1 февраля 95 года
3:10 Руслан болеет. Я застал его бледным, похудевшим, в полосатом халате и с непривычно слабым голосом
2 февраля 95 года
Опять оттепель, дождь хлещет, дороги развезло, туман висит над городом, и такая тоска, такая печаль ложится на душу, что нет сил выносить. Да ещё голова болит после вчерашнего, руки дрожат тошно от того, что во хмелю я не то говорил, не то делал…
3 февраля 95 года
Маме сегодня исполнилось 72 года. Вечером позвонил домой, поздравил. Утром ее поздравил Санька, а днем— Павлик с Костей.
Морозит. На градуснике уже минус 7.
4 февраля 95 года
09:00 Еду домой. Серое, с ветром и сумраком, утро, грязный снег за окном пригородной электрички, низкое серое небо, старушки в валенках семенят куда-то…
10:55 Окуловка. Холодно. Еду в шубе из стриженой овчины и только-только. Неделя прошла у меня бестолково, и я сожалею, что ничего не успел. Желание работать, возникшее было в Новгороде после встречи с Русланом и чтения стихов Володи Сорокина, ушло. Прогулял я его— чего уж тут. В последнее время, увы, обленился, отяжелел, телесное берет вверх над духовным и меня раздражает в себе избыток телесности: слишком хороший аппетит, продолжительный сон, пьянство
11:30 Стоим посреди дороги. Что-то в моторе загрохотало, задребезжало. Оба водителя копаются в моторе, звеня ключами. За автобусным окном мелкий, сухой снег, заснеженный лес, по российскому обыкновению захламленный, величественные взрослые ели вознеслись к небу, кривая сосна склонилась (неразб.) в поклоне, обвислые ветви ольхи… Придорожная ива белеет вербными почками — они вот-вот лопнут. Странно видеть эти (неразб.) предвестники тепла посреди зимы.
Опеченский Посад. Тишина и покой. Снег идет. Вечереет. В Боровичах встретил Павлика. Он ехал в Посад ни один— с девушкой Таней ….
5 февраля 95 года
23:05 {Исторические выписки}
Только что позвонил Володя и сообщил, что из Томска вернулась Татьяна Куперт, что она издала там книгу и собирается издавать еще
День провел за разбором старых газет. Чего в них только нет? Отголоски уже отгремевших политических страстей, смешных даже из такого недалекого далека, куда успели уйти мы за два-три года, мусор т.н. общественного сознания, которые меняется только антуражем, то есть маской и некоторыми реалиями
6 февраля 95 года
2 часа ночи. Чувствую себя разбитым, отяжелевшим, слабым
05:45 Окуловка. Дорожные мысли бесследно исчезают и я не помню о чем хотел сказать а точнее— написать. Ожидания и состояние нервозности в котором пребываю мешает воспринимать мир во всей его полноте.
23:15 Кадры из Чечни разрывают душу. Господи, спаси и сохрани детей, попавших туда не по своей воле, спаси и сохрани всех правых и виноватых
7 февраля 95 года
Игольное ушко— ворота в Иерусалиме, куда верблюд мог попасть только ползком
Иногда мне кажется, что я безнадежно отстал застрял в прошедшем времени как муха в паутине старика Хроноса. И барахтаюсь я в этих забытых сетях, не чувствуя как уходит день за днем жизнь. Мне так легче и проще, там я все понимаю здесь— нет
8 февраля 95 года
Отбился от дневника, и теперь только усилием воли заставляю себя оставить за день хотя бы короткую запись чтобы не пропал день. Часто мухлюю и пишу с задним числом как сегодня сейчас уже
10 февраля пятница до и та на исходе
Вчера, то есть,
9 Февраля приехал Костя. Оказывается они с Павликом в среду ездили в Москву повидать Эдика. Этика разыскали в Кремле со стороны Никольских ворот и провели с ним часа два с половиной. А остальное время— слонялись по Москве голодные и усталые.
10 февраля 95 года
От Елены Ильиничны пришло большое, остроумное письмо с фотографиями. Надо садиться за ответ и не тянуть с ним, иначе забудеться, «задавнится», как говорила одна женщина и письмо станет сущим наказанием. Это как промолчать в разговоре и ответить ни с того ни с сего через неделю.
Вышел в город—метет метель
11 февраля 95 года
Суббота. Люда уехала в Питер. Костя ушел к Ирине. Она приглашала его вчера. А я схожу в город и сяду за работу.
12 февраля 95 года
02:15 Слава Богу, уехали мои внезапные гости. Нанесло — ни стучало, ни гремело — Витю Селиверстова с другом Николаем. Витя с порога объявил, что он гуляет и что приехал ко мне тоже погулять. Как не отговаривался я необходимостью работать, а пришлось мне все же ехать с ними на заправку (по пути они заправились не только бензином, но и водкой) а потом сидеть за столом не кивать в ответ на пьяные сентенции. Купил и только прихлебывал “Амаретто”. Описывать наше сиденье нет никакого желания. Я тяготился и молил Бога только о том, чтобы гости мой поскорее уехали. Но шофер Николай, пивший безо всякой меры, окосел и, когда, отяжелевши, встал за-за стола, его качнуло. Я предложил было остаться. Но куда там! “Поехали! И все тут!” Сказал, как отрезал Виктор.
Поехали. И за первым же поворотом увязли в снегу. Пришлось мне бежать за лопатой к Саше Петрову,— будить человека среди ночи. К тому времени Костя, обеспокоенный отсутствием отца, вышел и тоже включился в возню около застрявшей машины. Долго мы там вошкались и толкались, пугая людей. Выехали, наконец, и снова сели. И снова поехали, толчками, суетились.
На мое счастье, как избавительница, явилась Людмила. Она и увела моих шумных гостей.
13 февраля 95 года
23:45 Никуда я не уехал, потратив день с легкомыслием ребенка, которому подарили рубль. Увяз в газетных вырезках и мелких делах по хозяйству. Вырезки понадобились для очерка об отце Дмитрии. Господи, какой безумный слог!
Костя с Ирой уехали вчера на машине Николая Ивановича— отца матушки Веры. На этом смешном “козле” с металлическим кузовом мы ездили два года тому назад в деревню
14 февраля 95 года
03:15 Устал от газетной возни. Вырезок набралось много, распихал их по папкам, не особенно вдумываясь в систему хранения газетной информации, иногда очень любопытной
11:25 Позвонил Гриша и сказал, чтобы я срочно связался с Вл. Вас. Сорокой— ректором НовГУ. Оказывается, тот позвонил Руслану и спросил: “ну где твой Краснов?”
Сегодня, оказывается, день святого Валентина и сегодня же Иван Грозный учредил в 1565 году опричнину.
С Сорокой я поговорил, но ничего путнего он мне не сказал. “С удовольствием взял бы вас, но нет жилья. Мне о вас говорил Руслан Александрович, а его уважаю»
15 февраля 95 года
Москва тонет в лужах и грязи. На “семерке” проехал свою остановку вышел у Останкинского парка, проводил взглядом громыхающий трамвай и направился к володиному дому, темнеющему среди деревьев. На совершенно пустой улице встретил единственного пешехода. Ну им оказался карлик в кожаной куртке— этакий крутой молодец ростом с табуретку.
Володя встретил меня кудлатым и нечёсаным с похмелья. В доме был беспорядок, как после обыска
16 февраля 95 года
16:25 Редакция “Спасение”. Без Володи я чувствую себя здесь чужим. Людмила Георгиевна Богданова занята своими делами и вчерашнее знакомство не дает мне никаких прав на внимание к своей персоне. Челышев, проведя планерку (я тоже на ней присутствовал) испарился, — ушел в Думу— так они говорили всем по телефону. И сижу я в уголке у окна, как сирота казанская. Спать хочу— вчера со …
17 февраля 95 года
10:10 Дымится за окном бледное московское утро, навевающее такую тоску, что хочется поскорее бросить все и уехать отсюда прочь, дальше от этой недоброй суеты, от мельтешения лиц, пустых и холодных глаз.
21:50 Слава Богу, я уезжаю из Москвы. Соседи по купе — люди нерусские, с огромными баулами и чемоданами. Да еще громадная угрюмая женщина пришла и села напротив. Только сейчас заметил что на ней черный платок и в глазах у нее слезы. Ночь предстоит трястись в общем вагоне с мрачными соседями и (неразб.) запахом сивухи.
Московские впечатления хочется поскорее затолкать в дальний угол памяти и запятая как чемодан с ненужным барахлом.
…
Неразбериха с билетами, ругань и препирательства. На душе тяжко и неприятно. Нигде так остро не чувствую я своего одиночества, как в Москве, нигде я не комплексую так, что плохо одет, не так выгляжу, не то говорю.
Тронулся поезд, Москва плывет потихоньку за окном и все быстрей, быстрей…
К Эдику я так и не попал. Мы со Славиком явились вчера к ним на КПП (или как там у них это называется?) но спустя полчаса медлительный, туповатый прапорщик объявил, что Краснова нет, взвод отправили в …
18 февраля 95 года
00:15 Поезд замедляет ход. Что это? Калинин? Ехать еще больше четырех часов. Спать пока что не хочу. Читать тяжело— свет слабый, жидкий.
В Москве набрал кучу книг. Дневники пришвина за 1918— 19 годы (второй том), третий том Кнута Гамсуна.
19 февраля 95 года
Ровно десять лет, как мы обитаем в Малой Вишере. Скромное это событие отметили с Васей (я даже не знаю его фамилии), таниным мужем. Он приехал за пленкой для рентгеновских снимков и задержался у нас до шестичасовой электрички. Тане опять хуже, ее беспрерыно рвет. Она не может даже воды напиться. Облегчение было коротким и, наверное, последним.
Посидели с Васей за столом, выпили водки, и от моих намерений поработать ничего не осталось. Проводили гостя на электричку. Лил дождь, в лужах плавало низкое серое небо, нагонявшее тоску….
21 февраля 95 года
10:25 Я полон сил и желания работать. Стол завален бумагами, надо бы разобрать, чтобы ничего не мешало писать и думать, думать и писать. В последнее время я стараюсь не думать, нагружая ум свой информационной чепухой. Мысли рассеиваются, я перестаю быть летописцем, писателем и даже заурядный журналист глохнет во мне.
22:50 Какой тусклой кажется мне временами жизнь моя! Каким неповоротливым и грузным становлюсь я, щадя себя! Много сплю, много ем, и мало читаю, мало думаю и еще меньше пишу. И память моя, обленившись, не обременяет себя лишним знанием. Все, все уплывает из рук, и я хватаюсь за пустоту.
22 февраля 95 года
00 часов 00 минут. День новый еще барахтается в черных одеялах ночи и я еще не знаю, каким он будет для меня. Утром я поеду в Новгород, отвезу в “Провинциал” Еленины путевые заметки, и, может быть, получу зарплату, зайду к Косте, к Грише, к Руслану.
10:35 Собираюсь в Новгород и никак не могу уехать.
20:35 Новгород. “Провинциал” с сегодняшнего дня не печатают. Типографии задолжали 20 с чем-то миллионов рублей. Ханова сообщила мне это невеселую весть
23 февраля 95 года
13:00 Зашел к Руслану. Поговорили о жизни горемычной. Денег нет и не предвидится, все мрачно
24 февраля 95 года
Опять я заболел. головная боль, паутиной обматывающая мозг, не дает пикнуть. Так тяжело, что я встать не могу. лежу пластом и всякое усилие взрывом боли отдается в моей бедной голове. Держу на диване, и не то сплю, не то проваливаюсь в какой-то бесконечный бред с мельканием событий.
По пути из Новгорода угораздило меня опоздать на электричку. В Чудове делает мне было совершенно нечего, но, видно, надо было очутиться здесь именно в этот сырой, мозглый день, раз встретил я к ряду двух разных людей, о которых и думать забыл: Согрину Зою Александровну и Валентину (бывшую пионервожатую из Хирцова). Да у Марии Матвеевны застал Светлану Петрову. Оказалось, что 23го она именинница, за что пришлось выпить. И все бы ничего, да расхворался я сильнее прежнего и домой приехал больным и разбитым.
25 февраля 95 года
Обвязав голову платком копошусь на кухне. В четыре часа приедет Костя с Павликом …
Подарили Косте детскую Библию да еще одну книжку из серии “Иллюстрированная история”. Подарки более чем несерьезные, но увы…
Застолье было обыкновенным. Дети наши ели, да хохотали до упаду…
26 февраля 95 года
Воскресенье. Дети уехали на электричке. От сборов и провожаний голова идет кругом. Боль, слава Богу, утихла, но слабость валит с ног. Устаю от любого усилияя.
От Сашки с опозданием на день принесли телеграмму. Костя только что уехал. А днем раньше я разговаривал с ним по телефону. Скучает он, я это чувствую
27 февраля 95 года
Весь день просидел дома. Посмотрел по телевизору старый, двадцатилетней давности, фильм “Красное и черное”, где Жульена Сореля играет Николай Еременко (младший) и душа затосковала. вспомнилось мне то давнее лето, когда я сдавал госэкзамены, а готовится приезжал то в Мошенское, то в Опеченский Посад. В отличие от молодого Бонапарта, я не заучивал наизусть курс педагогики и научного коммунизма, как текст священного писания и экзамены сдавал кое-как. И вот колыхнулся в памяти и этот полузабытый пласт и, точно оказался я двадцатишестилетним студентам, не знающим еще своей судьбы.
28 февраля 95 года
02:20 Косноязычие задушило меня, двух слов не связать. А все от того, что привык я излагать в неком порядке, некие события, то есть всякий раз как бы писать статью о прожитом или еще не прожитом дне. Мир реальный и безусловный выгоняет в рамки условного, да еще такого обыденного, как газетный. Настоящий документ эпохи пишут не газетчики, а простые граждане которые ведут свои бесхитростные дневники или пишут письма. А все остальное от лукавого.
20:15 До чего тяжело, сил моих нет! Война в Чечне, ужасы, связанные с нею, страх и беспокойство за Костю… Все чаще и все настойчивей толкует о том, чтобы студентов лишить отсрочки и на два года отправить в армию… А что такое армия, когда идет война, когда мир на грани безумия и просто так, ни за что, ни про что погибают ни в чем не повинные люди? Господи, спаси и сохрани всех, Господи, обереги моего сына!