запасной вариант «Костер на ветру». Не избежал я красивостей и тех неизменных газетных ходов, которые так любит комсомольская печать. Здесь-то как раз, как правило, больше всего вранья.
Утром в 7:10 уезжаем в Мошенское.
7:30 Электричка на Окуловку. Встали в шесть и, кое-как собравшись, не успевая, понеслись галопом на вокзал. И, надо сказать, только-только успели. Электричка идет еле-еле. Писать сложно без всяких помех.
31 декабря 89 года
1:00 Мошенское. Доехали благополучно. В Окуловке успели на пестовский автобус, шофер нехотя взял нас, пришлось демонстрировать свое удостоверение, что я всякий раз делаю только вынужденно и очень неохотно. Но делать было нечего, не хотелось ждать еще час. В общем, доехали до Боровичией, час потолкались там без дела. Я позвонил домой, с мамой поговорил. Завтра она приедет в Павликом и Мишей. Позвонил в Передки. Ответила Ульяна, светским голосом сообщила, что дома у них все кувырком, что родители затеяли разводиться… «Ну их, как маленькие… То разводятся, то вроде опять ничего. Папка разве вам не говорил? Дома он почти не ночует. Когда напьётся, домой не приезжает.» Вот такие невеселые новости сообщила мне взрослая Улька, имеющая уже кавалера. Далеко у них зашла эта идиотская игра в семейную жизнь и измену. Оба упиваются своей ролью, не видя за собой грехов и обид, нанесенных сознательно.
Жизнь не имеет обратного хода, прошло не отменишь, а его власть над настоящим гораздо сильнее, чем мы привыкли думать и с годами эта закономерность не слабеет. Трудно выстроить новое на обломках души, все будет криво и косо, все не так, не любо. Новое вскоре станет горше редьки, а то, что отринуто будет вспоминаться все чаще и казаться истинным счастьем. Все дело в том, что счастье существует только в прошлом, в настоящем – будни, минута равна минуте, час – часу, это в памяти мы вольны растягивать мгновения утраченного счастья как нам заблагорассудится, в настоящем мы мишени этой возможности, мишени права управлять временем, пока он не истекло, как срок приговора.
Нигде не был. Пришли с автобуса, пообедали, поговорили и я уснул, сам того не ожидая. Проснулся – уже темно. В баню не сходил, пакет не отправил. А потом весь вечер пришлось убить на кухне: кретил мясо на фарш, сам крутился с какими-то делами.
17:00 Смотрим по телевизору «Иронию судьбы», в который уже раз. Грустно и смешно. Первый раз мы смотрели этот удивительный фильм в новом 76 году накануне рождения Кости.
Прилепил Костину фотокарточку, чтобы не затерялась. Здесь ему лет 10, не больше.
{Фотография. Застрявший в изгибе страниц кружок конфетти. Вырезка из конверта «С новым годом»}